– У нас в городской спортшколе, – ответил, между тем, Бойкий, с улыбкой рассматривая растерявшегося ученика. – Гастроном на Коммунарке знаешь? – назвал он известную городскую улицу и магазин на ней.

– Знаю, да. Бываю там регулярно: за молоком и творогом туда хожу по просьбе матушки.

– Ну так вот в этом же доме, только с обратной стороны, есть подвал: в нём-то как раз и располагается наша городская лыжная школа, в которой я ещё занимался, и тоже с пятого класса, помнится… Тренера там очень хорошие: добрые, знающие, компанейские. Специалисты, короче. Хочешь, я с ними насчёт тебя переговорю? – чтоб они тебя к себе взяли? Хорошего из тебя лыжника чтобы сделали – будущего олимпийского чемпиона. Хочешь?

–…Хочу, – после некоторой паузы ответил без энтузиазма Вадик, смутившийся, с толку сбитый. Предложение Бойкого стало неожиданным для него, почти авантюрным. Но отказывать учителю, время на раздумье просить он почему-то тогда не решился.

– Хорошо, договорились! – просиял физрук, довольный, видимо, разговором. – На днях выберу время, схожу к ним и переговорю; и потом сообщу тебе результат. А ты уже сам после этого сходишь к ним, познакомишься. Уверен, голову на отсеченье даю, что тебе там у них понравиться. Я сам когда-то, когда был таким же как ты пацаном, с удовольствием там шесть лет занимался. И многое, скажу тебе, там почерпнул в плане сил и здоровья. А теперь вот и тебе от души советую, чтобы и ты там силёнок набрался… Ну что, дружок, по рукам?

– По рукам, – растерянно улыбнулся тогда не соображавший ничего победитель, засовывая маленькую ручонку в крепкую ладонь физрука и ощущая жаркое пожатие.

– Вот и отлично! – на мажорной ноте закончил Бойкий начатую беседу, напоследок даже приобняв Стеблова. – Тебе обязательно нужно заняться спортом – поверь мне! Из тебя может лыжник очень даже добротный получиться, на загляденье. Точно тебе говорю. Начальная база у тебя будь здоров какая!… Ну а теперь беги давай на урок. До свидания!

– До свидания, – ответил ошалевший и от победы и от разговора Вадик и почувствовал тут же, как крепкая мужская пятерня ещё сильнее и жарче стиснула его ладонь, как бы скрепляя пожатием этим внезапно образовавшийся между ними двоими дружеский союз, продлившийся до конца школы…

А уже на следующий день, как только оглушительный школьный звонок возвестил об окончании первого урока, в дверном проёме пятого “А” показалась красивая голова физрука, шарившего по классу глазами.

– Вадик! Стеблов! – громко прокричал он, завидев вчерашнего победителя на первой перед учительским столом парте, и криком этим удивил и преподавательницу пожилую, от многолетнего детского ора уставшую, и класс. – Выйди-ка на минуту: пошептаться надо… Привет! – дружески, за руку опять, поздоровался он, едва ученик в коридор вышел и вытянулся перед ним струной. – Как дела, рассказывай?

– Нормально, – ответил гордый за такое к себе внимание Вадик, чувствуя некоторое волнение. – Учусь вот, ботанику изучаю.

– Правильно делаешь, молодец! Учиться надо обязательно! – и хорошо учиться! – пробасил сияющий Бойкий… и потом, замерев на секунду после вступления пустопорожнего, ничего не значащего, вдруг произнёс, внимательно посмотрев в глаза собеседнику. – А я вчера, представляешь, в лыжную школу сбегал, договорился там насчёт тебя, всё рассказал в лучшем виде: как ты на вчерашнем уроке всех на полкруга сделал играючи… Тренера удивились оба, глаза вылупили и разохотились – заявили дружно, в один голос, что пусть, мол, приходит парень, если желание бегать есть, какие могут быть разговоры; пообещали, что непременно возьмут тебя, за порог не выставят.

– Запомни, – с жаром продолжил Вячеслав Иванович, чувствуя по пятикласснику, что тот поддаётся, не возражает, не сопротивляется ему, – их там двое. Один – Николай Васильевич, высокий такой, худой дядька сорокалетнего возраста. Узнаешь его сразу же по хриплому простуженному голосу. Он – старший, руководитель школы. Другой – Юрий Степанович, его помощник, бывший коренной сибиряк, у нас обосновавшийся после службы в армии и женитьбы. Вот такие мужики, поверь! – Бойкий поднял вверх большой палец правой руки. – Трудолюбивые, ответственные, доброжелательные – не прощелыги. Оба – бывшие спортсмены-лыжники, кандидаты в мастера. Дело своё отлично знают… Короче, Вадик, они мне сказали, чтобы ты приходил обязательно, не боялся и не откладывал на потом; что хорошие, талантливые ребята им, дескать, позарез нужны… Так что давай, не тяни с этим делом: сегодня же после уроков и дуй туда, договаривайся – адрес ты знаешь. Придёшь, назовёшь фамилию, скажешь, что от меня – проблем у тебя не будет…

Так вот стихийно и неожиданно, случайным, можно сказать, образом и оказался пятиклассник Стеблов воспитанником их городской детско-юношеской спортшколы. После уроков сбегал и записался туда, с тренерами познакомился по наказу Бойкого, узнал расписание тренировок. А уже на следующий день, в 13.30 по времени, он прогуливался не спеша по центральной аллее парка, прохладной и тёмной от раскидистых старых лип, наполненной запахами зелени и цветов, трелями птиц всевозможных.

К двум часам на аллее со всего города собралось человек двадцать парней – воспитанников лыжной школы, – среди которых были и знакомые. Ровно в два пришёл и Николай Васильевич Мохов в сопровождении своего друга и соратника по тренерскому ремеслу Юрия Степановича Гладких. Началась тренировка.

Вначале у всех была получасовая разминка, во время которой питомцы спортшколы успели обегать весь парк; потом начались сами занятия – и парка уже стало мало: для часового кросса потребовались окрестные поля; в конце занятия – традиционная заминка: и опять всей школой вокруг парка трусцой. И так каждый день, каждый месяц… каждый год по сути. Программа занятий для лыжников и бегунов – стандартная.

Иногда заминку заменяли игрой в футбол, а утомительные монотонные кроссы – имитацией лыжного бега на подъёмах, когда парням выдавались палки без колец, и тем приходилось утюжить какой-нибудь затяжной подъём раз по двадцать-тридцать. В целом же, тренировочный процесс разнообразием не отличался: бег в различных своих проявлениях ежедневно присутствовал в качестве главной его составляющей, был стержнем всех тренировок, победоносным, стальным их ядром.

«Чем больше бегает лыжник, – любили повторять оба наставника, – тем закалённее и выносливее становится. А закалка и выносливость для нас – основа основ, залог будущих громких побед и успехов… Вы никогда не станете великими спортсменами, да и людьми – тоже, если не научитесь с малых лет терпеть, преодолевать усталость, болезни, апатию и слабости. Большой спорт, как и сама наша жизнь-матушка, – со знанием дела добавляли они, – это ежедневные и ежечасные преодоления себя, борьба с собой и собственной ленью природной, капризами, прихотями и пороками… Запомните это раз и навсегда, зарубите наши слова на своих носах курносых. И кому всё это не по душе, слух режет или нутро коробит – тот может на занятия не ходить, не тратить понапрасну своё и наше время…»

После первого занятия, помнится, выжатый как лимон Стеблов еле ноги передвигал – так он тогда устал, бедолага. Но паники и пессимизма не было, как не было в его душе и тошнотворного чувства брезгливости и досады, что испытывал он полгода назад после спортивной гимнастики. Да! ныли ноги, гудели, не слушались, свинцовой тяжестью налились; плохо слушалось измождённое изнуряющим бегом тело!

Но на душе, напротив, было светло и легко, как после первого, удачно прошедшего свидания. Пела душа его, в праздничном вихре кружась, наслаждалась наступившей весной, новой жизнью, струившимся с неба теплом, чудесной погодой и светом. И прошедшей тренировкой гордилась душа, которую Стеблов, несмотря ни на что, выдержал.

Отлежавшись дома и отдохнув, силы восстановив потраченные, через день он опять тренироваться пришёл и опять три часа кряду носился по парку в компании городских юнцов, приглядываясь и привыкая к новому для себя коллективу. Через неделю он там уже вполне освоился, через месяц сделался своим: будто бы там всю жизнь занимался, будто родился и вырос там, – и уже даже кое на кого покрикивать начал, уму-разуму неумёх и ленивцев учить, правилам поведения.