Сначала, конечно, не верили рассказу пленных. Но того, который был в офицерской форме, неожиданно узнала партизанка Рита Песоцкая.

— Да это же аспирант филологического факультета нашего университета. Я его три года знала, еще когда он студентом был. Фамилия его Буйский. Вот гад! Значит, он был шпионом!

— Никаким он шпионом не был, гражданочка. Был он хорошим советским человеком и до смерти останется им, — обиделся за товарища второй, как впоследствии выяснилось, шофер этого же университета Петро Майборода. По документам, которые они привезли, Лесницкий и Приборный поверили им, их рассказу.

Андрей Буйский в начале войны должен был уехать с университетом на Восток, но не успел, и остался в городе, оккупированном немцами. Используя знание немецкого языка, он начал с помощью Майбороды свою войну против захватчиков. Переодеваясь в форму немецкого офицера или солдата, он приставал к немецким частям, забирал оружие, устраивал диверсии и бесследно исчезал. В последний раз он, в форме офицера фельдсвязи, явился в немецкую железнодорожную комендатуру, остался там на ночь, вечером выпил как следует с комендантом, а ночью придушил пьяного фашиста и, забрав все документы, уехал на его машине. Майборода ждал его в условленном месте. В то время они уже знали, что в ближайших лесах действует большой партизанский отряд, и решили во что бы то ни стало найти его. Разыскивая партизан, они ездили по лесу два дня, пока не сожгли весь бензин. Тогда-то и набрели на них партизаны Лесницкого. В отряде друзья стали замечательными разведчиками. Правда, Лесницкий не позволял Андрею производить диверсии под видом гитлеровца.

— Этот маневр надо оставить для более важного дела, — объяснял он Приборному, который тоже был любителем рискованных действий.

Таким первым важным делом и явилась командировка Буйского в Москву.

И вот теперь все с нетерпением ожидали его возвращения. Но, вероятно, больше всех волновался за него все-таки Приборный. Он тревожился о Буйском не только как командир, который дал солдату опасное задание и для которого очень важны результаты выполнения этого задания, но и как-то еще по-другому — возможно, так, как волнуется отец за сына.

«Ах, Андрей, Андрей! Где ты, сыне, сейчас?»

Он встал из-за стола и прошелся по землянке. Снова под досками захлюпала вода. «Черт бы ее побрал! И откуда только она берется? И место как будто высокое, а поди ж ты! Нужно будет канаву выкопать, как Карп возле своей землянки».

В дверь постучали: вошел Майборода и торжественно сообщил:

— Идет комиссар, товарищ командир.

Приборный торопливо набросил на плечи кожух и вышел из землянки навстречу комиссару.

Они обнялись и крепко расцеловались. Потом командир подошел к разведчикам и пожал каждому из них руку. Все они едва держались на ногах от усталости. А Люба присела на землю, прислонилась спиной к толстой сосне и сразу закрыла глаза.

Приборный поднял ее и поцеловал нежно, как дочь.

Лесницкий построил разведчиков и поблагодарил за успешное выполнение задания.

— Служим Советскому Союзу! — нестройно, но твердо, как настоящие солдаты, ответили уставшие партизаны.

Зайдя в землянку, Лесницкий сразу спросил:

— Андрея нет?

Он хорошо знал, что его нет, потому что если бы Буйский вернулся, комиссару сказали бы об этом еще часовые, да, наконец, он и сам бы его увидел — Андрей непременно бы вышел встречать разведчиков, ведь он же был их командиром. Поэтому комиссар и не стал ждать ответа, а начал быстро раздеваться.

Лесницкий сбросил с себя всю одежду, сапоги, белье — все было мокрым.

— Ты передай Алене — пусть хлопцам спирта даст. Нитки сухой, даже на белье, не осталось. Половодье страшное. Едва добрались. — Он стоял голый и, вздрагивая от холода, старательно растирал тело сухим полотняным полотенцем. — Растапливай скорей, а то обледенею.

— А ты глотни разок — сразу кровь разгорится, — предложил командир и, достав из тумбочки флягу, налил полстакана мутноватого спирта. — Лучшее средство от всех болезней.

Лесницкий выпил, поморщился и, закусывая сухой коркой хлеба, начал одеваться. Он надел сухие валенки, накинул на плечи длинный кожух, присел перед печкой и, помолчав, сказал:

— Знаешь, там начинают бояться за него. Они направили несколько групп из разных отрядов. Но, как я заметил, Ружак больше всею надеется на нашего Андрея. А связаться с Москвой, ты знаешь, вот как нужно! Весна — время великих событий. А радиосвязи нет уже с декабря, когда их запеленговали и окружили. Рассказывают, жарко у них тогда было. Низкий был ранен, два работника обкома и несколько партизан убиты. Потеряли рацию. И, ты понимаешь, ни одна из посланных групп не возвращается. Ружак так и сказал мне: «Вся надежда на вашего Буйского. Но будем ждать еще не больше, чем полмесяца».

— А потом похоронить и его? — Приборный стукнул кулаком по столу. — Рано мы хороним людей! Не думаем о том, что перейти линию фронта, добраться до Москвы, договориться- обо всем и вернуться назад — это за один месяц не сделаешь. Он же не святой дух, а живой человек.

— Прошло два, Сергей.

— Пройдет три, а я все равно не перестану верить в его возвращение. Вернется, говорю тебе! Всем врагам назло, лихо на них! Не поверю я, — он взволнованно прошелся по землянке, — не поверю, что такой человек не вернется. Андрей всех гитлеровских фельдмаршалов вокруг пальца обведет. Руки коротки у них взять такого разведчика!

В дверь землянки постучались. Они прервали разговор. Вошла Таня Маевская — принесла обед. Она тихо поздоровалась, поставила кастрюлю на стол, достала из тумбочки тарелки.

Землянка наполнилась вкусным запахом жирного борща. Татьяна разлила его в тарелки, нарезала хлеба. Все это она делала не спеша, как умелая хозяйка. Лесницкий закутался в кожух, отошел от печки и некоторое время молча наблюдал за нею. Потом сел за стол напротив нее.

— Ну, как живется вам в нашей семье, Татьяна Карповна?

Она взглянула на него, приветливо улыбнулась.

— Очень хорошо, Павел Степанович.

— А сын?

— И сыну хорошо.

— Отдохну — зайду посмотреть. Я же еще и не видел его. Вы пришли, а я ушел.

— Будем рады, — снова улыбнулась она.

— Начинай, Сергей, пока не остыло, — и Лесницкий с аппетитом набросился на еду. — Со вчерашнего дня не ели. В Межах поужинали, а с собой ничего не взяли. Дня через два межане нам продуктов подбросят. Я договорился со старостой, чтобы собрал.

— С Гаруном?

— Да… Хитрый дядька. Здорово фашистов за нос водит.

Помолчали. Потом Лесницкий снова обратился к Татьяне:

— Похвалитесь же, Татьяна Карповна, вашими успехами в санитарном деле.

Татьяна усмехнулась, не спеша закончила раскладывать в тарелки гречневую кашу и только тогда ответила:

— А я уже как-то говорила Сергею Федотовичу, что всю жизнь не любила медицины.

— Вот тебе и на! — удивился комиссар. — А что же вы хотели бы делать у нас?

Она сначала смутилась, опустила глаза, а потом, посмотрев на Лесницкого, смело попросила:

— Переведите меня в разведчики, Павел Степанович! Мне стыдно… Люба моложе, но вы взяли ее. Поймите же, что я хочу бороться активно. Я имею право на это.

Комиссар и командир переглянулись.

— Я больше, чем кто-нибудь другой, видела войну, страдания наших людей, — у нее дрогнул голос, порозовели щеки. — Видела, как они…

Лесницкий перебил ее:

— Подожди, Татьяна, — он не заметил, что в первый раз обратился к ней так же просто, как обращался он ко всем в отряде. — Стать разведчицей ты сможешь в любой момент, когда это потребуется. А нужда такая будет часто, не сомневайся. А вот с санитарами у нас трудно. Алена одна не может справиться. Она сама выбрала вас с Лидой и, конечно, не ошиблась. Мы с командиром поэтому и поддержали ее выбор. А из Любы не вышло бы медсестры — слишком уж она горячая. Поняла? — Он ободряюще улыбнулся. — Санитары нам нужны особенные — жизнь наших людей для нас дороже всего. И хороший госпиталь в наших условиях — великое дело. Этого не нужно забывать.