— Что б ты делал с ними?

Майборода испуганно вскочил, вытянулся перед командиром, поправляя измятый бушлат.

— Виноват, товарищ командир! Вино, конечно, я пил бы и дружков бы поил… А золото? — он задумчиво почесал затылок. — Что мне золото? Нет, постойте… Знаете, на золото я подкупил бы нескольких гитлеровских генералов, чтобы они Гитлера к его прабабке направили. А за золото они родного батьку продадут, не только что своего вонючего фюрера.

Майборода весело оскалился, обнажив красивые белые зубы. Глядя на него, не удержался от улыбки и командир.

— Занимаешься ты глупостями… Делать тебе нечего… Гитлера мы и без них прикончим, собственными руками, да и оккупантов, что пришли сюда, тоже. Идем, лучше воду вычерпай из моей землянки, лентяй.

— Всегда готов, товарищ командир. Я — как пионер… Помню…

— Ты меньше разговаривай. А то комиссар и в другой раз тебя на задание не возьмет. Он не любит болтунов.

Приборный, идя впереди, хитро посмеивался, зная, что попал в самое больное место хлопца. И действительно, Майборода сразу умолк и уже до самой землянки не произнес ни слова.

Командирская землянка находилась в центре лагеря. Стены, потолок и пол в ней были сделаны из гладко выстроганных сосновых досок. За зиму доски прокоптились, потемнели. У дверей стояла железная печка. Такие печки были во всех партизанских землянках; партизаны нашли их в эшелоне, который они спустили под откос. Очевидно, немцы везли их на фронт, для своих солдат. И не довезли.

Посреди землянки стоял хорошо слаженный дубовый стол — работы Карпа Маевского, его подарок комиссару и командиру. У стен — два топчана, заменявшие кровати. На стене висели карты Советского Союза и Европы и портрет Сталина, до войны висевший в кабинете первого секретаря райкома. На столе лежали книги. В углу, на тумбочке, стоял радиоприемник — единственный в Лагере. Он уже две недели не работал — сели аккумуляторы.

Майборода остановился около приемника, с нежностью посмотрел на поблескивающие ручки регуляторов настройки, вздохнул. Командир понимающе улыбнулся.

— Ничего, Петро, скоро он снова заговорит.

— Комиссар принесет?

Приборный погрозил пальцем.

— Не будь чересчур любопытным: много будешь знать — скоро состаришься. Давай-ка лучше возьмемся за работу.

Весенняя вода просачивалась сквозь доски, заливала пол. В одном углу надоедливо журчал тоненький ручеек.

— Залезь под топчан и заткни глотку этому комару, Петро, а я тем временем подниму половицу.

Когда первая часть работы была закончена, принялись за вторую. Приборный наливал воду в ведро, Майборода выносил ведра с водой из землянки. Но не в характере Майбороды было работать молча. Рассуждать, придумывать было для него первой и неизменной потребностью, и если не случалось под рукой собеседника, он разговаривал и спорил с самим собой… А тут случилось так, что у него был очень интересный собеседник. Пока командир наполнял очередное ведро, он присел на дубовую колоду, лежавшую у печки, и начал:

— Есть у меня, товарищ командир, одна гениальная идея…

— Прямо-таки гениальная? — поднял голову Приборный.

— Гениальная, товарищ командир. Родилась она у меня давно и вот все растет, растет… Теперь это уже не идея даже, а план, в котором все детали разработаны. Эх, товарищ командир! Осуществить бы нам его! Прославились бы на весь мир, во всех учебниках истории про нас написали бы, через тысячу лет бы вспоминали, как о каком-нибудь Юлии Цезаре.

— Хм, здорово… Неси! — неожиданно приказал командир, окончив наполнять ведра.

Майборода, огорченный тем, что его перебили на самом интересном месте, неохотно поднялся и понес тяжелые ведра из землянки.

Приборный смотрел ему вслед и весело улыбался. «Ну и воображение! Так и прут из него эти выдумки. Погоди же, я тебя удивлю!..»

Хлопец вернулся в землянку, поставил перед командиром пустые ведра и снова беззаботно уселся на прежнее место.

— Значит, ты предлагаешь послать Андрея, после его возвращения из Москвы, в Берлин с заданием уничтожить Гитлера? Так? — спросил Приборный, как о чем-то самом обычном, давно известном, не повернув даже головы.

Майборода даже привстал от удивления.

— Да вы-то как узнали об этом? Я же не рассказывал вам.

— Я, брат, давно знаю. Твои мысли не трудно узнать.

— Ну и что? — заговорщицки прошептал хлопец и наклонился к командиру.

Приборный поднял голову и рассмеялся звонко и весело.

— Ну и глупости. Я даже не понимаю, как это такой серьезный человек, как партизанский разведчик Петро Гаврилович Майборода, может заниматься такими глупостями.

— А почему глупости? Почему? Смог же Андрей проникнуть в штаб противника, достать важные документы и пригнать штабную машину. Проехал же он до линии фронта под видом немецкого солдата. Почему же он не может переодеться офицером и поехать в Берлин? Почему?

— Неси! — перебил его командир. — И знай, голова еловая, что о нас будут вспоминать дольше и лучше, чем о твоем Юлии Цезаре.

Майборода вздохнул и понес последние ведра. Они были значительно тяжелее предыдущих, потому что командир вместе с остатками воды зачерпнул и немало песку.

Оставшись в землянке один, Приборный подумал о тех, кого в эту минуту не было в лагере. Многие были в дороге, выполняли боевые задания. Он с отцовской тревогой в сердце думал о каждом из них. Но больше всего он тревожился об одном: «Андрей! Где он, наш легендарный Андрей? Почему долго не возвращается? Добрался ли он?»

Об Андрее Буйском думал не только один командир. Его возвращения из Москвы нетерпеливо ожидали все сто пятьдесят человек в отряде — он был их посланцем в столицу. Правда, еще осенью из отряда было послано в Москву пять человек, но, видно, погибли хлопцы, потому что уж сколько времени прошло, а о них никаких вестей. И вот два месяца тому назад послали Андрея — одного. И все были твердо уверены, что он дойдет, побывает в Москве и вернется обратно. По вечерам или за обедом в партизанской землянке часто можно было услышать разговоры о нем:

— Эх, братки, где это наш Андрей сейчас?

— Гуляет, поди, по Москве. Где-нибудь в театре, а то в кино…

— Ну, времени у него не будет расхаживать там.

— А ты что думаешь: попасть сейчас в Москву и не побывать в кино?.. Нет, братцы, кто как, а что до меня, так я, пожалуй, не удержался бы от такого соблазна.

— А вдруг он?..

— Что «вдруг»? Терпеть не могу людей, которые всю жизнь во всем сомневаются. Я таких бы из отряда гнал. Андрей не такой, как ты, раззява… Он через огонь и воду пройдет и сухим выйдет. Вот что значит наука. Жалко, что я, лентяй, учиться не хотел. Семь классов окончил и решил, что я самый образованный человек на свете…

— А ты думаешь, что и ты таким бы, как Андрей, был? Не так твоя голова устроена. На это, брат, нужен особый талант.

Андрей Буйский был светлой сказкой в их трудной лесной жизни. Все партизаны помнили, каким образом он и Майборода появились в отряде. Однажды утром, перед октябрьскими праздниками, группа партизан набрела в глубине леса на сверкающий лаком лимузин. Появление такой роскошной машины в этом глухом месте очень удивило их. Но, подойдя к машине, они удивились еще больше: на переднем сиденье, у руля, лежал человек в обыкновенной засаленной одежде, а на заднем — офицер-эсэсовец. Мундир, ремни, погоны — все на нем было с иголочки. Хлопцы сначала подумали, что оба они убиты, но когда попробовали открыть дверцу машины, офицер вскочил и направил на них пистолет. В ответ партизаны показали ему несколько гранат. Тогда он весело рассмеялся и начал трясти за плечи того, кто лежал на шоферском сиденье.

— Вставай, Борода, приехали, — сказал он на чистейшем русском языке.

Партизаны их обезоружили и, окружив машину торжественно вкатили ее в лагерь.