– Оказывается, ты мой родственник, – ласково приветствовал Иоанн пришедшего, – у моего дяди был сын, которого я не знал: для него оставлено имение… это ты. Я очень рад, что вижу сына моего дяди! – закончил патриарх, обнимая молодого человека.

Иоанн богато одарил его, женил на дочери одного из богатых александрийских граждан и дал ему хорошее место.

– Зачем ты так поступил? – спросил патриарха Софроний.

– Для того, чтобы оправдать изречение псалмопевца Давида: «Не видех праведника оставлена, ниже Семене его просяща хлебы».

Александрийская церковь имела свои собственные корабли, которые перевозили товары в разные города на Средиземном море. Это доставляло ей много дохода.

Однажды тридцать церковных кораблей, обремененных множеством товара и золота, погибли во время страшной бури на Адриатическом море. Весь груз, а равно и три тысячи триста литр золота пошло ко дну, часть корабельщиков спаслась. Церковь потеряла крупные суммы. Иоанн, лишившись имущества, долгое время не мог помогать убогим, бедным и сирым. Нелегко было патриарху переносить подобное положение, но тем не менее он не роптал и повторял слова Иова: «Господь дал, Господь и взял, да будет благословенно вовеки имя Господне».

Его друг Софроний утешал Иоанна, но патриарх спокойно отвечал ему:

– Я виноват, что погибло церковное имение; я гордился, что раздаю много милостыни. Я тщеславился, давая не свое, а Божие, а потому Бог и смирил меня нищетою.

– Вины твоей здесь нет, – говорил Софроний.

– Не утешай меня, я сами знаю, что гордостью погубил не только церковное имущество, но виновен и в нужде других.

Иоанн верил, что Господь вновь возвратит ему потерянные богатства для нужд бедных и сирых, и это сбылось; церковные сокровищницы опять были переполнены богатыми гражданами, знавшими, какое употребление дает им патриарх. Между тем Хозрой, царь персидский, со своими полчищами все ближе и ближе надвигался к Египту. Сирия вся была уже в его власти. Иоанн опасался, что Александрия точно также попадет во власть персов.

– Император призывает меня в Византию, – сказал патриарх александрийским гражданам в ответ на их просьбы остаться с ними в Александрии, – долг мой исполнять его повеления.

Вскоре Иоанн со своими друзьями – Софронием и Никитою – отплыл из Александрии. Корабль их был уже близ острова Родоса, как патриарх заболел.

– Поправляйся скорее, святой отец: император Ираклий жаждет тебя увидеть, – заметил Иоанну Никита.

Задумчиво взглянул на говорившего патриарх и тихо сказал:

– Ты зовешь меня к земному царю, но Сам Царь царствующих призывает меня. Я слышал сегодня во сне Его зов! Поезжайте без меня к императору, а я вернусь на остров Кипр, в родной мне город Амафи.

Напрасно уговаривали Иоанна его друзья плыть с ними в Византию; он, уверенный в своей скорой кончине, вернулся на Кипр.

Вскоре, по возвращении своем на Кипр, патриарх почувствовал, что его конец близок, и в присутствии граждан, открыто передал им следующее:

– Приняв патриаршество в Александрии, я нашел в церковной казне восемь тысяч литр золота, собрал еще до десяти тысяч и все это раздал нуждающимся и больным во имя Христа. У меня осталась теперь только третья часть, которую тоже завещаю отдать нищим. Благодарю тебя, Господи Боже мой, что то сподобил меня – Тебе принадлежащее – принести Тебе!

Немного спустя, Иоанн скончался, заслужив по справедливости за свои благодеяния и милостыню бедным название «Милостивого», всю свою жизнь посвятившего для помощи неимущим, сирым и убогим.

Кипряне похоронили великого, по своим милости и смирению, патриарха Иоанна в молитвенном доме Св. Тихона в городе Амафи. Память о нем осталась навеки.

Статен, молод и красив, царский любимец князь Иван Борисович Черкасский, всем-то наделил его Господь!

Угодий лесных, поместий у него не мало, камней самоцветных и казны золотой не пересчитаешь…

Но самым дорогим алмазом, неоценимым камнем самоцветным была в доме князя Черкасского его супруга Анастасия Григорьевна.

Трудно было встретить подобную красавицу-женщину:

Белое лицо, большие голубые глаза, длинная коса, чуть ли не до пят украшали красавицу. Медленная, плавная походка, «лебяжья», довершала очарование.

Царица любовалась молодой боярыней и нередко замечала ей.

– И уродилась же такая красота! Счастлив, посмотрю я, твой супруг, должен денно и нощно Бога молить за тебя.

Анастасия краснела и низко кланялась царице.

Мало помалу она привязывалась к княгине все больше и больше, поручая ей свою «рухлядную».

Подобное поручение породило немало завистниц пытавшихся найти случай повредить княгине.

Пресловутое выражение «писаная красавица» более чем подходило к женщинам того времени.

Для придания большей белизны многие из боярынь даже чернили себе зубы.

В своей неприязни против Черкасской, боярыни придумали обвинить Анастасию Григорьевну перед царем, что она не следует старинному обычаю: не белится, не румянится и не сурьмит себе брови.

Княгиня Черкасская действительно не прибегала ни к одному из этих средств – лицо красавицы в них не нуждалось.

Завистницы посредством своих мужей, успели наговорить на княгиню самому царю и последний, через царицына истопничего, велел доложить ей о боярыне.

Любившая княгиню Мария Ильинишна очень огорчилась, но, зная, что бороться с укоренившимися предрассудками невозможно, должна была согласиться с доводами царя.

– Послушай, княгиня, – сказала она Анастасии Григорьевне, когда они остались одни, – жалоба на тебя, мил – дружок, поступила! Сговорились сказать на тебя, что ты «простолицая «ходишь!

– Зачем же мне, матушка-царица, белиться, да румяниться? – с легким изумлением обратилась к ней Анастасия Григорьевна.

– Государь-батюшка не разгневался как бы, что его волю не исполнили.

Приходилось княгине выслушивать подобные речи царицы, и молчать, иного исхода не было.

Ушла молодая женщина из палат царицы.

Наступило праздничное время. Ожидали приезда в Москву грузинской царицы, присутствовать на этом торжестве Анастасии Григорьевне было необходимо.

– Супруг-батюшка, – заметила она своему мужу, налетело горе великое! Оговорили меня, что не чту обычаи наши московские, румяниться и белиться не хочу, стыд на других боярынь кладу.

Задумался князь Иван Борисович, нахмурил свои соколиные брови.

– Правда за тобою, княгинюшка, да бороться противу ей как тяжело, – заметил он жене, – а все-же попытаюсь!

Обнял он свою красавицу-супругу, к широкой груди прижал так крепко, что вспыхнуло ее белое лицо ярким пламенем и без алой краски!

На прием грузинской царицы явился и князь Иван Борисыч Черкасский.

– А где же твоя княгиня? – ласково спросил царь, – что-то давно не видать ее в царицыных палатах!..

– Хворь на нее напала, Велик Государь! – ответил с низким поклоном князь.

– Жалко… А мы с царицей хотели на завтра всех ближних бояр и боярынь наших комедийным действием потешить. Комедийный иноземец-магистр Иван Григори комедь об Эсфири действовать будет!

Царица тоже пожалела об отсутствии княгини, но, по-видимому, известие о притворной болезни Анастасии Григорьевны уже достигло ее ушей. Она наклонилась к служилой боярыне и что-то ей тихо заметила. Князь Черкасский отошел уже в сторону, когда царица снова подозвала его:

– Сильно должно быть княгине твоей Настасье, не можется? – с легкой усмешкой заметила Мария Ильинишна. – Хочу показать, сколь мне жаль ее бедную… Вот снеси ты ей от меня лекарствьице, авось оно ей поможет.

И, по знаку царицы, служилая боярыня передала князю шкатулку, оклеенную бархатом черватым и оправленную серебром.