Иван Борисыч переменился в лице, сразу поняв в чем дело; получив подарок для жены, он почтительно поклонился царице и взял из рук боярыни шкатулку.

Дрогнула ли рука князя или же он не аккуратно взял хрупкий подарок, но шкатулка внезапно упала на землю и раскрылась.

Из нее выпали белила, румяна, сурьма и прочие притирания. Все это рассыпалось по полу и собрать их было невозможно.

Шум, происшедший от упавшей коробки обратил внимание царя и всех присутствовавших. Еще более побледневший князь Черкасский, быстро нашел выход из этого неловкого положения. Его зоркий взгляд заметил на полу между упавшими притираниями «араматник золот финифтин с розанами, веницейской работы». Он быстро наклонился, поднял его и, обратившись к царице, громко проговорил:

– Великая Государыня, лекарствьице твоей милости должно быть для болезни женки моей, видимо, не соответствует! Низко тебе за него кланяюся и, как велик дар твой, разреши взять для княгини сей араматничек веницейский!

Царица закусила губу, но сдержалась и не ответила дерзкому князю.

Но с тех пор Анастасия Григорьевна Черкасская больше не появлялась в палатах царицы…

В просторном, но низковатом помещении государевой Мастерской палаты, у широкого дубового стола сидел дьяк Федор Казанцев и, сосредоточенно глядя через круглые очки в серебряной оправе, перечитывал записки, присланные в палату от государева дворецкого Ивашки Чаплыгина.

– Ох, писать уж лют этот Ивашка, – ворчал недовольно дьяк, – все это его выдумки!

Статочное ли дело, чтобы государю великому сразу нужда во всех сих вещах имелася!

И дьяк снова принялся читать приказы дворецкого, водя толстым, заплывшим жиром пальцем по строкам письма:

– «Указали великий государь прислать свой, великого государя, рукав бархатный зеленый, а сыскивать его в хоромах и мастерской, а будет не сыщетца, изволь прислать новый, наспех сделав…» – Казанцев недовольно вздохнул.

– Наспех! а того не помнит, что поспешишь – людей насмешишь!

Старик отложил записку в сторону и принялся за чтение следующей:

«Федор Петрович! по приказу великого государя приказала боярыня Анна Петровна Хитрово взять государыни царицы сундучок желтый, а стоит в Большой Казне в передней; а равно атласу червчатого 10 аршин. Пожалуй, вели взять алексиру из аптеки, да взять из Оружейной палаты доски шахматныя, тавлейныя, сачныя, бирковыя, шахматы, саки, тавлеи, бирки и прислать на скоро сего же числа; изволили великий государь сами приказать».

– Скучать, должно быть, изволит его царская милость в Воздвиженском, – сказал сам себе дьяк и встал с лавки, чтобы распорядиться послать за требуемыми вещами в Оружейную палату.

– Ну, что напоследок пишет Ивашка, – заметил Казанцев, возвратившись к столу и принимаясь за чтение последнего приказа.

«…да вели поискать ширанбасу самого доброго аршин с двадцать и пошли за ними к немцам во слободу».

– Хорошо, знаю где найти его! – «Да еще пришли птиц попугаев, што немецкий гость Андрей Виниус государю великому бил челом, для потехи царевне.

– Еще прошлый год махонький попугай мне всю шапку склевал, когда я «в верху» был, – вспомнил дьяк.

– Так и есть, приписал Ивашка «допрежь всего не позабудь и «паракиту» – самаго малого из них, што твою шапку спортил». – Беги, Хомяк, – обратился Казанцев к одному из прислужников, – в Потешную палату, скажи карле Ониське, чтобы сейчас принес сюда тех попугаев, которых ему кормить и холить приказано.

Хомяк бросился вон из горницы исполнять приказание.

– Довезешь ли их один, парень? – спросил дьяк у молчаливо дожидавшего стрельца, посланного из Воздвиженского, где уже две недели проживал царь Алексей Михайлович, отдыхая от нелегких трудов и забот по управлению государством.

Время стояло летнее, в Мастерской палате было душно. Федор Петрович расстегнул свой кафтан и, отирая пот с лысины, тяжело дыша, запрокинулся на лавке.

Недолго оставался он в этом положении; полуденное солнце, настойчиво врывавшееся чрез небольшие открытая окна горницы, разморило тучного дьяка. Он, прислонившись спиною к стене, через минуту мирно захрапел, представляя полную возможность мухам ползать по его потному лицу.

Долго проспал бы старик, если бы вернувшийся слуга не разбудил его.

– Федор Петрович, – осторожно дергая за рукав кафтана, будил парень дьяка, – проснись! беда случилась!

Сладко спавший дьяк недовольно мотнул головою, широко зевнул и проснулся.

– Ну, что тебе! – щуря заспанные глаза, спросил он Хомяка.

– Посылать изволили в Потешную палату…

– Ах, да, вспомнил, давай сюда карлу с попугаями! здесь он?

– Здесь-то, здесь… – как-то нерешительно проговорил парень, – да беда над ним стряслась неминучая!

Сон сразу отлетел от дьяка.

– Ну, чего ты тут мелешь! Зови скорее сюда Ониську, все разберем!

По зову Хомяка в палату вошел небольшого роста человечек; в обеих руках у него было по клетке, третью он ухитрился привесить у себя на груди. Клетки были железные, прорезные, со столбиками и с орлами.

Карла истово перекрестился на икону, поставленную в углу горницы, и, еле слышно ступая своими маленькими ногами, обутыми в мягкие желтые сапоги, медленно приблизился к дьяку и низко поклонился.

– Здравствуй, Ониська, – с важностью сказал ему Казанцев, – принес птиц? вот молодец, хвалю! Кажи мне старого моего знакомого, что шапку склевал!

Желтовато-болезненное личико карлы побледнело и, заикаясь, он робко ответил:

– Ой, беда, господин честной, случилась со мной, неминучая! ушел от меня в лет тот попугай, что слывет «Паракитой»! сгибла моя головушка неразумная!

И Ониська опустился на колени перед дьяком. Казанцев вытаращил глаза от изумления, испуганно развел руками.

– Истинно напасть нежданная! что я отпишу теперь государеву дворецкому, что скажу в свое оправдание? Приказано четырех птиц в Воздвиженское на потеху царевен представить, а у тебя только три!

– Поручил мне истопничий Александр Борков кормить сих государевых птиц и наблюдение за ними иметь, а равно словесем русским их обучить, – заговорил карла, – исполнял я то поручение неукоснительно: птица за все время веселою и здоровой находилась. И сегодня, как пришел твой посланный за ними в Потешную палату, я только что опустил клетку, чтобы корм задавать птицам. Трех попугаев спустил как следует, а у четвертого, что поминать твоя милость изволил, у Паракиты, дверцы у клетки распахнулись, и птица ушла в лет.

– Голову ты у меня с плеч снимаешь, Ониська, – жалобным голосом произнес Федор Петрович, – как без этой птицы отправку сделать?! Куда же улетел этот «Паракита»?

– Дозволь слово молвить, – вмешался в разговор Хомяк.

– Говори!

– Всю дорогу за нами летел, вот здесь на березе и сидит, только имать никак не дается, уж мы пытались не раз.

– Здесь, на березе, в саду, – закричал Казанцев, – а вы, рохли, изловить птицу не можете! Ну, следом за мною!

И из Мастерской палаты чуть ли не все мастера и мальчишки выбежали в сад ловить заморскую птицу.

Небольшой зеленый – попугай сидел на дереве и спокойно чистил себе клювом крыло. Он довольно равнодушно посмотрел на шумевшую толпу, явившуюся в сад для его поимки, и только когда стрелец-посланец стал трясти березу, на которой сидел попугай, он перелетел на высокий раскидистый ясень.