Связь явлений, определяющихся разной степенью вокализованности сонорных — таких, в частности, как судьба сочетаний согласных, включающих сонорные — с определенными регионами восточнославянской языковой области еще не осознана в диалектологии. Изоглоссы соответствующих явлений, бо́льшая часть которых не предусматривается программами обследования говоров, только предстоит выявить и свести воедино. И все же в неявном виде такие данные содержатся в работах описательного характера, откуда их уже и сейчас можно извлечь. Видимо, не случайно в одной из последних работ, обобщающих по ряду славянских языков наблюдения над поведением сонорных в сочетаниях с согласными, — статье Л. Э. Калнынь[41], явления такого рода рассматриваются на следующем материале: для восточнославянских языков привлекаются данные севернорусских говоров (вологодской группы и севера костромской), данные украинских говоров, и данные белорусских полесских, — т. е. наиболее типичных русских периферийных говоров и объединяющихся с ними по «периферийным» признакам говоры других восточнославянских. И именно данные этих говоров в общем очень едины: они указывают на активные процессы в этих сочетаниях, в которых «стимулятором является сонорный», что, с нашей точки зрения, — показатель высокой степени их звучности. Привлеченные Калнынь немногочисленные данные из нижнелужицких диалектов дают во многом отличную картину, причем некоторые изменения в сочетаниях явно свидетельствуют о противоположной тенденции, — о подчинении сонорных соседним шумным. Тем самым выявляется их менее вокализованный характер, что и соответствует общей более консонантной фонетической системе нижнелужицкого языка, следующего по этому признаку сразу вслед за наиболее консонантным — польским[42]. Ср. среди проводимых в статье данных «уподобление r предшествующему взрывному p, t, k и замена согласного r передненебным фрикативным š (т. е. стимулятором изменения является шумный согласный). Сохранение при этом групп br, gr, dr свидетельствует о том, что утрата сонорности вторым согласным и замена смычно-проходного вибрантного образования фрикативным могла осуществляться только через стадию оглушения сонорного» (с. 79).
Что касается процессов, которые расцениваются нами как специфичные для периферийных говоров, то они детально описываются Л. Э. Калнынь в терминах московской фонологической школы, и их интерпретация не противоречит развиваемым в нашей работе взглядам. Замечания требует лишь объяснение того, почему ассимиляция в сочетаниях взрывных с сонорными происходит только в тех случаях, когда взрывные являются звонкими, т. е. при наличии ла[нн]о (ладно) отсутствует в случаях типа беспла́[тн]о (с. 80, 81). Причину Калнынь видит в большей напряженности глухих по сравнению со звонкими, препятствующей утрате взрыва. Однако в сочетаниях типа [тн], [дн] и глухой, и звонкий согласные — имплозивны, т. е. в равной мере лишены взрывного элемента. Наличие же ассимиляции только в случае звонкости согласного, контактирующего с сонорным, объясняется скорее всего тем, что именно звонкость как их общий фонетический признак позволяет первому согласному сочетания набрать тот потенциал звучности, который соответствует уровню звучности следующего за ним сонорного согласного. Такое понимание сущности процесса объясняет, почему именно в говорах периферийного типа сонорный согласный с его повышенным вокальным потенциалом может выступать в качестве стимулятора процессов этого рода, где ведущей, по существу, является ассимиляция по степени звучности.
Вслед за работой Л. Э. Калнынь появилась статья И. И. Литвиненко[43], где на материале сибирского говора описывается судьба сочетаний сонорных с шумными. В ней демонстрируется весь комплект явлений, перечисленных выше как свидетельство высокой степени вокальности сонорных. В другой статье И. И. Литвиненко «К истории формирования старожильческого говора междуречья Сыма и Каса среднего бассейна Енисея», помещенной в том же сборнике и посвященной тем же говорам, доказывает, что «в основу старожильческого говора междуречья Сыма и Каса легли говоры первых русских переселенцев Сибири. Материнской территорией этих первых переселенцев была территория северо-восточной полосы Русского государства XVII в., в лингвистическом отношении это были представители северного наречия русского языка» (с. 10—11). Таким образом, и здесь явления, связанные с повышенной вокализованностью сонорных, зафиксированы в говорах, по своему происхождению периферийных северного типа.
Говоря о большей вокализованности сонорных в периферийных говорах, следует иметь в виду неравномерность, с которой это явление в них представлено, как, впрочем, и все признаки, характеризующие периферийные говоры. Однако неравномерность в проявлении признаков, связанных со степенью вокализованности сонорных, следует подчеркнуть особо. Соотношение звучности и шума, составляющих специфику конститутивных свойств сонорных как класса звуков языка, вообще — очень мобильный признак. И весь класс в целом, и каждый из сонорных в индивидуальном порядке очень тонко реагируют на общий уровень вокальности ~ консонантности фонетической системы и на ее сдвиги по этому признаку в ту или иную сторону. В связи с этим сонорные на разных участках территории периферии ведут себя неодинаково и индивидуально. Так, например, при общей значительной вокализованности звуков, представляющих фонемы ‹л› и ‹в› в периферийных говорах, высокое сонорное качество ‹л› проявляется в большей степени на северо-востоке, тогда как наибольшая вокализованность ‹в› (т. е. реализация ее как [ԝ] и [ў]) характерна преимущественно для говоров юго-запада. Повышенная вокализованность (ј) по имеющимся данным может усматриваться как в северных говорах (ср. выпадение интервокального [й]), так и в говорах запада и юго-запада, т. е. по всей периферии. Однако на разных участках этой общей территории проявление данного признака неравномерно, так как противоположная тенденция к спирантизации ‹ј› в той или иной мере актуализируется (хотя бы факультативно) почти повсеместно, кроме разве северо-востока. Такое «индивидуальное» проявление разными сонорными качеств повышенной вокальности и должно, по-видимому, приводить к неполному совпадению по говорам порядка сонорных в их рядах, построенных по признаку нарастания звучности.
Необходимость дальнейшего изучения диалектных различий, связанных с разной степенью вокализованности сонорных, очевидна. Они должны изучаться в первую очередь в синхронном плане, что потребует разработки специальных программ, особой методики наблюдений и, конечно же, использования звукозаписывающей аппаратуры с последующим инструментальным анализом произведенных записей. В сущности звуковой потенциал сонорных как специфика их физической характеристики в современных диалектных системах совершенно не изучен. Те факты в пользу различной степени вокализованности сонорных в разных говорах, которые приведены выше, кроме очевидного соответствия [ԝ] : [в], как правило, — результат изменения их в тех или иных условиях в другие звуки, обладающие большей или меньшей звучностью (гласные или согласные шумные). Строго говоря, эти факты могут быть лишь свидетельством того, что высокая степень сонорности характеризовала эти звуки в прошлом, в тот момент, когда эти изменения были живым фонетическим процессом. Степень скоординированности этих фактов со свойствами сонорных в современных фонетических системах соответствующих говоров еще предстоит установить, так как следует считаться с тем, что некоторые из них (например, результаты ассимилятивных процессов) в современных говорах могут иметь характер своеобразных «фонетических фразеологизмов», т. е. вкраплений в современную систему элементов, обусловленных ее прошлым состоянием, не объясняемых исходя из ее современных характеристик, но вполне согласующихся с представлением о периферийных явлениях как явлениях архаических, свойственных в прошлом древнерусскому языку.
