«Вашему»… не Лии, а еще и Армана. Лия в бессилии опустилась на стул, сложила на коленях руки, сжала в пальцах грубую ткань платья и всхлипнула едва слышно. Она верила. Потому что знала. Откуда-то знала с того самого мига, когда увидела Армана на площади. Просто боялась поверить в свое знание. И вспомнила вдруг свои неясные сны… в которых она неслась по заросшему ромашками полю к светловолосому мальчишке, как впрыгивала ему на руки, и мальчишка смеялся счастливо, кружился по поляне, а солнце било в глаза радостными лучиками.

Боги, они же были тогда такими счастливыми…

Так почему же теперь все так? Почему Рэми стал настороженным и скрытным, почему во взгляде Армана появился лед, а Лия все не могла поверить, что ее братья могли быть и другими… теплыми… родными. Но, боги, это потом.

— Рэми в замке? — тихо спросила Лия, чувствуя, как поднимается внутри волной уверенность.

— Да.

— Арман помог ему?

— Думаю, да. Архану Эррэмиэлю, несомненно, лучше. Но меня к нему не пускают. Вас, боюсь, тоже не пустят. А мой архан… я не знаю, что случилось: его нашли без сознания в коридорах замка. Виссавийцы сказали, что против этого яда они не помогут, но сам по себе яд не опасен. Арман просто проспит пару дней и проснется сам.

— Я хочу увидеть мать.

— Ваша мать умная женщина, но, боюсь, она запуталась, и архан запретил вам пока видеться.

— Тогда я хочу увидеть брата, хотя бы это ты мне позволишь! — взвилась Лия.

— Рэми…

— Армана! — перебила его Лия и посмотрела ему в глаза, сжимая ладони в кулак. — Хочу увидеть Армана! Сейчас. И только посмей мне помешать!

— Я же говорил, что вы на него похожи, — улыбнулся Нар. — Конечно, я отведу вас к брату. Все, что прикажете, архана Лилиана.

Новое имя ударило как кнутом по плечам. Но Лия лишь сглотнула и подумала, что придется привыкать. Ко всему придется привыкать. Как и к подчеркнутой вежливости Нара и его готовности исполнить любой приказ… пока этот приказ не противоречит указаниям его архана.

В убранной в те же белоснежные цвета спальне было слишком просторно… и холодно как-то. Лия опасливо прошла по белому ковру, почему-то страшно боясь его испачкать, и тотчас все забыла, застыв у кровати.

Просто проспит? Виссавийцы издеваются? Видно, что же, что он не просто спит, мучается от боли, мечется в проклятом кошмаре! Арман, серый, как небеленое полотно, лежал на спине, сжимал до скрипа челюсти, и на лбу его пролегла скорбная складка. И сразу же сердце сжалось от боли и сострадания, и Лия сглотнула, не зная, что сделать и чем помочь…

Боги, это же ее брат! Может быть, ее брат… и сама не понимая зачем, она коснулась на миг запястий Армана, пробудила спавшие татуировки, скользнула пальцами выше, по полупрекрытому одеялом плечу, провела тыльной стороной по щеке, подула на проклятую складку:

— Ты нам сейчас нужен… просыпайся. Если ты и в самом деле мой брат, то лучше просыпайся поскорее, пожалуйста.

Арман застонал во сне, на лбу его выступили капли пота, а губы чуть разомкнулись, выпуская наружу лишь одно имя:

— Эрр…

Больно-то как видеть его таким… И уже не сомневаясь, Лия вздохнула, легла на кровать и прижалась спиной к вновь найденному брату. Какой же он горячий и напряженный! Кто же тебя так, а?

И улыбнулась облегченно, когда Арман повернулся на бок, не просыпаясь поймал ее через одеяло в крепкие объятия, уткнулся в волосы носом и прохрипел через сон:

— Ли…

Ли…

Тепло-то стало как… тихо… Дыхание Армана выровнялось, успокоилось, и брат расслабился, будто выбрался из проклятого кошмара, потянул Лию в мягкую, ласковую сонливость. И тепло, ласковое, нежное, окутало их обоих в плотный кокон. Погружаясь в глубокую дрему, Лия вдруг почувствовала, как Нар осторожно накрывает ее вторым одеялом… пару дней, говорите? А вот Лия была уверена, что Арман проснется раньше. И что ее сила, а это, наверное, была сила, ему поможет! В их роду слабаков не водилось, а уж ее старший брат и вовсе слабаком не выглядел. И тогда посмотрим, как их обоих не пустят к Рэми.

***

Душно и тошно. Голова кружится, разрывается от боли, в висках настырно стучит кровь, и какая-то назойливая мысль бьется в груди раненной птицей. Рэми надо встать… и что-то сделать… только вот что?

Думать не хотелось. Дышать не хотелось. Тягостно… Отдаться бы слабости, забыться, да не дает кто-то извне. Тянет упрямо вверх, ведет сквозь пелену сна к свету, заставляет дышать глубже, ровнее. Ощутить болезненность кожи, жадно глотнуть воздух, задыхаясь, содрогнуться от кашля.

— Тише, спокойнее, — мягко уговаривает тихий голос.

Чужие руки прижимают ко рту платок, смоченный в едкой жидкости. Ненадолго резкий запах обжигает легкие болью, зато проходит удушливый кашель, и кто-то помогает опуститься на подушки.

— Не двигайтесь… дайте себе время…

Осторожно, еще не веря, что боль прошла, Рэми открыл глаза.

— Не спешите, — уговаривает тот же голос.

Медленно, очень медленно, перестал быть ярким свет. Из расплывчатых стали резкими очертания комнаты, пришло узнавание… пока еще неясное, оно не окрасилось эмоциями, несло на мягких, густых волнах, погружало в тугой покой. Рэми отдыхал. Дышал ровно, глубоко, наслаждаясь каждым вздохом, пока, наконец, не узнал зеленый взгляд сидящего на краю кровати человека.

Прошиб ледяной пот, и Рэми приподнялся, пытаясь вспомнить, каким чудом он сюда попал. И выдумать, как бы отсюда удрать… да поскорее.

О да, он помнил эти похожие на лес покои! Эти ветви над кроватью, в которых пряталась, Рэми чувствовал, живность. Эти пейзажи на стенах, нарисованные магией так искусно, что было не отличить, где кончались наполненные зеленью покои и начиналась картина, этот витающий вокруг запах, будоражащий душу… запах весеннего леса, пробуждающего ото сна… А еще ручей, журчащий где-то у стены и люди… слишком много людей, Рэми насчитал четверых, но смотреть на них пока не хотел.

Ему Тисмена по уши хватало.

— С возвращением! — голос хозяина покоев резал душу ледяным клинком. И Рэми сразу понял, что удрать на этот раз не удастся.

Он молчал, пытаясь выгнать из головы сонную дурь. Устроился с помощью Тисмена на низкой кровати, послушно сделал глоток из нефритовой чаши и вновь обессилено опустился на подушки…

Страх холодной змейкой проскользнул по позвоночнику. Что они говорили? Что Рэми чуть было не угробил Мира? Но…

Тоска захлестнула с головой, вина придавила к полу. Рэми на миг задохнулся, но короткое прикосновение и всплеск чужой магии вывели из тягостного забытья, вновь стало легче дышать… только на душе легче не было. Рэми увидел, наконец, сидевшего в кресле Мира… и пожалел, что проснулся. Как ему в глаза-то теперь смотреть?

Кто поверит, что Рэми не хотел? Что он просто пытался противиться этому проклятому зову? Почему его не оставят в покое? Почему нельзя жить так, как он хочет? Почему он не может быть свободным? И почему Мир так уверен, что Рэми обязан ему служить? Так много почему, а ответ-то был все равно один: потому что Мир так решил!

Злость вытеснила на миг силу зова, и Рэми, наконец-то, смог посмотреть Миру в лицо. Оборотень, казалось, совсем не злился, да и вообще Рэми не замечал. Сидел, перекинув нога за ногу, и мирно беседовал со склонившимся к нему мужчиной.

Опасен этот незнакомец. Неприятен. Будто вырезанная из серого мрамора статуя: идеальная, правильная до последней складки сложного наряда, холодная, с седыми, почти сливающимися с кожей жидкими волосами. Даже ледяной Арман был и то приятнее… Арман… тот самый Арман, который чуть было Рэми не убил…

И от воспоминаний стало тошно… но опять короткое прикосновение Тисмена привело в чувство, разбудив в душе огонь злости: зеленоглазый маг не отпускал вниманием ни на миг, будто боялся… чего он боялся?

«Старик», прозвал сразу Рэми собеседника Мира, отводя взгляд. Молод, а все равно как старик…

— Посмотрите мне в глаза, — приказал забытый на время Тисмен, и Рэми, вздрогнув, подчинился.