Целое столетие двигаться на скользящей мускульной ноге в принципе вслед коню, а на практике — впереди; и все равно жеребец остался фаворитом.

В начале играл ансамбль гармонистов. Я это люблю. Но этого недостаточно. Слишком много растянутой гармонии. Ведь на рабочих местах, где царит аккорд и сдельная оплата значит все, а сверхурочные — это прибыль (для кого?), копится ярость, которая не имеет выхода, не получает слова, не фиксируется черным по белому ни в одной профсоюзной газете. Топчущееся на месте бессилие, которому в укрытых от всех ветров семинарах ставятся отметки: недостаточное — отсутствующее — ошибочное сознание, в сравнении с «мировым духом», несущимся во весь опор конем.

Когда один шваб подарил пруссакам эту идею, профессор Гибрис поступил на государственную службу.

Повсюду хотят изменить сознание других, но не свое: слишком хорошо обеспеченные сыновья, восторгающиеся пролетариатом, как явлением Девы Марии; озлобленные педагоги, которым нужно щепоткой марксизма приправить идеалистический супчик; высокородные дочери в поисках столь же левого, сколь и элитарного теннисного клуба; с недавнего времени — профессиональные ратники Бога, разливающие Христову кровь по гегелеобразным бутылочкам.

Когда «мировой дух» вселился в клячу бюрократии, он заговорил высокопарно и якобы поверх барьеров. Ибо кто за прокатным станом или токарным станком услышит хоть слово, если все, что касается работы и доходов, загегелизировано так, что уши закладывает.

Я говорил в Динслакене о скучных профсоюзных газетах и потопленном в словах праве рабочих участвовать в управлении предприятием, о высокомерии расплывчатой писанины.

Моя неизменная тема, потому что это безобразие долговечно и всякий раз возобновляется коллегиальным похлопыванием по плечу. Куда бы я ни пришел, члены производственного совета согласно кивают: «Я давно уже твержу об этом».

Они стучат кулаком по столу: «Правильно. Нам нужна газета, которую мы все могли бы читать, в которой было бы что читать». Я буду это повторять, буду надоедливым и настырным, придумаю рефрен. («Какой может быть прогресс, дорогие коллеги, если профсоюзы стараются быть медленнее улитки!») Скептик усмехается, словно хочет расщепить волосок.

Говорят, ребенком он собирал улиток на межах и между овощными грядками в своей родной деревне Мюггенхаль, потом, после переезда семьи в Нидерштадт, на дамбах бывших укреплений «бастионов Канинхен», Бэр, Аусшпрунг (а также на лугах около Кнайпаба), — он держал их в террариях и пристально за ними наблюдал.

После первой мировой войны, когда потребность в сене спала, в прибрежной деревне Мюггенхаль, земли которой лежали в низинах между дренажными канавами, выращивали только овощи. Обширная область Хундертмарк превратилась в огород, где особенно хорошие урожаи давал салат, высаженный на унавоженные грядки. С разведением овощей появились вредители: упругие слизни, сланцево-серые, с темными продольными полосами, и полевые улитки, относящиеся к виду червеобразных, большей частью коричневато-серые, с сетчатым покровом. Возможно, регулярные истребительные походы мюггенхальских школьников на огородных и полевых улиток, хвастливый подсчет при укладывании их в банки из-под огурцов, потом заливание вредителей кипятком, а может быть, и денежное вознаграждение учащимся — десять пфеннигов за двухлитровую банку улиток, — возможно, все это и побудило ученика народной школы Германа Отта стать защитником всех улиток (а потом и тех, кого уничтожали, подобно обыкновенным полевым улиткам); во всяком случае, умертвлял он собранных улиток только для примера, ради наглядности.

Старшеклассником Герман Отт получил разрешение приносить свою коллекцию на уроки. Он считался знатоком, делал доклады. Каждый выходной он ездил на велосипеде на прибрежную полосу и ползал между карликовыми ивами на склонах осушительных канав в поисках темных стрельчатых и гладких агатовых улиток. Неподалеку от развалин нассенхубенской паровой водокачки, заброшенной после того, как построили электрическую насосную станцию для осушительной системы, он нашел свою первую улитку с левозакрученной раковиной — то была редкая находка.

Лишь в период студенчества в Берлине его собирательский пыл приугас — или же замедленные, с блужданием вокруг да около, философские построения заменили ему поиск улиток. Словечко «почему» служило Герману Отту ботанизиркой, в которую он складывал все, что казалось данностью, представлялось общепринятым или считалось доказанным, для того чтобы потом посадить на препарационную иглу и подвергнуть проверке кислотой сомнений. (Еще до начала занятий Шопенгауэр научил коллекционера Германа Отта никогда не применять гегелевского метода подгонки рассматриваемых доказательств к намеченным выводам.) Отт перенял у учителя большую долю иронии. Он смехом разрушал системы и всякую абсолютную данность поверял юмором. К традиционным ярлыкам Гегеля — «Протестантский иезуит» и «Мистификатор» — он прибавил новые: «Засоритель мозгов» и «Спекуляциус». Когда в начале тридцатых годов он в семинарской работе описал «мировой дух» как призрак, возникший, должно быть, в образе клячи в голове философствующего барышника, от него отвернулись и люто враждующие между собой левогегелианцы и правогегелианцы; ведь и левые и правые хотели оседлать «мировой дух» и пустить его вскачь, — чуть позднее он и понесся вскачь.

— А кто такой Гегель?

— Человек, который приговорил людей к истории.

— Он знал много или все?

— Благодаря его хитроумию еще и сегодня всякое государственное насилие объявляется исторически необходимым.

— А он был прав?

— Многие спорщики так считают.

— И Скептик?

— Его высмеяли.

Когда Герман Отт уже преподавал в розенбаумской школе биологию и вновь искал свои наглядные примеры у улиток, он написал глоссу о тоталитаризме при Гитлере и Сталине, от которой (поскольку «Данцигер фольксцайтунг» ее не опубликовал) остался только заголовок — «О сознании улиток, или Как обгонят Гегеля».

6

Поскольку при обсуждении закона (внесенного людьми) об ускорении улиток рыбы голосовали против, птицы (за исключением кур) воздержались, у водяных улиток отсутствовали улитки-прилипалы и требуемых двух третей голосов не набралось, то улитки остались передовиками и остаток реформ, среди них проект закона о прогрессивном налогообложении инерции, был возвращен в комиссии.

Потом, как обычно, заверяли: мы не можем быстрее. Мы кажемся медлительными только по сравнению. Мы и так спешим, и мы всегда в движении. Все ведь видят, к чему приводят прыжки. Нас должны бы премировать за медлительность.

После короткого совещания (и докладов противоречащих друг другу экспертов) «высокое собрание» единогласно (из соображений сохранности государства), решило увеличить субсидии на транспортирование улиток в особых случаях.

Если история этого требует. Если плащ истории проносится мимо. Если история через нас переступает. Если история ставит нас перед особенно большими задачами. Если мировая история, в которой (по словам Гегеля) речь идет только о народах, образующих государство, станет мерить нас количеством жертв, которые мы…

Вы ведь видели через стеклянную дверь террасы, как мы сидели, часами сидели на жестких стульях, исключающих элегическую позу. Мы называем это прусским сидением, рабочими заседаниями. (Поскольку так много преснятины, мы называем себя солеварней в кавычках.)

Когда вы будете это читать, дети, будьте снисходительны к тому, что мы с собой, да и с другими, обходились так круто, потому что мы были отчаянно самоуверенны, потому что ничто не могло нас воодушевить, потому что вид-то у нас был жалкий. У нас только это и было: маленькая радость всезнайства и приятная гладкость отполированных от частого употребления вещей. Вы ведь видели, как мы сидели…