С давних пор и поныне грозная незыблемость существующего противопоставлялась и противопоставляется прогрессу как разрушительной силе. Ибо где бы прогресс ни терпел неудачу — то ли из-за несвоевременности целей, то ли из-за утопического отрыва от реальности или из-за собственных неумеренных амбиций, и эффект от новаций оказывался смехотворно мал, там ликовал консерватор со своим вечным «я все это и раньше знал». Меланхолическими жестами он хочет показать, что ничего нельзя изменить, что человеческие усилия тщетны и что всеми нами правит непредсказуемая судьба: человеческая жизнь во власти рока. И надежен лишь порядок как признаваемая всеми система. Она укрепляет иерархическую структуру общества и светскую власть. Придает стабильность существованию. Порядок основывается на добросовестном выполнении своего долга и смиренной невзыскательности. Право на Меланхолию сохраняется за образованным слоем, руководящей элитой и людьми, облеченными властью.
Ибо как и всякий замкнутый на себя общественный строй, консервативный порядок вещей отказывает массе, характеризуемой как несведущая, в праве на Меланхолию, то есть праве не подчиняться строю и его договоренностям. Власть — нечто данное. Довольство существующим порядком вещей — необходимость. Меланхолия вызывает подозрения, как только перестает быть привилегией какой-либо элиты и накладывает печать на общественное поведение масс. Подозрительность по отношению к Меланхолии как предвестие запрета на нее с давних пор основывается на приравнивании Меланхолии к болезни.
Больной Дюрер. Он в меланхолии, потому что болен. В картинной галерее Бремена находится размытый рисунок пером, сделанный Дюрером, по мнению экспертов, раньше, чем «Melencolia». Предполагают, что этим рисунком Дюрер хотел помочь в постановке диагноза врачу, жившему далеко от него. Это автопортрет в обнаженном виде; правый указательный палец Дюрера приставлен к тому месту, где находятся желчный пузырь, печень и селезенка: желтым пятном отмечен очаг болезни. Надпись на рисунке гласит: «Там, где желтое пятно и куда указывает палец, у меня болит».
Известно, что Дюрер еще до поездки в Нидерланды жаловался на вздутие селезенки. Народные календари вплоть до конца прошлого века называли Сатурн гнилой, зловредной планетой, вызывающей болезни селезенки и печени, желчного пузыря и почек. Поскольку эти внутренние органы находились в сфере компетенции Сатурна, причину меланхолии искали именно там.
Сделала ли Дюрера меланхоликом именно больная селезенка?
Верен ли все еще взгляд на меланхолию как на болезнь? Если Дюрер был болен и, будучи гуманистом, страдал меланхолией, неизбежен ли вывод, что он был болен потому, что страдал меланхолией?
Начиная с пятого века до Рождества Христова врачи упоминают это слово и пользуются этим понятием. И поныне слово и понятие «меланхолия» сохранили свою многозначность. И хотя современная наука различает эндогенную и реактивную депрессию, шизофрению, неврозы страха и паранойю, обобщающее название «меланхолия» так и не утратило привкуса болезни, идентичной или родственной безумию.
Вплоть до XVIII века причиной «черной желчи», в соответствии с учением о четырех темпераментах, считалось нарушение смеси четырех жизненных соков, а сама «черная желчь» — очагом меланхолии.
Как ни забавно читать описание средневековых способов лечения меланхолии, я тем не менее избавлю вас и себя от перечисления нелепейших микстур. Лишь Парацельс больше уже не полагается на действие слабительного, этот первооткрыватель шоковой терапии дает больным шарики, вызывающие приступ смеха, и, как только смех достигает апогея, дает другие шарики, стимулирующие печаль. Далее больным рекомендуется физическое движение. Уже тогда — свежий воздух для затворников. Музыке, в особенности игре на лютне, молва приписывала действие хоть и не излечивающее, но смягчающее болезнь. Больным не рекомендовалось употреблять в пищу капусту, так как от нее пучит живот. Две тысячи лет мочегонный отвар черемицы считался домашним средством против тяжкой хандры. Ныне фирма «Гэйги» рекомендует нам (по рецепту врача) тофранил для снятия депрессивного состояния. Лекарство это в проспектах именуется «поворотным пунктом в лечении меланхолии».
Я не медик. И не берусь судить, омрачился ли дух Дюрера не только в результате гуманистического осознания ущербности мира, но и от болезни селезенки. Не знаю, в каких случаях меланхолия может вызываться причинами эндогенного характера. И не могу назвать больным общество, в котором больны отдельные люди или целые социальные группы, только потому, что утопический принцип здоровья — безразлично, ссылается ли он на «здоровое народное чутье» или на «здоровую мораль человека эпохи социализма», — объявляет абсолютный запрет на Меланхолию.
В картине болезни эндогенного меланхолика депрессивные состояния сменяются эйфорическими; точно так же как у реактивных меланхоликов бегство в мир идей обычно перемежается фазами сугубой сосредоточенности на конкретном.
Массовая депрессия в студенческой среде, которая еще вчера восторгалась социальной утопией, отражается не только статистикой. Возник целый набор новых словечек, которыми обозначаются и сама меланхолия и чересчур поспешное отнесение ее к разряду болезней. Апатия распространяется, охватывает целые социальные группы и в конце концов все общество.
Вероятно, можно здесь привести в качестве наглядного примера проект «Зеленая вдова», вызвавший много толков и споров, родившийся на кульманах архитекторов и градостроителей и уже много лет влачащий жалкое существование. Сбежав из города и поселившись в «зеленом поясе», женщина, не имеющая профессии, закисает от тоски в своем бунгало с плоской крышей. Не успев стать понятием, «Зеленая вдова» превратилась в штамп. Легче легкого окружить ее роскошными плодами цивилизации. Она, конечно, чуть не до полудня ходит в бигуди. Что только не напрашивается взамен циркуля? Я остановился на предмете из твердой резины, заказываемый с доставкой на дом. Ибо мастурбация в узком смысле стала символом всего, что оказалось обессмысленным, лишившись человеческого контакта. У нас возникает проблема разобщенности, мы страдаем от эгоцентризма и нарциссизма, подавлены утратой чистой окружающей среды и захлестнуты потоками информации, мы в застое, несмотря на прирост, пусть и в медленном темпе.
Не «Geometria» в образе «Melencolia», унылой красавицы, именуемой также «Зеленой вдовой», а High-Fidelity завоевала плацдарм: горы пластинок гонят прочь тишину. Скоро она откроет коробочку со своими психотропными таблетками или «сядет на иглу». Больна ли она? Утверждаю: она вполне здорова и ведет себя сообразно состоянию всего общества. Поэтому речь не может идти о неврозах. Мой вывод: гравюра Дюрера отражает не маниакально-депрессивный психоз, а реактивную меланхолию в эпоху гуманизма. После того как мысль додумана и наступившая меланхолия вытеснила все мысли, грустный аллегорический ангел с затененным лицом смотрит на мир невидящими глазами. Правда, средневековье все еще ощутимо — Сатурн присутствует, что доказывают животные и минералы, а также связка ключей, — но наличие перспективы и геометрических инструментов свидетельствует о наступлении Нового времени, как его понимали гуманисты той эпохи в своем ученом уединении. Гравюру отличает не графическая смелость, а скорее ювелирная точность. Малая серия гравюр по меди «Страсти Христовы», «Жизнь Марии» и множество рисунков больше говорят о Дюрере-рисовальщике, чем отдельно взятая «Melencolia». Тем не менее анатомическое указание на причину его состояния западает нам в душу. Эта гравюра, выполненная спустя четырнадцать лет после ожидавшегося христианами конца света и за семь лет до проповеди Лютера в Вормсе, значит для нас больше, чем просто явление изобразительного искусства; она — свидетельство переходного времени, длящегося и поныне.
Вот-вот завеса раздвинется. Начнется эпоха великих замыслов и безумного энтузиазма. Коперник и Колумб — время великих открытий, рушащих все устоявшееся. Фуггеры и Томас Мюнцер — социальное, а следовательно, и религиозное напряжение. Покуда лишь едва заметными трещинками наметился раскол. Вера-общество-сознание таят его в себе. Средневековая, обращенная вовнутрь мистика уступает место социальным утопиям. Припадок эпилепсии и приступ неумеренного восторга сближаются и совмещаются. В высшем свете играют в иероглифы. Кружок гуманистов императора Максимилиана: помпезная разочарованность. За жалкие гроши император обретает парадный портал, перегруженный аллегорическими фигурами. А где-то в отдалении — свободно парящий разум, не ощущающий ни трения, ни своих пределов. И хотя ученые впервые в истории мыслят, не вращаясь по кругу и не облекая свои мысли в схоластические завитушки, а целеустремленно и поступательно, одновременно дает о себе знать и застой в прогрессе — новое явление, свойственное Новому времени. У Дюрера именно оно и изображено.
