Наконец появилась хозяйка дома в сопровождении Реджинальда, и на этот раз вместе с ней был розовощекий малыш, благословенный агнец, и две няни-мулатки, ни на шаг от него не отходившие, словно это не ребенок, а драгоценная фарфоровая чашка, готовая в любую секунду разбиться.

При виде отца малыш радостно засмеялся и задрыгал ножками, в то время как несчастный калека не в силах был шевельнуть рукой, чтобы приласкать сына. Какое печальное зрелище!

Тем не менее Антуан в ответ улыбнулся, а когда прелестное создание на несколько мгновений опустили ему на колени, нежно поцеловал светлую головку.

Никаких тревожных признаков в поведении ребенка я не заметил, но, уверен, в столь юном возрасте болезнь не давала о себе знать и у Антуана. Дитя унаследовало лучшие черты как от отца, так и от матери – я впервые видел такого очаровательного младенца.

Наконец мулатки, обе очень симпатичные, получили разрешение забрать малыша и унести в детскую – подальше от мира, таящего в себе столько опасностей.

Хозяин дома тоже начал прощаться, взяв с меня обещание, что я останусь в Мэй-Фейр столько, сколько пожелаю. Напоследок я выпил еще немного вина, решив про себя, что на этом и закончу, так как голова начинала кружиться.

Не помню, каким образом я вдруг оказался на полутемной террасе, рядом с красавицей Шарлоттой. Как потом выяснилось, она привела меня сюда, чтобы дать возможность полюбоваться садом, неярко освещенным разноцветными фонарями. Мы опустились на деревянную скамью.

Несмотря на то что я взмолился больше не наливать мне, – сам не понимаю, как это я умудрился столько выпить, – Шарлотта и слышать ничего не захотела:

– Это лучшее мое вино, я привезла его из дому.

Из вежливости пришлось согласиться. Чувствуя, что пьянею все сильнее, и желая прояснить голову, я поднялся со скамьи и, покрепче ухватившись за деревянные перила, глянул вниз. Казалось, ночь полна темных призраков: какие-то тени – наверное, рабы – сновали по саду. Проходившая мимо пышнотелая загорелая красотка одарила меня улыбкой. Голос Шарлотты доносился до меня словно сквозь сон:

– Итак, красавец Петир, что еще вы хотите мне сказать? «Почему она так странно ко мне обращается? – подумал я. – Ведь наверняка ей известно, что я ее отец».

Хотя, с другой стороны, вполне вероятно, что она этого и не знала. Что ж, как бы то ни было, я должен хотя бы попытаться все объяснить. Неужели она не понимает, что этот дух никак нельзя назвать обычным привидением? Ведь существо, которое способно завладеть телом старика и полностью подчинить его своей воле, на самом деле черпает свою силу от нее, и в то же время, не ровен час, может повернуться против нее… Однако Шарлотта не пожелала меня слушать.

Взглянув в сторону ярко освещенного обеденного зала, я увидел, как мальчишки-рабы в блестящих голубых атласных ливреях наводят там порядок. Вытирая сиденья кресел и подбирая упавшие салфетки, они играли и бесились как чертенята, не подозревая, что я наблюдаю за их развлечениями.

Я обернулся к Шарлотте и столкнулся с холодным немигающим взглядом красивых глаз. А еще заметил, что она распустила волосы и, словно кабацкая девка, низко обнажила великолепные белые плечи и грудь. Я не мог отвести глаз от представшей передо мной картины, хотя отлично сознавал, что отец не имеет права так смотреть на собственную дочь – это было явным грехом.

– Вы переоцениваете свои знания, – заговорила она, продолжая прерванный разговор, суть которого уже выпала из моего смятенного сознания. – Но ведь, по словам матери, вы все равно что священник – знакомы только с законами и теориями. С чего это, скажите на милость, вы взяли, что духи есть зло?

– Вы меня не поняли. Речь не о том, что духи несут зло, а о том, что они опасны. О том, что они враждебны к людям и совершенно неуправляемы. Я не называю их порождением ада, поскольку не знаю, так ли это.

Язык отказывался мне подчиняться, тем не менее я постарался объяснить Шарлотте, что, согласно учению католической церкви, все «неизвестное» обладает демонической природой, – в этом-то и заключается основное и принципиальное различие между церковью и Таламаской, много лет тому назад послужившее причиной основания нашего ордена.

Мальчишки по-прежнему носились по залу, прыгали, кружились, то появляясь в поле моего зрения, то исчезая в глубине зала. Голова моя была словно в тумане.

– А почему вы не допускаете мысли, что я досконально изучила этого духа и вполне могу им управлять? – спросила Шарлотта. – Неужели вы и в самом деле полагаете, что моя мать не держала его в своем подчинении? Неужели вы не понимаете, что со времен Сюзанны кое-что существенно изменилось?

– Да все я понимаю. Я ведь видел старика.

Мысли путались, я не мог найти подходящих слов, а воспоминания об увиденном в обеденном зале мешали рассуждать логически. Отчаянно хотелось выпить, однако я удержался – будет только хуже.

Слава Богу, Шарлотта взяла у меня из рук бокал. Казалось, она пришла к какому-то решению.

– Моя мать не знала, что стоило ей только повелеть, и Лэшер вселится в кого угодно, хотя любой священник мог бы ей рассказать про людей, одержимых дьяволом; впрочем, в тех случаях вторжение в чужую душу не приносило пользы.

– О какой пользе вы говорите?!

– Всем им приходится в конце концов покидать новое тело – как бы ни старались, они не могут стать этим человеком. Ах, если бы только Лэшер мог превратиться в старика…

Я пришел в ужас от услышанного, однако Шарлотту, похоже, это лишь позабавило – по ее губам пробежала улыбка.

– И все-таки, что вы считали необходимым передать мне? – жестом указав на место рядом с собой, вернулась она к первоначальной теме разговора.

– Я хотел предупредить, попросить вас отказаться от этого существа, отдалиться от него и не строить свою жизнь, рассчитывая на его силу, о которой нам ничего не известно. Вы не должны учить его. Ведь он и понятия не имел о возможности завладеть душой человека – именно вы научили его этому искусству. Разве я не прав?

Шарлотту промолчала и словно задумалась.

– Значит, вы просвещаете демона, чтобы он служил вашим целям?! – продолжал я. – Сюзанна, будь она в состоянии прочесть демонологию, которую ей показал инквизитор, сумела бы наслать демона на человека. Равно как и Дебора, уделяй она больше внимания книгам. Нет, эта задача досталась вам, и то, что задумал инквизитор, осуществилось лишь в третьем поколении! Чему еще вы хотите обучить существо, уже способное вторгаться в души людей, вызывать бурю и превращаться в неотразимо прекрасного призрака в открытом поле?

– Что вы имеете в виду? Какой еще призрак? – заинтересовалась Шарлотта.

Я рассказал ей о том, что видел в деревне Доннелейт, – о полупрозрачной человеческой фигуре среди древних камней, которая – ив этом у меня не было ни малейших сомнений – не имела ничего общего с реальностью. Впервые за все время нашего общения Шарлотта проявила такое внимание к моим словам.

– Вы видели его? – недоверчиво переспросила она.

– Да, конечно, видел, и Дебора тоже.

– А вот передо мной он никогда в таком виде не появлялся… – едва слышно прошептала Шарлотта и – уже громче – решительно заявила: – Но тут какая-то ошибка: простушка Сюзанна считала его черным человеком – дьяволом, как его называли, – именно в таком обличье она его и видела.

– Но в его внешности не было ничего ужасного – напротив, он выглядел скорее красивым.

Шарлотта в ответ лишь озорно рассмеялась, и глаза ее неожиданно вспыхнули живым огнем.

– Значит, она воображала себе дьявола красивым, и Лэшер для нее превратился в красавца. Вот видите, все, что он есть, проистекает от нас.

– Возможно, мадам, возможно. – Терзаемый жаждой, я покосился на пустой бокал, но решил, что не стану напиваться. – А возможно, и нет.

– Да, вот почему меня так привлекает это создание, – сказала она. – Разве вы до сих пор не поняли, что само по себе оно не умеет мыслить? Оно способно сосредоточиться только по приказу Сюзанны; по зову Деборы оно научилось концентрироваться в одном месте и вызывать бурю; а я научила его превращаться в старика… И оно в восторге от этих проделок, ему доставляет удовольствие разглядывать нас человеческими глазами. Неужели так трудно догадаться, что именно своей изменчивостью, стремлением к постижению нового и нежеланием останавливаться на достигнутом оно мне и нравится?