Пока наша маленькая процессия продвигалась по многолюдным улицам, я слышал, как слова «водяная мама» возбужденно передавались от одного прохожего к другому, и к тому времени, когда мы, миновав город, вышли на луг с озерцом, по пятам за нами шествовала внушительная волнующаяся толпа.

Озерцо оказалось широким и илистым, но, к счастью, неглубоким. Участники мероприятия рассыпались по берегу, уселись на корточки и молча уставились на воду. Неожиданно кто-то указал на загадочно двигавшийся лист лотоса. Он смялся, согнулся и исчез под водой, а через несколько секунд на этом месте показалась коричневая морда. Она шумно выпустила воздух из больших круглых ноздрей и исчезла.

— Она тут, она тут! — заголосила толпа. Нариан, наш рыбак, привел свои силы в состояние готовности и дал сигнал к действию. Он и три его помощника бросились в воду, растянули длинную сеть и окружили ею небольшой заливчик, в котором только что показался ламантин. Затем они медленно двинулись к берегу по грудь в воде. В это время ламантин снова обнаружил себя, вынырнув за очередной порцией воздуха. Нариан приказал своим людям, державшим сеть за концы, быстрее вылезать на берег, чтобы сеть из прямой линии превратилась в дугу. Обеспокоенный ламантин опять поднялся на поверхность и, перевернувшись, продемонстрировал свой огромный серовато-коричневый бок.

Вздох изумления и восхищения пронесся по толпе.

— Ну и здоровущая тварь! Батюшки мои, да это чудовище!

Помощники Нариана, уже успевшие выскочить на берег, вошли в настоящий раж. К ним на помощь бросились добровольцы из толпы, и все вместе они стали тянуть сеть, как сумасшедшие. Нариан, все еще в воде, вопил, пытаясь перекрыть общий гвалт.

— Перестань тянуть! Не так быстрый!

Но никто не обращал на него ни малейшего внимания.

— Моя сеть! Она сто долларов! — заходился Нариан. — Она порваться, если вы не кончать тянуть!

Но толпа была уже во власти неуемного желания скорее вытащить ламантина на берег. Сеть продолжали тянуть до тех пор, пока опутанный ламантин не оказался на мелководье у самого берега. Действительно, зверь был очень крупным, но разглядеть себя он не дал. Неожиданно изогнувшись, ламантин ударил своим огромным хвостом, обдав всех жидкой грязью. Сеть лопнула, и ламантин исчез. Вне себя от гнева Нариан выскочил на берег и, захлебываясь от ярости, стал требовать возмещения убытков у каждого, кто стоял поблизости. В этой суматохе и общем гаме едва ли было уместно выступать с предложением пригласить мистера Кинга, чтобы попросить его пощипать веревки и утихомирить нашу чрезмерно возбужденную голубушку, когда ее поймают в следующий раз. Темпераментный спор не затихал, и все, казалось, позабыли о ламантине, кроме Джека, который бродил вдоль берега, следя за передвижениями зверя по колебаниям воды. Наконец шум на берегу поутих. Джек позвал Нариана, чтобы показать ему место, где он в последний раз видел ламантина. Нариан подошел, громко ворча и держа в руке длинную веревку.

— Этот полоумный народ, — сказал он презрительно, — они порвал мой сеть, а он сто доллар стоит. Теперь я один пойти в воду, я вязать веревка ей на хвост, и она никак не улизнуть.

Он снова прыгнул в озеро и стал бродить из стороны в сторону, пытаясь нащупать ламантина ногами. В конце концов он нашел его. Зверь лежал на дне, и Нариан, держа веревку, стал наклоняться, пока не коснулся воды подбородком. Оставаясь в таком положении, он несколько минут возился в воде. Затем он выпрямился и стал что-то говорить, но в этот момент веревка резко дернулась, и Нариан плюхнулся лицом в воду. Барахтаясь, он встал на ноги, выплюнул мутную илистую воду и со счастливым видом взмахнул концом веревки.

— Все-таки я ее взять, — возвестил он.

Ламантин, без сопротивления позволивший обвязать себя за хвост, теперь осознал опасность. Он всплыл на поверхность и, взметая тучи брызг, попытался освободиться. На этот раз Нариан был начеку и умело направлял пленника к берегу. Присмиревшие помощники Нариана в очередной раз опутали ламантина сетью, и руководитель операции выбрался на берег, по-прежнему не выпуская веревку из рук. Помощники взялись за сеть и под строгим присмотром Нариана, командовавшего их действиями, медленно вытащили сирену за хвост на берег.

На земле она выглядела не такой уж красоткой. Голова напоминала какой-то тупой пень, украшенный могучими, но редкими усами, торчащими из огромной бульбообразной верхней губы. Крошечные глазки были глубоко запрятаны в складки мясистых щек, и заметить их можно было только благодаря тому, что они слегка гноились. Сирена фактически не имела ничего, кроме выдающихся ноздрей, что могло бы придать ее морде хоть какое-нибудь выражение. Длина ее от носа до конца внушительного лопатообразного хвоста превышала два метра. Передние конечности представляли собой ласты, а задних не было вовсе. Как в этом теле держались кости, оставалось загадкой. Сейчас, лишенная поддержки воды, сирена являла собой громоздкую тушу, весьма похожую на мешок с сырым песком.

Сирена никак не реагировала на проявления нашего исследовательского любопытства, позволяя переворачивать себя и ни малейшим движением не выражая протеста. Она неподвижно лежала на спине, раскинув ласты в стороны, и я даже стал опасаться, уж не повредили ли мы ее во время поимки. Я спросил об этом Нариана. Он рассмеялся.

— Эта штука не может помирать, — ответил он и брызнул на сирену водой. Та изогнула тело, ударила хвостом о землю и снова замерла.

Проблему перевозки сирены в Джорджтаун решил городской муниципалитет Нью-Амстердама, выделивший нам свой водовозный грузовик. Мы обвязали канатами хвост сирены и пропустили их под ластами. Нариан и три его помощника подняли добычу и, шатаясь, понесли ее через луг к тому месту, где стоял грузовик.

Ласты сирены беспомощно свисали между канатами, с огромных усов капала слюна, и весь ее облик вряд ли можно было назвать привлекательным.

— Если когда-то какой-то моряк назвал эту красотку сиреной, — сказал Чарльз, — бьюсь об заклад, он очень долго не ступал на землю.

Наша экспедиция подошла к концу. Джеку с Тимом предстояло везти животных в Лондон морем, а мы с Чарльзом должны были вылетать без промедления, чтобы сразу же начать работу над фильмом. Перед нашим отлетом Джек вручил мне большую квадратную коробку.

— Тут, внутри, — сказал он, — немножко славных пауков и скорпионов да одна-две змеи. Все они сидят в запечатанных консервных банках с крохотными дырочками для воздуха, так что удрать им нет никакой возможности. Но ты их все-таки проверяй и возьми с собой в кабину, чтобы не простудились. И кроме того, не захватишь ли и эту маленькую носушку? — добавил он, передавая мне восхитительное пушистое создание с блестящими карими глазами, длинным хвостом с кольчатым рисунком и острой любопытной мордочкой. — Она еще пьет молоко, поэтому тебе придется кормить ее в дороге из бутылки каждые три-четыре часа.

Мы с Чарльзом забрались в самолет с коробкой и носухой, устроившейся в маленькой дорожной корзинке. Носушка вызывала всеобщий интерес, и, когда самолет пролетал над островами Карибского моря, к нам подошла одна леди погладить ее. Она спросила, что это за зверек и как он к нам попал. В конце концов, нам пришлось объяснить, что мы возвращаемся из экспедиции за животными. Она взглянула на коробку у моих ног.

— А здесь, надо полагать, — сказала она с улыбкой, — полным-полно змей и всяких других ползучих тварей.

— По правде говоря, — ответил я замогильным голосом, — так оно и есть. — И мы втроем от души посмеялись над таким нелепым предположением.

Первую часть путешествия носуха вела себя очень хорошо, но, когда мы повернули на север и взяли курс на Европу, она отказалась от молока. Боясь, как бы она не простудилась, я засунул ее за пазуху, где она зарылась мне под мышку и мирно заснула. Я попытался уговорить ее поесть в Лиссабоне, потом в Цюрихе, но она по-прежнему отказывалась. Мы и нагревали молоко, и соблазняли зверюшку давлеными бананами, и подносили ей сливки на блюдечке, но все было напрасно. В час ночи мы прибыли в Амстердам. Самолет на Лондон улетал в шесть. Мы с Чарльзом расположились на длинных кожаных диванах в фойе аэропорта. Наша носушка не ела уже тридцать шесть часов, и мы были сильно обеспокоены. Мы перебирали в памяти все, что читали о носухах, пытаясь припомнить их любимое лакомство, но на ум приходили только те строчки из книг по естествознанию, где говорилось, что носухи «всеядны».