— Да-да, уточни. Чтобы не было каких-нибудь сюрпризов.

— Хорошо, — твёрдо пообещала жена с внутренним хохотом и внешней улыбкой. — Я тоже против сюрпризов.

На том и порешили.

Ужин закончился незадолго к десяти, поэтому, немного убрав со стола, Жаклин заспешила на улицу с Сулой. Было уже темно, и хозяйка не стала отпускать щенка с поводка даже в огороженном скверике из боязни, что не сможет проследить за всем, что он там делает, а только лишь сделала длину шнура побольше и достала телефон.

— Алло, — муркнул любимый голос с не менее любимой улыбкой, хоть и сейчас невидимой.

— Ты виски пьешь?

Пауза.

— Открою вам секрет: я — шотландец, мэм.

— Шотландец, говоришь… — Жаклин задрала голову к тёмному небу, — тогда с тебя килт!

Александр опять помолчал.

— Нет проблем. Но килт идёт только в комплекте с волынкой.

Пауза.

— Ладно, уговорил: один-один. Привет, как твоё здоровье? Надеюсь, ты не сорвал пластыри еще вчера при выходе из моего подъезда? — врач сосредоточилась и вся обратилась в слух — она приготовилась максимально прислушаться к интонациям, с которыми сейчас должен был отвечать пациент, стараясь различить в них нотки лжи.

— Привет. Нет, не сорвал. А что, должен был? Да-а-а, они вроде и не сильно мешают. На спине, так я вообще про них забыл. Кстати, спал я сегодня и вправду первый раз без кашля. Так что, спасибо.

«Верить? Или не верить? Странно, но, вроде бы, не врёт», — несмело сделала вывод доктор Рочестер.

— На здоровье. Я очень рада, что ты наконец-то понял, что ради своего же здоровья врачей всегда нужно слушаться.

— А я что делаю! — немного раздраженно воскликнул парень — обещание слушаться врачей было для него излишне резким выходом из зоны его комфорта. — Особенно когда врач правильную тему мутит, — поспешил он «вернуться обратно».

— М-м-м… что, прости?

— Ты что-то сказала про виски…

— Оу…, точно! — «Вот так. Муха ты пожилая, Жаклин — только он «включает» молодёжный сленг, ты уже начинаешь переспрашивать». — Извини, я с трудом переключаюсь с темы твоего здоровья.

Для Александра это было уже слишком.

«И почему она именно врач? Не дизайнер, не экономист, не менеджер, не экскурсовод там какой-нибудь или искусствовед, а именно долбаный врач!!»

А врач между тем перенастроила интонации.

— Да. Ну, так вот. Мы с Чарльзом приглашаем тебя к нам на вечеринку в честь присвоения моему мужу новой должности главы «Отдела Европы» на кафедре истории. Кстати, это своё новое назначение он так обильно обмыл вчера. Наш а-ля фуршет состоится в пятницу, тринадцатого декабря, в шесть часов после полудня по адресу Оксфорд, Грейт-Кларендон стрит, строение восемнадцать, квартира пять.

— А где это?

— У нас дома. Добро пожаловать.

Александр молчал. Жаклин даже послышалось, как что-то скрипит в динамике телефона — не то это были его зубы, не то шестерёнки в мозгах.

— У меня есть выбор? — спросил приглашенный, заглушая скрип.

— Боюсь, что нет — ты отказываешься, и я тут же звоню твоей маме.

— Жа-а-аа-к… — досады в голосе парня хватило бы на всех остальных, претендовавших, но не получивших руководство членов «Группы Европы».

— Шучу. Выбор есть всегда. Помнишь? А на выбор влияют причины. Твоя мама очень просила меня ввести тебя в круг моего общения в Оксфорде.

Парень затих, опять заскрипев мозгами. И, видимо, не напрасно, потому что ответил:

— Спасибо за приглашение, но я не смогу прийти. Извини.

Этого Жак не ожидала, но не спешила обижаться и списывать отказ на банальную лень или набивание цены — она чувствовала, что чего-то не знает или не понимает. У Алекса, скорей всего, есть причины так поступать. Но ей так хотелось видеть его в своём кругу, у себя дома, в одной компании с той же Сесилией, с которой она познакомила бы своего любимого человека с большим удовольствием, чтобы та увидела и убедилась, какой он обаятельный, умный, внимательный, воспитанный, именно до того, как Жак ради него бросит своего мужа, а не после.

— Ну что же, очень жаль, мистер МакЛарен. Не буду скрывать — я разочарована. Ждите сегодня же звоночек от миссис МакЛарен и удачки вам с нею.

— А-ля фуршет, говоришь… — тут же обрадовала её поспешная фраза.

«Ага! Значит, всё не так уж и серьёзно», — подумала она с облегчением. И тут же «ударила тяжелой артиллерией»:

— Виски.

— Какой?

— Точно не помню, но, кажется, «Джонни Уолкер».

— «Уолкер» бывает разный, но я буду везде, где будет «Джонни Уолкер».

— Мама будет тобой довольна.

— … и я буду там не один.

У его собеседницы распахнулись глаза, и отвисла нижняя челюсть. Девушка невидящим взглядом уставилась на стену своего дома, из нескольких окон которого приветливо стелился тёплый свет от английских абажуров в пастельных тонах.

— Беру свои слова про маму обратно. — Она даже и не пыталась скрыть оторопь в голосе. — И с кем же ты будешь, если не секрет?

— С девушкой.

После этого звонившая поняла, что тут явно что-то не так, но расслабляться, даже мысленно, не спешила:

«Этого не может быть. Это ведь вчера он мне говорил, что не выдержит без меня три недели, так ведь? Я ничего не путаю? Мне же это не приснилось?»

— Вот как? Это очень интересно. Могу я рассчитывать, что ты не будешь держать её имя от меня в секрете? — Жаклин понимала, что имя ей, скорее всего, ничего не даст, главным было не услышать слово «Анна».

— Можешь. Её зовут Палома.

Жак выдохнула и закатила глаза.

— Оу, вот оно в чем дело… ты хочешь прийти к нам с Паломой.

— Это не я с ней, это она со мной.

«Это, что, никогда не кончится?».

— Алекс! Ты можешь наконец-то рассказать всё нормально?

— Не могу — нормального здесь мало. Эта медик-маньячка заявилась ко мне сегодня утром и попросила познакомить её с тобой поближе. Им дали задание на второй триместр — выбрать какую-нибудь специализацию в медицине и сообщить куратору. Он каждому разработает программу по этому направлению, и они будут её выполнять весь второй триместр. Она просится к тебе — хочет сообщить преподавателю твою специализацию, чтобы ты ей помогала ну-у-у-у… с материалом там, данными, с тонкостями, недостатками, ну не знаю я, что там у вас, у медиков, важное, а что не важное. Во-о-о-от… Паломе ты понравилась, и она надеется на твою помощь. — Александр вроде бы как закончил, но потом, предупреждая ответ девушки, поспешил добавить: — Я хотел напроситься с ней к тебе в гости в какой-нибудь другой день, когда ты будешь свободна, но раз уж тут подвернулась эта вечеринка…

Жаклин слушала, не перебивая — такой поворот событий являлся для неё большой неожиданностью.

— Ну-у-у… я не знаю… — она усиленно думала и пыталась спрогнозировать ситуацию, — в принципе, я могу, мне не жалко, если девушка старается учиться.

— Я так понял, она хочет поразить своего куратора и группу достоверностью источника информации — «из первых рук», так сказать.

— А мне почему-то кажется, что она хочет поразить кого-то другого. — Жаклин заулыбалась. — Смотри, Алекс, девушка к тебе явно неравнодушна, не успеешь оглянуться, а ты уже скормишь её сердце попугайчикам в Кенсингтонском парке.

— Её сердце в безопасности. Я подстраховался.

«О господи! С таким… — от полноты чувств Жаклин была не в силах подобрать достойное название своему собеседнику. Из неё рвалось сплошь всё не самое литературное, — гостем… — победили в ней годы общения с интеллигентными учеными мужами-археологами, — в двадцать шесть лет и поседеть недолго». — У неё сложилось полное ощущение, что её насильно запихнули в русские горки, которых она боялась до ужаса, и перевели тумблер в положение «вкл».

— Ты меня пугаешь. И каким же это образом, позволь осведомиться?

— Я сказал ей, что я — гей.

Жак прыснула так, что спугнула Сулу, ковыряющуюся в листьях под деревом.

— Просил её никому не рассказывать — не хочу, чтобы все знали. Именно поэтому мне периодически приходится заигрывать с девушками — боюсь, что люди догадаются про мою любовь к парням — я очень ранимый и меня страшит реакция социума. Медик-маньячка обещала молчать. Уверен, если не сегодня к ночи, то завтра с утра ко мне непременно потянутся звонки с поздравлениями с каминг-аутом.