— Да-да, конечно. Я понимаю, — с готовностью поддакнула девушка.
«Ничего не понимаю, — думала она в этот момент про себя. — Эшли явно что-то темнит. Не договаривает». — Но давить на мачеху, понятное дело, не стала.
Последние недели беременности Жаклин провела так, как мечтала бы прожить всю свою жизнь.
Она читала в парках на скамейках, слушала музыку дома, бродила по интернету, спала. И даже неудобства от изменений в фигуре её не удручали. После того как девушка рассказала всё Эшли, страх перед Кирком как-то так отступил. Она почувствовала, что уже не одна. А сейчас так и подавно почти о нём забыла и перестала оглядываться на улицах и прислушиваться к своему затылку.
Но вот чего она совсем не делала, так это не рассматривала себя в зеркало с этим огромным животом и не делала сэлфи. Всё это ей казалось абсолютно ни к чему.
Глава 53 Эдельвейс
Глава 53
Эдельвейс
Эдельвейс Фортескью появилась на свет одиннадцатого октября в четыре часа дня.
Три килограмма сто двадцать граммов заорало низким басом как хороший медвежонок.
Акушерки и врачи даже удивились таким голосовым связкам у девочки. Утром у Жаклин в больнице уже были Эшли с Сесилией, вечером после работы забежал доктор Абрамсон.
Роды прошли без осложнений, но всё-таки на следующий день, стоя перед кабинетом своего наблюдающего врача, Жаклин так же благополучно сползла по стеночке и потеряла сознание. Ввиду небольшого собственного веса, у неё быстро случилось физическое истощение.
Когда ей поднесли дочку на самом родовом столе, девушка, измученная схватками и потугами, толком ничего не увидела, а только лишь сразу автоматически протянула руки к ребёнку. Которого ей, разумеется, не дали.
Рассмотреть свою дочь новоиспечённой мамаше удалось только на первом кормлении.
Ей даже не понадобилось вглядываться в родное сморщенное личико, чтобы понять, на кого похожа её Дэлли. Возле Жаклин лежал маленький съёженный Александр МакЛарен собственной персоной.
Тот же крохотный кукольный ротик, бровей ещё не было, но надбровные дуги уже имели очень красивую форму правильной дуги. Новорожденная не открывала глазки и Жаклин тут же вспомнила спящего Алекса. У того точно так же верхнее веко, как будто натягиваясь на глазное яблоко, закрывало его в самом-самом низу. Но лидировал в этой гонке под названием: «Наиболее явная черта Александра МакЛарена», конечно же, лоб. Уже сейчас высокий, широкий с характерной линией роста волос, которые ещё только-только проступали из-под беленькой шапочки.
— Ну, здравствуй, — полная счастья по самую макушку, прошептала Жаклин, — Эдельвейс МакАлекс. — Мама поцеловала дочь в щёчку. — Боже мой, какая же ты красавица! — у девушки прямо-таки захватывало дух от того, насколько ребёнок превзошёл все её ожидания. Жаклин понимала, что её дочь будет для неё самой красивой и самой лучшей, но «понимать» и «почувствовать», как оказалось, это совсем разные вещи. Такой момент стоил всего. Всех тех страданий и усилий, что с ней произошли.
Только сейчас, получив себе свою дочь, как это ни странно, Жаклин ощутила, что Александр от неё, словно отдаляется, уходит всё дальше и дальше, а мысли о нём становятся всё менее чувствительными и болезненными. Юноша будто наконец-то отпускает Жак, оставляя вместо себя своего ребёнка, да ещё и, как оказалось, свою копию.
Молоко приходило плохо и немного, но Эдельвейс, как ни странно, наедалась с самого начала. Да и потом, когда Жаклин выписали, проблем с кормлением у девушки не возникло. Спасибо природе, подарившей большую грудь и хороший обмен веществ.
Ещё три для, после того как она вернулась домой, с ней рядом оставалась Эшли, хоть и понимала, что Жаклин врач и вполне способна сама позаботиться о новорожденном.
Интересно встретила нового члена их небольшой семьи Сула. Она подошла к дивану, на который положили свёрток с Делли, ткнулась туда носом, почуяла запах ещё одного человека, нового текстиля и молока и по привычке села рядом. А когда этот свёрток заворочался и заорал, поднялась и, косясь на источник звука непонимающим, жалобным взглядом, поджала хвост и поплелась в прихожую.
Мачеха привезла девушке подарок МакЛарена.
Ничего необычного в нём не было — коробка как коробка, небольших размеров, только немного высоковата, довольно лёгкая, в подарочной упаковке и бумажном пакете качественной полиграфии. Но всё-таки, не смотря на безобидный внешний вид, вскрыть его Жаклин решилась только после отъезда Эшли.
Зайдя с подарком в комнату для гостей, девушка уселась на ковер, разорвала и откинула в сторону красивую упаковочную бумагу. Под ней оказалась небольшая, довольно плотная коробка такой же прямоугольной формы с ни о чём не говорящим абстрактным рисунком не то какойто сказки, не то космоса в серо-золотистых тонах. Но оказалось, что коробка, всё-таки не так проста — когда Жаклин открыла её крышку, то все стенки упаковки сами собой начали распадаться в стороны будто держались только на одной зацепке. Девушка ахнула.
У неё в руках стояла форма из органического стекла, чуть меньшего размера, чем бумажная, разрисованная красивым витиеватым рисунком, золотистыми линиями, почти как на упаковке её шоколадного яблока. «Swarovski» гласила надпись под фигуркой лебедя на одном из боков, а внутри на небольшом стеклянном постаменте стояла сказочного, просто волшебного вида хрустальная туфелька. Причём это была обувка именно современной Золушки — кокетливо изогнутая колодка опиралась на высокую тонкую шпильку с острым золотым наконечником выше середины каблука. Девушка тут же вспомнила знаменитые творениях Кристиана Лубутена.
Округлый носок украсили витиеватой брошью с причудливо заплетёнными золотыми нитями и вкраплениями полудрагоценных камней. Первое слово, пришедшее Жаклин в голову при виде такой красоты, это «воздушная». Изделие выглядело настолько изящным и лёгким, казалось, сила земного притяжения над ним не властна.
И вот тут Жаклин разрыдалась. Причём так, будто с места включила пятую скорость — резко, сильно, сразу навзрыд и задыхаясь. Рыдания били фонтаном, громко.
— Господи… как же… я… его… люблю-ю-ю-ю… — еле-еле выговаривая вслух сквозь всхлипы, девушка, тем не менее, встала и поспешила закрыть дверь, хоть Эдельвейс и спала наверху. — Люб-лю-ю-ю, — она опять уселась на пятки и закрыла лицо руками, отпустив коробку. Та упала на ковёр. Туфелька внутри зашаталась и затарахтела.
Услышав звук, Жак будто очнулась. Девушка достала вещицу, довольно плотно установленную в пазы на подставке. В руках туфелька чувствовалась плотной, хрупкой и холодной. Девушка, слизывая слёзы с губ языком вертела эту красивую штуку и так и эдак. Это было настоящее произведение искусства.
— Как же я его люблю, — очень тихо прошептала она. — Дура, — добавила Жаклин ещё тише, уже почти спокойно и, развернувшись, швырнула эту красоту в угол комнаты. Каблук отлетел, брошь разлетелись по комнате россыпью камней, но сама колодка осталась целой.
Успокоив на втором этаже проснувшуюся от грохота Делли, Жак опять вернулась в комнату для гостей, собрала все осколки и саму туфлю в пакет, а на следующий день прошла с коляской на почту, там упаковала эти остатки в почтовый пакет, написала на нём адрес Александра в Оксфорде и отправила.
Это случилось девятнадцатого октября. А через два дня, которые Жаклин, кстати, благополучно проплакала, у парня был день рождения. Девушка полагала, что будет абсолютно справедливо, если он получит туфельку, вернее то, что от неё осталось, к праздничному столу. Но сама она двадцать первого числа всё-таки позволила себе выпить глоток вина за его здоровье. Ведь именно он подарил ей такого чудеснейшего ребёнка.
Чарльз не объявлялся и не давал о себе знать. Так получилось, что кроме Сулы и фотографий у Жаклин от него почти ничего не осталось. Флакон духов Givenchy, которые он дарил жене на двадцать пять лет, закончились, а красивые кухонные шторы, о каких она мечтала, и которые он организовал ей на двадцать шесть лет, девушка не стала снимать с окна, а так и оставила в Оксфорде.
