— Какую?
— Какую даст. Идите.
Я посмотрел на Урриша. Но жрец никак не выразил своих чувств, даже если они и были. Людям в этом плане всё же проще, отсутствие подвижных ушей и хвоста легче помогает скрывать эмоции. А вот сколько же бедные хаарши тратят сил на то, чтобы добиться такого самоконтроля?
У дверей кухни стояла повозка. Хотя каждый хаарши делает еду себе сам, но множество подготовительных операций проводится в специальном помещении. И, как я понял, почти все рабы заняты здесь. Так что хочешь найти раба — иди на кухню.
— Разгрузишь и разложишь всё по местам, — знакомым скучающим тоном сообщил мне Урриш и собрался уходить.
— А как тут у вас правильно раскладывать?
Он полуобернулся.
— Тебе запрещено делать правильно.
Я не открыл рот от удивления только потому, что чего-то подобного и ожидал.
— А как же мне надо делать?
— Тебе надо делать хорошо. Ты должен разгрузить телегу и разложить всё хорошо. Даже неправильно.
— Но… Разве так бывает?
— Ты сделаешь! — Урриш махнул хвостом, что аналогично нашему пожиманию плеч, и удалился.
А я остался с телегой. Опять экзамен. На удивление странные экзамены мне достаются в последнее время! Я должен сделать хорошо, хоть и неправильно. Пойди туда, не знаю куда, сделай то… А почему, собственно? Почему я должен знать? Я не жрец! Я вершитель. А тут есть рабы…
Нет, стоп. Я могу сделать неправильно и хорошо — приказать рабам. Уверен, экзамен мне зачтут. Но это же глупость! Чтобы сам Урриш тащил меня к этой телеге исключительно для того, чтобы я отдал приказ, который он может и сам отдать?
Нет, тут что-то другое.
Как же меня задолбали эти игры слишком умных хаарши! Они тут «трудности преодолевают», а мне корячиться! Им, видишь ли, образ жизни, а мне? Ну, я-то не хаарши! Я обычный человек! Вот с какого ляду они меня по своей мерке кроят без спросу?
И я тут же сам себе дал ответ. Потому что иначе Хашеп придётся кроить себя. По моей мерке. Причём, она, похоже, согласна. И уже это делает!
Я плюнул мысленно и взялся за первый мешок. Так, а что в нём? А куда его вообще? Вот в этом ящике — растения, это понятно. А что в мешке? Развязывать каждый и проверять? А я пойму вообще, что там?
Я решительно двинулся на кухню.
Там сидели все шестеро храмовых рабов, включая и Сисишеп. Они мирно о чём-то беседовали и даже кудахтали. На меня уставились со слабым интересом, только Сисишеп дёрнула ушами и тут же поставила их торчком, явно усилием воли. Я усмехнулся ей, и рабыня совсем опустила мордочку.
— Помогите разгрузить телегу, — я постарался найти компромисс между приказом и просьбой.
—Я не пойду, — тут же сказал один раб. Я только пожал плечами. А потом спохватился и сделал соответственный жест рукой, приставив её к низу спины. Закудахтали все шестеро. И это сразу разрядило обстановку: трое встали, включая Сисишеп.
Во дворе я остановил рабов, уже собравшихся взяться за груз.
— Э, нет, это не ваша работа! Это моя работа. Только я не знаю, что и куда нести. Поэтому сделаем так. Ты, Сисишеп, будешь стоять здесь и показывать, что и в какой последовательности нести. А ты — куда. А ты — где всё это складывать и как.
Всё-таки храмовые рабы — прекрасная вещь! Не знаю, как в других местах, надо будет обязательно сравнить. А здесь — это же чудо! Никто не задал ни единого вопроса, почему это высокий гость с другой планеты таскает жратву на кухню. Никто не стал спорить «Почему это она, а не я?». Каждый выполнил свою работу, причём, идеально! Когда я возвращался к телеге, Сисишеп уже подготовила следующую корзину или мешок, и они говорили мне, куда их нести. А на месте уже Аяах указывал, куда складывать. И как. Объяснял чётко, понятно, но сам не притрагивался.
Сказали «Не твоя работа» — он и не лез.
Нет, прямо душа радуется, какие они хорошие! Пожалуй…
Пожалуй, не зря рабов отдают в храм. Действительно, после такой выучки жить будут правильно. А то, если нет… Меня опять передёрнуло от воспоминаний. Сжигание заживо, отрубление хвостов, съедение воображаемым драконом…
— А бывает такое, что рабов отпускают?
— Конечно, — Аяах тряхнул хвостом. — Меня скоро отпустят. Я надеюсь. А вот Сисишеп — нет.
— Почему?
— А она сама не хочет.
Новостью для меня это не оказалось. Но вот то спокойствие, с которым он это сказал…. А, впрочем, у людей разве не так? Не все хотят быть свободными. Даже наоборот, идут и в слуги, и даже работа — это форменное рабство...
После разгрузки я пожелал посмотреть, как питаются рабы. Чем, похоже, ввёл всех в изрядное смущение — кастовая система у хаарши имеет совершенно иную природу, чем на Земле, но результат абсолютно тот же. Нарушение правил воспринимается негативно всеми участниками. Но я был настойчив: я не раб, но я и не хаарши. Я — гость с другой планеты. Поэтому мне разрешается делать то, что не разрешается любому хаарши. Разумеется, в познавательных и ознакомительных целях. Всё равно уговорить их было сложно. Последним решающим аргументом оказались слова Урриша о том, что мне запрещено делать правильно, но я должен делать хорошо.
Уж не знаю, то ли авторитет жреца такой непререкаемый, то ли этот приказ имеет какой-то недопонятый мной смысл, но я удостоился чести отужинать в рабском коллективе.
Ужин очень сильно отличался от того, что я видел за «барским» столом. Хотя бы потому, что рабы «соединяли» продукты наспех, без той тщательности и вычурности, которую я наблюдал последнюю неделю. Но заметить эту разницу я мог только здесь. Там все эти отточенные движения и манипуляции воспринимались как обыденность, просто стиль поведения местных животных. Но на самом деле животные были здесь. Они торопливо запихивали еду в рот, черпали то одно, то другое — без системы. И вдруг… И вдруг я понял, что они едят как люди! Мы точно так же жрём, что лежит, смешивая кашу с хлебом или попеременно меняя то суп, то бутерброд, то стакан с пивом. А как же выглядел за столом я? И никто, включая Хаш, мне об этом не сказал!
Вот это было первое, что я высказал ей дома.
— А что ты делал не так? — удивилась она.
— Я же веду себя, как последний раб!
— С чего ты взял?
— Я сегодня видел, как они едят. Они едят…
— … как люди, — закончила она. — Ну, это же не тождество! Не всякий, кто ест, как человек — является человеком. И не каждый, кто ведёт себя как раб — является рабом. Коля, не волнуйся, ты сидишь в обществе жрецов. Они знают о тебе куда больше, чем ты сам о себе знаешь. Это их работа.
— Я заметил, — и горечи в этом ответе было преизрядно.
— Но это не важно, Коля! Наоборот, было бы удивительно, если бы ты, человек, вёл себя за столом, как хаарши. Поверь мне, тебе было бы от этого значительно сложнее!
— Почему?
— Потому что наши любознательные жрецы, скованные предрассудками о том, что можно спрашивать вслух, а что лучше не делать, попытались бы окольно, не особенно затрудняя тебя неудобными вопросами, выяснить самостоятельно, с чего бы это?
— А что в этих вопросах неудобного?
— Ничего, абсолютно. В том-то и дело! Но у жрецов не принято спрашивать. У них принято выяснять самостоятельно. Они познают окружающий мир, и этот, и все остальные, а разве спросишь у бога «Слышь, братэлло, убирать урожай или подождать до завтра?»
Хаш настолько точно воспроизвела интонации «пахана», что я засмеялся. А она продолжила, озорно поблёскивая глазами:
— Поэтому жрецы привыкли получать информацию лично. Но они — обычные хаарши, и тоже могут ошибаться или заблуждаться. Поэтому они бы тебя ни о чём не спрашивали, но вывернули бы наизнанку. Так что оставайся собой, это же несложно!
— То есть, я могу спокойно взять эту вашу лепёшку, насыпать туда мяса, сунуть в сметану…. И мне никто ничего не скажет?
— В сметану? А где ты возьмёшь сметану?
Я несколько секунд смотрел на любимую, прежде чем до меня дошло.
Хаарши не были млекопитающими! И, соответственно, у них не было молочных продуктов! Совсем!
