— Вот уж не ожидал от тебя подобной кровожадности.
— Да причём здесь я? Коля, ты забываешь, что нас — двое! А, возможно, и больше.
Надо же, оказывается, это я забываю!
— Но я серьёзно, Хаш! Убить этого... Он ещё недавно ласкал тебя…
— Вот именно! — Хашеп повернулась ко мне и ткнула когтем мне в нос. — Он ещё недавно ласкал меня, и мне было приятно! Коля, ты что, ожидал, что это я его пойду убью? После того, что он для нас с тобой сделал?
— И ты после этого ещё хочешь его убить?
— Коля! А что с ним надо ещё делать?
— Ну… Не знаю…
— Почему я должна объяснять тебе очевидные вещи? — я впервые видел Хашеп такой. Хвост распушён внушительной щёткой, шерсть на щеках тоже раздулась, глаза горят. — Неужели ты не видишь? Пистолет нацепил, а думаешь, что «всё обойдётся»?
— Да! — неожиданно горячо воскликнул я. — Может, он одумается?
— А ты бы одумался? Вот скажи, ты бы смирился, если бы я повернулась и ушла с ним?
Я промолчал. Потому что вдруг резко осознал очень многие вещи, о которых раньше не задумывался.
— Вот и скажи, ты надеешься на чудо, да? Что тебе ничего не надо будет делать, всё само устроится, все будут живы, счастливы и веселы, да? Главное — не замарать пальчиков, остаться чистеньким, так? Коля, проблемы-то будут в первую очередь у тебя! Я переживу, если тебя прибьют, но тебе от этого будет сильно легче?
— Но хаал же сказал, что мне здесь ничто не угрожает!
— Коля! — Хашеп всплеснула руками и хвостом. — И вообще. Почему я должна всё это расхлёбывать? Пусть папа и подскажет, что делать.
Развернулась и вышла, хлопнув дверью.
А я остался стоять дурак дураком. Сейчас, даже зная, что Хашеп на меня сердится не всерьёз, я на собственной шкуре прочувствовал, каково это, когда кто-то уходит. Каково же было ей? Каково же было ей всё это время — отдаваться другому, зная, что он никогда не будет с ней больше? А, возможно, зная и то, что он в самом скором времени умрёт? Каково это — заниматься сексом с нелюбимым, зная, что любимый в это время изнывает от страсти и ревности?
Вот уж поговорили… Да, медовый месяц у меня получается прямо таки сказочный! И зачем я сюда напросился? С другой стороны, если бы Хашеп приехала беременная — как бы я к этому отнёсся? Одно дело — вот так участвовать во всех событиях, переживая и понимая, что иначе — нельзя. А другое дело — потом мысленно ругать эту сучку, которая без меня там натрахалась и теперь приехала ко мне…
Бррр!
Что-то я не о том думаю.
Вопрос, что мне сейчас-то делать? Идти выяснять отношения с этим Румампарумом — глуповато. И Смаарр запретил прямо. Сидеть в четырёх стенах, кусая локти и выдирая шерсть — туповато. Даже если я сейчас чувствую себя тем самым дерьмом на тарелочке — это не повод изводить себя. Я не раб обстоятельств!
И вдруг меня как током пронзило. Потому что я неожиданно осознал, какую именно роль сыграла во всей этой истории одна конкретная рабыня. Которая радостно подставлялась под плеть, визжа от наслаждения. Потому что я бы не смог избить этого Рамапудру, если бы не вот эта ночь! Когда запрет «бить другого», с детства всаженный в наши мозги заботливыми учителями и родителями — распался и рассыпался. И если бы рабыня Сисишеп не дала возможности истязать себя — смог бы я драться в полную силу?
Правильно сказал Урриш. Я думал только о себе, не представляя даже, какую тяжеленную ношу тащит моя жена. А я ещё смел упрекать её в чём-то!
Что бы ей такого хорошего сделать? Оглядев комнату, я понял, что жил в ней, фактически, один. И бардак здесь сейчас преизрядный. Ну, хоть уберусь, что ли?
К сожалению, уборка в холостяцкой комнате, где из всей мебели — два матраса, занимает очень немного времени. А трудовой пыл не угас, и нервы не успокоились.
Поэтому я вышел во двор и принялся его подметать. А любопытные взгляды…
Не было любопытных взглядов. Все проходящие через двор воспринимали происходящее с милой естественностью. То есть, не обращали на меня внимания, если их путь не пересекался с моим. Уступали дорогу, если я мёл рядом. Ждали или обходили, если им было надо пройти там, где сейчас был я.
И только один поступил не так. Гадко ухмыльнувшись, он демонстративно прошествовал на чистую половину, присел и отложил кучку прямо на камни двора. После чего удалился, гордый до невозможности.
Я проводил его спокойным взглядом. Не знаю, чего он добивался. Чтобы я почувствовал себя униженным? Оскорблённым? Нет, этого не было. Я сходил за совочком, убрал отходы жизнедеятельности, отнёс их в канавку. А следы затёр песком. Но это простое действие поставило моего несчастного оппонента в категорию врага. И если до этого я ещё пытался относиться к нему с симпатией или сочувствием, ощущая свою вину в сложившейся ситуации, то сейчас я просто принял как должное.
Его придётся убить.
Не потому, что я такой кровожадный или сволочь. А просто потому, что он не отстанет, не отвяжется. И Хашеп, наверное, видела это в сто раз лучше меня. А я же на неё ещё и наорал…
— Коля, хаал попросил тебя, когда закончишь, зайти к нему.
Я поблагодарил Сисишеп жестом руки, заменив движение хвостом, и продолжил уборку.
Хаал был опять занят. Так что пришлось ждать. За пятнадцать минут к нему вошли около тридцати хаарши, чаще всего — группами. Я и не ожидал, что Смаарр так востребован! И он ещё уделяет мне своё время! Поистине, степень моей глупости сравнима лишь с моей же гордыней. Я видел себя и только себя! Своё удовольствие с Хашеп, свою боль, свою скуку или мнение. И был уверен, что весь мир крутится вокруг меня одного, а главное — так и должно быть!
За время ожидания мой взгляд на мир успел смениться несколько раз.
— Заходи, — сказал мне Урриш.
И я зашёл.
Смаарр сидел в той странной собачьей позе — коленки раздвинуты в стороны, белый с золотыми узорами плащ свисает между ними, образуя что-то типа стола, одной рукой он держал какой-то документ, другой что-то писал на нём.
— Молодец, — вдруг похвалил он меня, закончив писать и отдав бумажку Урришу. — Двор — это было правильно.
— Ой, да ладно, — попытался я скрыть смущение и радость. — Я столько глупостей натворил…
— Кохаро, я не устаю тебе повторять: не важно, каков ты. Ты сделал глупости? Хорошо. Это правильно. Ты сделал правильно? Это хорошо. Но это глупость.
Я уставился ему в пасть.
— Всё в этом мире — глупость. Ты сделал глупость, объявив мою дочь своей женой. Мир изменился, и тебе пришлось нести ответственность за своё решение. Ты несёшь его, и мир меняется снова. Хашеп ещё очень молода и неопытна. А сейчас ей особенно тяжело. Ну, что ж. Можно бросить всё и уехать обратно в твой мир.
— Это будет глупо! — вставил я.
— Это будет глупо, — согласился он. — Но оставаться здесь — ещё более глупо. Ты уже меняешься, человек, и вместе с Высоким Языком ты принимаешь наши правила. Ты сидишь за нашим столом, ты метёшь мой двор, ты отдаёшь приказы рабыням. Это всё — изрядная глупость, поверь мне! Люди так не делают. Они не убирают дерьмо за наглыми хаарши, они ужасно ругаются и в бешенстве требуют наказать мерзавца, оскорбившего их тонкие чувства! Как ты понимаешь, это тоже глупость. Мы выбираем между разными глупостями, ориентируясь на свой опыт или свои удовольствия. Ты думаешь, если бы ты убил тогда Рамарупара — ты бы совершил умный поступок? Как знать. Ты бы избавился от многих проблем, это правда. Но подумай, сколько бы проблем ты не заметил? Скажи, были ли размышления твои полезны?
— Это же всё глупость.
— Глупости ты говоришь сейчас, — не поддался жрец. — Но потом ты их осознаешь и поймёшь, что я — прав. Уж если ты взялся быть вершителем — то будь же им! И помни, абсолютно не важно, каков ты! Уж каков есть. Важно только то, что ты делаешь. Вот ты вымел двор, хотя тебе этого никто не приказывал. Это было твоё решение, и ты сделал его хорошо. Очень хорошо, кохаро, так и продолжай дальше! Не только во дворе — везде. Приводи себя в порядок, внутри и снаружи. Следи за тем, что ты делаешь, и делай это хорошо. И помни, что Хашеп тоже нужны трудности. Они ей нужны жизненно. Преодоление трудностей для неё не просто возможность развлечься или повод для самосовершенствования. Это её образ жизни. А чтобы понять её образ жизни — тебе придётся немножко пожить её жизнью. Сейчас Урриш даст тебе работу.
