После матча я обтерся мокрой тряпкой за неимением полноценного душа, отужинал и сейчас отдыхал, читая книжку на коммуникаторе.

В дверь раздался стук. Даже не стук, а мягкое такое пошаркивание когтями. Недоумевая, я поднялся и открыл.

За дверью стояла Сисишеп. В стандартной набедренной повязке и с плёткой в руках. Спина согнута, уши прижаты, усы торчат, хвост палкой вниз — образцовая рабыня, ожидающая приказа господина. Но… я тут причём?

— Что случилось, Сисишеп?

— Позволь мне войти, господин.

Я отступил на шаг, впуская хаарши в комнату. Она вошла, прянула ушами и коротко огляделась. Снова опустила глаза и замерла статуей раскаянию.

— Что случилось?

— Господин, мне запрещено приходить сюда.

— Так чего же ты пришла сюда?

— Господин, рабыня очень виновата. Она нарушила приказ. Её надо наказать.

И подала мне плеть.

Я обалдел до полной потери ориентации.

— Сисишеп… Ты что, шутишь?

Она вскинула мордочку, изобразила самое возмущённое негодование и хлестнула хвостом по бедру.

— Господин! Разве я стала бы шутить… так?

— Тогда я не понимаю. За что мне тебя наказывать?

Хаарши прижала уши, сглотнула, повернула голову, глянув на меня снизу вверх.

— Но, господин… Я же нарушила… Неужели этого недостаточно?

— Сисишеп, если бы я хотел на самом деле наказать тебя…

— Я бы не пришла! Но господин не хотел наказывать рабыню. Он хотел её... выпороть.

И она снова уткнула нос в пол, а плеть — мне.

Я взял плётку. Тяжёлая, однако! Плетёная толстая рукоять, ремешки свиваются вниз, в тоненький хвостик. На конце — заклёпка, удерживающая от расплетания. Пусть и не слишком тяжёлая, но если такой хорошенько ударить правильно…

— Ты хочешь, чтобы я тебя выпорол?

Она слегка прянула ушами, выражая согласие со сказанным. А я оглядел согнутую фигурку хаарши. Не знаю, для меня подобное выражение покорности не является ни возбуждающим, ни приглашающим. Я вообще не нахожу это забавным — хлестать тяжёлой плетью живое существо. Даже… Даже если оно само об этом просит.

— Нет, Сисишеп. Я не буду тебя бить.

— Господин! — она вскинулась, упала на колени и обняла меня за ноги. — Я… Не прогоняйте! Я… Хотите, я вас укушу? Сильно!

И она на самом деле тяпнула меня за бедро! Дура!

— Сисишеп! Ты что?

— Пожалуйста, господин! Что ещё сделать, чтобы ты меня исхлестал?

— Ты что, настолько хочешь?

— Да! — хвост вытянулся горизонтально. — Я второй день с ума схожу, мечтаю об этом! Кусаю себя до крови, но это всё не то. Пожалуйста!

— Но… Почему?

— Гррр… Просто сделай же это!

Я неожиданно для себя расправил плечо и с размаху опустил плеть на спину хаарши. Та вздрогнула, выгнулась и покрепче обхватила меня за коленки. Я снова хлестнул по спине, но и сам понял, что слишком слабо. Шерсть здорово гасит удары. Так вот для чего здесь этот утяжелитель.

— Как же тебя наказать? - я сам не понял собственные интонации.

Она подняла морду и я поразился — каким ярким восторгом светились её глаза! Она на самом деле была счастлива получить от меня эти удары!

— Сильно! Мощно! От всей души! Без жалости! Я — дрянь, забравшаяся в твою тарелку и домогающаяся тебя тайком от твоей жены.

Поскольку это было правдой, следующий мой удар был уже от души. Она тихонько завыла и вдруг накинулась на меня с зубами, пытаясь укусить за лодыжку. Я отбивался изо всех сил, пока это тявкающее и скулящее существо не упало на пол. Куда и как я бил — я не помнил. Но она протянула нос чуть дальше и лизнула меня в ногу. Ощущение было невероятно мощным: девушка, которую я только что избил тяжёлым кнутом — лижет мне ноги.

— Ещё?

— Да… — слабо-слабо, почти не слышно.

Она чуть изогнулась, и набедренная повязка свалилась на пол. Теперь Сисишеп лежала передо мной абсолютно голая, только в собственной шерсти.

— И куда тебя бить? — я концом плети подвинул хвост и она тут же отогнула его в сторону, позволяя заглянуть под него.

— Куда хотите, господин. И не жалейте меня…

Бедные мои мозги! Да что же с ними вытворяют эти хаарши! Что хотят, то и делают! В одну я влюбился (совершенно неожиданно для себя). Второй меня изводит своими хитромудрыми задачками. Третья заставляет лупить себя… И кто заставляет!? Рабыня!

А я им всем поддаюсь и даже испытываю удовольствие. И вдруг понимаю, что у меня очень даже стоит. Мне даже начинает нравиться этот скулёж, которым сопровождается хлёсткий звук удара кнута о шерсть. Появляется даже крамольная мысль — а не хлестнуть ли её между ног… Это вполне осуществимо! Вот она, передо мной, полностью доступная, позволяющая делать что угодно… И ей же от этого приятно!

А для меня ничего не меняется. Это тоже экзамен. Пусть устроенный рабыней, а не высокомудрым жрецом, но от этого ничуть не менее трудный. Насколько я могу порвать собственные путы и причинить боль другому? То, что я скован социальными нормами — это чувствуется чуть ли не физически. Стоит начать поднимать руку — и она упирается в эти верёвки, они мешают, не дают размахнуться, не дают направить удар…

Смогу или нет? Так же нельзя! Но она хочет. Смогу или нет?

— Ложись на спину. Руки вытяни. Ноги разведи в стороны. Хвост опусти.

Она выполнила всё в точности. И лежала передо мной в форме неправильной звезды, доступная до невозможности. Cветлая шерсть на пузе, оскаленная пасть, выпученные глаза...

Смогу или нет?

— Господин…

— Что?

— Дозволь мне закрыть глаза…

— Закрой глаза и не смотри.

Да, так значительно легче. Когда она не смотрит… оценивающе!

Я хлестнул.

Ой, что получилось! Взорвался комок визга и плоти. Хвост метался во все стороны, сама же Сисишеп кувыркалась на месте, тоненько и коротко подвывая. Я разрывался от жалости к ней, осуждения самого себя и непонимания, что делать дальше? Врачи здесь есть или нет? И если есть — то как к ним попасть? Можно ли туда тащить рабыню?

Короткие повизгивания становились всё тише и тише, наконец, они прекратились вовсе. И… И снова Сисишеп принялась усердно вылизывать мне ноги! Вот это да! После такого удара в такое место — и она ещё способна на что-то? Я недооценил прочность хаарши.

— Ещё? — осведомился я больше с издёвкой.

Самочка тяжело дышала, прикрыв своё самое сокровенное руками, а сверху — хвостом. Посмотрела на меня, блеснув коричневым глазом. Напряглась и с видимым усилием развела руки. Легла, раскинувшись в стороны. Хвост несколько раз пытался прикрыть набухшую и порозовевшую щёлку, но был укрощён и уложен на пол.

— Если хозяин… желает… То я… вся его.

Хвост ещё раз стукнул об пол, и фигура застыла. Только часто вздымающаяся грудь указывает, что эта неподвижность даётся очень серьёзным усилием воли.

А я не смог повторить этот удар. Уж слишком очевидными будут последствия. Поэтому я легонько тюкнул ей между ног рукояткой.

Этого оказалось достаточно. Её подбросило, как пружиной, тело свернулось, она уткнулась носом в колени и тут обнаружила обман.

— Господин слишком добр…

Сисишеп прижала уши, морда получилась особенно лисьей… Встала на колени, вытянув хвост вдоль пола, и лизнула меня в ногу. Потом — выше. Задрала носом подол моего одеяния, к которому я успел привыкнуть, и лизнула в коленку. По телу пробежала сладкая дрожь. Учитывая, что душ я принимал очень давно, и только слегка протёрся влажными тряпками, то запах там был, наверное… Ткань собралась складками, хаарши двинула ухом и скрылась под ней. А влажный и горячий язык лизнул меня там… Я опустил руки, не в силах ничего сделать. Только обнаружил, что с меня расстегнули пояс. Поскольку из одежды на мне остались только эти два свисающих лоскута, то я их просто снял, чтобы не мешали.

Сисишеп смотрела на мою грудь округлив и без того немаленькие глаза.

— Ой… Хозяин… А что это?

— Это соски.

— А зачем?

— У женщин отсюда течёт молоко, которым мы вскармливаем ихе. А у меня — просто вот так. Для красоты.