30.07. Мы, наконец, окопались. Третий день без сна и покоя, и сегодняшняя ночь прошла в бою. Русские стреляют как никогда, бросают в ход смесь различных боеприпасов — гранаты, минометы, артиллерия, — снопы пуль, и все это прямо в нас. Можно сойти с ума! Мои нервы! Во взводе осталось всего 12 человек, Эрхард тяжело ранен, Донат и Гейнц убиты. Мы лежим здесь со вчерашнего полудня, приблизительно в 60 м от позиций русских в лесных кустиках, расстрелянных и порубленных снарядами. Вдруг перед нашими позициями откуда-то появились 2 русских танка. Когда подходил первый, я прижался ко дну окопа и сверху положил пару зеленых веток так, чтобы с поверхности меня почти нельзя было заметить, но когда появился второй, я подобрал свой шухер-мухер и задал трепака. Тут только наша братия зашевелилась. Медленно прихожу в себя. К чему это может привести? Так русские совершенно сотрут нас с лица земли. Должны же что-нибудь предпринять, чтобы вытащить нас из этого дерьма. Нервы слабеют. Молюсь моему любимому Господу и благодарю его за милость, которой до сих пор он так чудесно одаривал. Вспоминаю, что, кажется, сегодня день рождения Тильды. Буду ли я когда-нибудь дома?
НЕОТПРАВЛЕННЫЕ ПИСЬМА НЕМЕЦКИХ СОЛДАТ И ОФИЦЕРОВ С ВОСТОЧНОГО ФРОНТА[19].
Обер-ефрейтор Отто Шюльке.
27 июня.
Дорогая мама!
Наш гениальный фюрер все рассчитал правильно и своевременно напал на этих дикарей. Мы, солдаты фронта, собственными глазами убедились в том, что русскими все было подготовлено для уничтожения Германии. В течение 25 лет они только вооружались и не позволяли ничего своему народу, специально не строили дорог, удобных квартир, чтобы нанести внезапный удар Германии. Но все произошло наоборот.
Фюрер перед началом великой сегодняшней битвы нас заверил, что все, что могут совершить дух и руки немцев для молниеносного разгрома опаснейшего врага на Востоке, сделано. В этом мы все твердо уверены. Наши необычайнейшие войска движутся к Москве неумолимо, с невиданной до сих пор силой, как огромный вал, сметая все на пути. Мораль Советов сломлена: они сдаются в плен ротами, а остающийся в норах сброд убиваем без сожаления. Мы продвигаемся вперед, для нас нет препятствий. Наши бомбардировщики сбивают один русский самолет за другим — ни один больше не показывается.
Вообще все очень приятно и радостно, а происходящее — велико и прекрасно! Русские еще ни разу не дошли до того, чтобы стрелять по нам из своих орудий и это вселяет радужные надежды на быструю победу.
Скоро Советская Россия отдаст Богу душу и я благодарю Фюрера и Всевышнего, что на мою долю выпала его милость и провидение участвовать в этом.
Ваш любящий сын Отто.
Лейтенант Эвальд Лассен.
2 июля.
Дорогой малыш Фреди!
Все чудесно! Наша рота первой переправилась через Буг, уничтожила 3 бункера, и в первый же день с боями прошла 40 километров, что было отмечено в приказе командира корпуса…
Уже полторы недели мы с боями продвигаемся вперед. Повсюду бушуют пожары и стоят огромные черные столбы дыма.
Я сижу на огромной консервной банке и пытаюсь хорошо писать. Мешают беспрерывно падающие с неба горящие русские бомбардировщики. Непрерывно катят вперед наши танковые части. Они поднимают густые облака пыли, в которых мы движемся на восток. Ужасные песчаные «дороги» и проклятая пыль — это наш бич. Воды очень мало, вымыться удается не каждый день. Мокрые от пота, небритые и грязные, мы выглядим как дикари. Представляешь, в этом диком царстве даже нет парикмахера, волосы стали уже длинными, а бреюсь я с помощью чая или кофе — такова жизнь солдата на войне. Но это интересно и прекрасно, хотя непрерывное наступление в таких условиях физически все же истощает. Однако, скажу тебе, что с того дня, как грохочет машина войны, я чувствую себя заново родившимся, у меня удвоились или даже утроились силы. Я участвую в этой битве всем сердцем истинного немца, рад и счастлив, что могу в первых рядах наступающих выполнить свой долг перед Отечеством, и в этом мне помогает вера в Фюрера и его идеи.
К русским вообще нельзя иметь никакого сострадания и бегущих русских мы уничтожаем в огромном количестве. Конечно, и у нас есть жертвы. К сожалению, гибнет много офицеров. Командир нашего батальона, герой Нарвика и Крита, майор Хенеке, награжденный двумя Железными крестами, погиб одним из первых. Два дня спустя — его заместитель. Убиты также трое ротных. Наши немецкие офицеры удивительны! Они показывают пример своей жизнью, но еще больше своей смертью. Правда, вчера случилось и редкое исключение. Не знаю, что сообщат родителям Эриха Зальце, но у него не выдержали нервы, и он застрелился.
Однако, потери русских убитыми и особенно пленными в десятки раз больше. Их трупы тысячами валяются на полях, на дорогах и на улицах деревень, и никто их не убирает и не хоронит. Мы должны радоваться, что фюрер оставил Сталина в дураках и ударил раньше, чем русские подготовились к отражению, так как если бы они приготовились, наше дело не пошло бы так хорошо. Теперь же каждому ясно, что исход войны предрешен, и песенка России спета.
Каждый день подтверждает слова величайшего из людей полководца Адольфа Гитлера, что эта война — крестовый поход против большевиков и евреев — самая священная из всех немецких войн в истории и ради этого не жаль принести никакую жертву.
Огромную Россию мы загоним к черту. Если фюрер предпринимает что-либо грандиозное, ему всегда это удается на сто процентов. Какое счастье ощущать себя причастным к разгрому государства и его Красной Армии, управляемых сумасшедшими людьми.
Передай поклон родителям.
Любящий тебя брат Эвальд.
Солдат Генрих Янзен.
19 июля.
Любимейшая из всех женщин!
Спешу поделиться своей радостью и переполняющими меня чувствами.
Наш победоносный марш продолжается, ничто и никто не может нас остановить. Во время марша здорово натер ноги, но сейчас все хорошо.
Русские отступают с большими потерями, они уже сломлены, война в ближайшие недели закончится.
Настроение ликующее! Даже солнце приветствует наш приход на Восток и каждое утро ярко восходит на небе. Красота!
Гражданское население, в панике разбежавшееся при нашем приближении, поняло безнадежность положения и как побитые собаки с нашими листовками и своими жалкими пожитками возвращаются в свои халупы, которые так хорошо и весело горят.
Они поняли, что их единственная защита — мы, немцы, которые несут им свободу и надежду на будущую жизнь.
Ради собственной безопасности, ведь не знаешь чего ждать от этих дикарей, мы выполняем установку командира: «Русский — твой личный смертельный враг и самое лучшее — если он мертв».
Живем мы хорошо, еда регулярная и приличная[20], получаем много курительного, на трех человек — бутылочку водки, которую распиваем за здоровье нашего фюрера. Сегодня зашел в хлев, нашел ведро с парным молоком, вытащил из-под куриц дюжину яиц и хорошо позавтракал.
Моя драгоценная, желанная, любимая Лизбет! Все прекрасно! Единственно, чего не хватает — это твоего мягкого теплого тела и вкуснейшего мохнатого рыжего комочка.
Дорогая! Ты твердо можешь рассчитывать на горячую и радостную встречу в ближайшее время, поэтому береги себя для меня. Что у тебя нового, моя малышка? Мне все время нехорошо, потому что постоянно думаю о тебе.
Целую каждый сантиметр твоего тела, нежно и темпераментно, как ты любишь.
Твой страстный, любящий, голодный муж Генрих.
Унтер-офицер Пауль Бэслер.
21 июля.
Дорогая Дора!
После долгого перерыва могу, наконец, черкнуть тебе несколько строк.
Мы продвигаемся вперед и в начале августа должны быть в Москве… Но вот 14 июля, когда мы были на марше, над нами пролетели русские бомбардировщики, они сбросили бомбы, и позже я узнал, что у нас убило девять человек и еще больше ранило. Не пугайся, дорогая Дора, в числе этих убитых и твой муж Эрих.
