Прочтя мои мысли, дядя положил мне руку на плечо. Он начал поступать так лет двадцать назад, и с тех пор этот жест значил для меня куда больше, чем отличные отметки в табеле, сумма, проставленная в редакционном чеке в конце месяца, или название должности, которую я занимал. Рука дяди на моем плече говорила мне о том, каков я на самом деле, куда больше, чем все эти и многие другие вещи. Да, я по-прежнему не знал, кто я такой, откуда взялся и кто мои родители, однако этот простой жест будил в глубине моей души, куда не добирались никакие слова, что-то такое, отчего мне сразу становилось теплее. И каждый раз, когда демоны прошлого просыпались, чтобы напомнить мне о том, что даже своим собственным родителям я был не нужен и что они бросили меня на улице, как выбрасывают пустую пачку из-под сигарет, дядина рука на моем плече помогала мне справиться с подступающим к горлу отчаянием.

– Что?..

Дядя некоторое время молчал, глядя в лобовое стекло перед собой, потом забросил ногу на правую дверцу.

– Дети – они как пружины, или, лучше сказать, как Резиновый Армстронг[21]. Сколько бы их ни вытягивали, сколько бы ни гнули, ни выкручивали, сколько бы ни перебрасывали и ни передавали из рук в руки, в конце концов они все равно становятся такими, как были. – Он сплюнул за окно. – Надежда… вот что их питает и поддерживает. – Дядя снова сплюнул и скосил глаза, словно пытаясь рассмотреть что-то у себя на языке. – Не дай бог дожить до того дня, когда они перестанут надеяться.

Когда дядя и тетя Лорна впервые привезли меня к себе домой, они усадили меня на стул в комнате наверху, и дядя произнес слова, которые мне никогда не забыть.

– Чейз… формально мы для тебя – приемные родители. Это означает, что ты можешь жить с нами, в нашем доме, до тех пор пока за тобой не приедут твои настоящие папа и мама. – Он похлопал рукой по кровати и добавил: – Теперь это твоя комната. Если тебе здесь нравится, можешь жить здесь, пока не отыщутся твои родители.

Я огляделся. Мои ноги не доставали до пола почти на фут.

– Возможно, это произойдет не завтра, – добавил дядя, – поэтому нам нужно решить, как ты будешь нас называть. – Он посмотрел на жену и сглотнул с явным трудом. – Ты можешь называть ее тетя Лорна, а меня… дядя Уилли или просто дядя. Как тебе больше нравится… – Тут дядя немного помолчал, а потом добавил: – Это нужно для того, чтобы ты мог называть своих родителей «папа» и «мама» – когда они появятся.

При словах «когда они появятся» меня охватила дрожь волнения и восторга. Тогда мне казалось – дядя нисколько не сомневается, что рано или поздно это обязательно произойдет. До сих пор я иногда испытываю слабый отзвук того, чтó я испытал тогда. Дядя Уилли сделал то, что до него не делал ни один взрослый: он укрепил надежду, которая жила во мне, сколько я себя помнил. Он фактически пообещал, что мои родители могут объявиться в любой день и даже в любую минуту.

Дядя был прав: дети питаются надеждой и ничем иным.

Прошло довольно много времени, прежде чем я спросил его:

– И когда они перестанут надеяться?

Дядя откинулся на сиденье.

– Не знаю… Может быть, уже совсем скоро.

В Суте, штат Джорджия, история братьев Макфарленд давно приобрела статус не то легенды, не то мифа. Целое поколение приложило немало усилий, чтобы приукрасить ее, добавить какие-то поражающие воображение детали, так что теперь каждый рассказывает ее на свой лад. До сих пор эту историю живо и горячо обсуждают, до сих пор она служит предметом бесконечных судебных разбирательств и расследований, в том числе и на федеральном уровне. Помимо всего прочего, история братьев зиждется на тройном убийстве – или на трех убийствах. Именно из-за нее, кстати, я провел последнюю неделю в тюрьме. Или, скажем шире, – именно из-за этой истории я когда-то решил стать журналистом.

Мне уже исполнилось одиннадцать, когда до меня впервые дошли слухи, что между Уильямом Макфарлендом и его братом не все ладно. Теперь-то я припоминаю, что через несколько месяцев после того, как я попал в дом дяди Уилли и тети Лорны, я начал ощущать некое витавшее в воздухе напряжение, но я тогда был слишком мал (мне было всего шесть), к тому же им удалось сделать так, чтобы «взрослые дела» никак не затрагивали ни меня, ни других детей, которые появлялись в доме. Живя с дядей, я рисовал себе вполне определенную и довольно благостную картину окружающего, но слухи утверждали, что на самом деле не все так безоблачно, как мне казалось. Убедившись, что мои представления о «большом» мире то и дело расходятся с реальностью, я предпринял собственное исследование, и вскоре стены моей комнаты украсились пестрым коллажем из газетных и журнальных статей, содержавших, помимо огромного количества явной лжи, крошечные обрывки истины.

Много позже, уже на последнем курсе колледжа, мне предстояло подготовить и сдать большой аналитический материал-расследование, который засчитывался нам, студентам-журналистам, как обязательный дипломный проект. Еще в самом начале обучения нас собрали в большой аудитории и объявили правила игры, оказавшиеся предельно простыми: каждый из нас должен был выбрать некую историю или загадочное событие, которое имело бы общенациональное значение, но до сих пор не было ни раскрыто, ни позабыто из-за отсутствия к нему интереса со стороны общественности. Нам следовало провести собственное расследование выбранного случая и раскопать факты, которые не были в свое время обнаружены нашими предшественниками-газетчиками. Не суммировать и заново проанализировать уже известную информацию, а использовать свои способности и таланты, чтобы обнаружить что-то новое, что когда-то ускользнуло от внимания профессионалов. Помимо всего прочего, материал должен был быть глубоким и всеобъемлющим; дополнительные баллы начислялись за использование первоисточников. Короче говоря, успешная дипломная статья должна была обладать следующими основными качествами: иметь общенациональное значение, быть достаточно интересной и сообщать читателю новые и новейшие факты. Казалось бы – просто, но многие мои однокурсники потратили месяцы только на то, чтобы найти удовлетворяющую этим условиям тему. Не меньше времени занимало и последующее расследование, которое могло потребовать и десять месяцев, и год, и даже больше.

Передо мной проблема поиска темы не возникла. С самого начала я знал, над чем я буду работать.

История, которую я собираюсь сейчас рассказать, основана на материалах местных газет, судебных отчетах, интервью, сплетнях, слухах, наших местных легендах и даже на значках и надписях, вырезанных на коре старых болотных деревьев. Ред прекрасно это знает, и, хотя он согласен, что мои материалы представляют огромный интерес, он так и не позволил мне опубликовать ни одной строчки.

Тиллман Эллсуорт Макфарленд появился на свет в 1896 году. Впрочем, это еще не самое начало. Чтобы как следует во всем разобраться, необходимо вернуться на годы и десятилетия назад.

Никто точно не знает, как наши Золотые острова получили свое название. Кто-то утверждает, что так их назвали открывшие их испанцы, кто-то уверен, что так нарекли их в XVII веке англичане, в ту пору активно осваивавшие все новые и новые территории. Как бы там ни было, остров Си считается едва ли не самым престижным местом во всей стране – он намного престижнее Беверли-Хиллс и Аспена в лыжный сезон, это я говорю вам точно. Мягкая зима, не слишком жаркое лето, умеренные теплые ветры и просторные пляжи – вот чем славятся Золотые острова, представляющие собой самую западную точку Восточного побережья. Штормов в этих местах никогда не бывает благодаря значительной удаленности островов от основного рассадника ураганов, также известного как Гольфстрим. Прекрасный здоровый климат, уединенность и вместе с тем – сравнительно небольшая удаленность от крупных городов с их деловыми и промышленными центрами – вот что делает наши острова поистине Золотыми.