Харуно глянула на него исподлобья, закусила губу. На щеках цвели алые пятна — сначала злость и обида, потом смущение… Куноичи вздохнула, потерла лицо ладонями:

— Извините, сорвалась…

— Сакура-чан, у тебя что… — Наруто вдохнул побольше воздуха и произнёс таинственным шёпотом это страшное слово: — Ко-о-омплексы? Нет, это нужно точно исправить! Блин, жаль я рисовать не умею, как Сай… Или писать, как эро-санин… Твоей очаровательной крепенькой груди совершенно точно не хватает оды!

— Замолчи, извращенец, — Сакура покраснела сильнее и снова попыталась стукнуть Узумаки, но уже скорее символически. — Неприлично себя так вести!

— Почему? — Саске прижался к девушке плотнее, щекоча дыханием ухо. — Разве любить неприлично? А восхищаться красивой и любимой девушкой разве неправильно?

Ладонь Учихи медленно погладила живот Сакуры, скользнула под жилет. Поползла выше с явным намерением накрыть только что поминаемую грудь. Куноичи пискнула, становясь совсем уж багровой, но не пытаясь вырваться — Сакура была совсем не уверена, что сумеет устоять на ногах, потому что коленки превратились просто в желе.

Наруто спрятал в ладони смешок. Больно уж движение у Саске вышло… змеиным. Да и вообще, это фишка Орочимару — вторгаться в личное пространство со всякими неприличными намёками. Хотя тот это обычно делал, чтобы противник чувствовал себя некомфортно, начал беситься и терять бдительность.

Но зрелище Сакуры в руках Саске… О-о-о… Кто бы сказал ему пару месяцев назад, что он стал бы так переться от этого, не поверил бы. Но сейчас… Видеть, как суровая Сакура-чан превращается в желе, а Саске так хищно этому потворствует… И знать, что про него не забыли. Блин, да это просто… Просто…

— Сакура-чан — самая красивая, — серьёзно сказал он, заглядывая ей в глаза.

Девушка прерывисто вздохнула, чуть качнулась вперед, обхватывая лицо Наруто ладонями. Поцеловала.

— Самый красивый у нас Саске… Оххх… А ты — самый удивительный и верный.

— А ты? — Саске коснулся губами ушка, приласкал. Ладонь в это время уже мягко поглаживала грудь млеющей куноичи.

— Самая красивая, — упрямо отозвался Наруто, поглаживая руками поясницу. — Самая честная и умная. Саске красивый. Но ты — по-другому.

И напористо поцеловал, заставляя её откинуть голову на плечо Учихи.

Сакура тихонько охнула, окончательно сдаваясь. Да, это было внезапно, странно и ужасно неприлично — но, с другой стороны, не посреди же городской улицы они ласкаются. А плавиться в руках Саске… Вспыхивать от такого горячего Наруто… Да гори эти приличия синим пламенем!

Куноичи шевельнулась, потянула молнию на жилете. Тряхнула плечами, сбрасывая его на землю совсем рядом с аккуратно поставленной кадкой с помидорами, которую они бережно обогнули и во время короткой ссоры, и потом.

Потянулась раздеть Наруто.

Тот вцепился губами в шею, вдыхая едва заметный запах душистого мыла, пробуя солоноватую кожу на языке, прижимаясь грудью к груди и рукам Саске. Его ничуть не волновало, что они посреди леса, наоборот, дневное освещение позволяло лучше разглядеть, какие они у него прекрасные. Запах трав и цветов оттенял аромат кожи, а тишина позволяла расслышать оттенки сбившегося дыхания.

Саске цепочкой поцелуев опустился от уха к бьющейся жилке, лизнул сначала её, потом губы Наруто. Его рубашка в плане раздевания была самой удобной, позволяя стряхнуть себя буквально парой движений. А потом прижаться кожей к коже, так, что дыхание перехватывает. Шевельнуть рукой, лаская сразу обоих — благо Узумаки прижался достаточно близко, чтобы это не было проблемой. Сакура прерывисто дышала, тихонько вскрикивая на самые удачные движения. Гладила Наруто по спине и плечам. Запрокидывала голову, ловя губы Саске в поцелуе.

И совершенно, восхитительно, прекрасно не думала ни о чем, кроме этих двоих.

В деревню они вернулись вовремя, немного поторопившись, но Наруто ничуть об этом не жалел: главное, миссия по подниманию самооценки Сакуре была с успехом выполнена ко взаимному удовлетворению. Узумаки не стал говорить о своих подозрениях о том, что Джирайя мог их незаметно сопровождать… Всё-таки отпустить их троих без поддержки… Такого раньше не случалось, и нет причин, чтобы случилось сейчас.

Дома они разошлись по своим делам. Саске пошёл пристраивать помидоры, Сакура — строчить дипломатичный отчёт, чтобы сберечь стол и кабинет Хокаге, а Наруто сел на крыльцо, вдохнул запах дома и задумался.

Общение с Орочимару навело его на мысль, что уступать — это не так уж плохо. Звучит ужасно кощунственно, он сам, услышав такое, начал бы вовсю возмущаться, но… Мир в его жизни наступил тогда, когда он уступил. Не из слабости и не потому, что сдался, нет. Просто сошлись в бою две установки: «Я люблю только Сакуру-чан» и «Нужно вернуть Саске домой». Первой пришлось уступить, и это… Это было просто чудесно.

Наверное, когда в поле встречаются два барана, одному из них придётся либо убить другого, либо уступить. Уступить — кажется слабостью, оно слабостью и является… Если только эту уступку не смогли оценить.

Нет, Наруто ни о чём не жалел. Просто до той встречи на базе Орочимару никогда и не задумывался о таком. Наверное, ему очень повезло, что это был именно Саске, на которого не вешаются только деревья и то только потому что не могут, а не потому что не хотят. Легче было посмотреть на него так… Посмотреть — и задохнуться от восторга.

А уж когда Саске вынырнул, наконец, из своей скорлупы холодной отстраненности… Улыбка красила Учиху невероятно, но дело было даже не в ней. Отчаянно искавший хотя бы крохи тепла почти всю свою жизнь Наруто неплохо научился чувствовать эмоции людей. Потому и мог дотягиваться, цеплять, переубеждать — он просто чувствовал слабину, неуверенность… Не-цельность.

Наверное, одной из причин, почему никому так и не удалось отговорить его от поисков Саске, было как раз смутное ощущение, что Учиха сам не понимает, что чувствует. Не хочет понимать. Упрямо пытается ломиться поперек собственной сути.

Знал бы он раньше, что эмоции Саске окажутся такими… Определенно, повис бы на шее вместе с Сакурой.

Холодный, отстраненный, неприступный Учиха умел чувствовать так, что кого другого это просто бы спалило. Ненависть — так до сбоев в чакре и работе шарингана, меланхолия — так доходящая до отчаяния…

Счастье — так ослепительное.

Теперь легко можно было понять, почему он старался заглушить себя, даже когда это выходило из рук вон плохо. Тут как с плотиной — упустишь струйку воды, не заделаешь дырочку, потом другую… А потом все сметет ревущий поток воды, обуздать который будет уже невозможно.

Только вот избавившаяся от искусственных преград река течет гораздо спокойнее.

— Я начинаю опасаться, что Орочимару тебя все-таки покусал, — хмыкнул Саске, как раз закончивший с помидорами. — Сидишь с таким задумчивым видом, будто решаешь судьбы мира… Потому как пятнадцатой тарелки рамена, которая в тебя почему-то не влезает, я рядом не вижу.

— Орочи-сан не дурак меня кусать, — хмыкнул Наруто. — Отравится ещё, тело придётся менять. Просто задумался.

— О чем именно? — Учиха сел рядом, щурясь на выглядывающее из-за крон деревьев солнце.

— О том, какой ты охуенный, — честно признался Узумаки.

Саске недоуменно вскинул брови. Усмехнулся, уже привычным жестом обнял Наруто за плечи. Наверное, нужно было сказать в ответ что-то равнозначное, такое же приятное и слегка смущающее — но подходящих слов как-то не нашлось, и Учиха промолчал. Только на губах задержалась задумчивая улыбка, да пальцы легонько поглаживали джинчурики по плечу.

— И о том, что надо было давно на тебе повиснуть, — улыбнулся Наруто. — Тогда бы ты так просто фанатских облав не избежал бы. Если бы меня не прибили бы сразу, я бы смог дослужиться до главы фанклуба, во!

Саске скосил на него глаза, весело хмыкнул:

— Тогда бы я сбежал на пару лет раньше. Или вообще до окончания Академии.