— Пытался отобрать мышей, — сообщила одна из змеек, подлезая под руку Саске за заслуженной похвалой.
— Верните обратно, он там для экосистемы нужен.
Орочимару проследил, как Саске небрежно закинул ужа обратно в портал. Посмотрел на то, как к нему ластится его призывная змейка… И целую секунду раздумывал над тем, чтобы поубивать их всех нафиг или, как минимум, запереть в том измерении, где только полянка радиусом в четыре метра, травка, мыши, ужи и искусственное освещение.
Но… Вряд ли они даже так поймут, за что им такая немилость.
Змей закрыл портал и молча двинулся вглубь базы. Натренированный мозг упорно подсовывал факты, подтверждающие возникнувшую в голове теорию, с безжалостностью настоящего учёного препарируя свою жизнь и последние события. Глупо было надеяться, что удастся преодолеть естественные различия, просто приложив немного желания и терпения.
Он устал. Он смертельно устал тащить всё на своём горбу. Да, он понимал, что не все люди такие умные, как он. Что некоторые люди по-другому умные, что надо просить, говорить, уговаривать, показывать… Учить. Но окружающие почему-то не спешили учиться и становиться равноценными партнёрами. Хоть в чём-то. Продолжали ожидать повеления Орочимару.
Он пришёл, а его даже никто не попытался обнять. И ни разу. Никто. Не обнял его по собственной инициативе. Можно подумать, это только ему надо и никто не плющится втихую, его тиская. Ладно в первый раз — суровый змей, сложно поверить, что его можно тискать. Но в двадцатый?
В таком случае проще использовать прежнюю схему. Вот есть он. И есть его инструменты. Не ждать, что эти инструменты до чего-то там додумаются или проявят толковую инициативу. Нет, только прямое управление, никаких надежд.
А может, он просто преувеличивает? Раздувает из мухи слона… Он сейчас вроде как подросток, а им свойственен максимализм. До такой степени, что хочется всех поубивать, чтобы страдать от одиночества с полным правом, а не так… Когда вроде как всё хорошо.
Ради эксперимента Орочимару решил подождать. Сидел на кухне во время обеда. Дождался Джи. И ни разу не попросился на ручки. А никто и не предложил… Даже Джирайя посмотрел настороженно и не стал его трогать, ошиваясь рядом, как бездомный пёс.
Неужели он всех настолько пугает?..
Орочимару сам удивлялся, как ему удалось удержаться от активации экстренной консервации базы. Это когда стены, связанные различными фуин, идут друг к другу и сплющивают, перемалывают всё своё содержимое в однородную кашицу, а потом ещё и нагреваются, спекая в симпатичный уголёк, в котором совершенно непонятно, где стол, а где — чья-то рука. Наверное, удержаться помогали неравномерно растущие конечности, хотелось списать всю истеричность на подростковое состояние.
Страдать Змей предпочитал с обеспечением максимального комфорта — то есть забравшись под кровать с кульком конфет. Карамельки при разгрызании издавали звук, очень похожий на сухой треск ломающейся кости, и можно было представлять, что это «хрусть, хрясть, хрумк» происходит в процессе мести всем, не захотевшим его обнимать и няшить. Но долго идиллия не продлилась.
Джирайя за время своего отсутствия успел ужасно соскучиться по Орочи, но во время обеда не решился захапать Змея вовсе не из-за присутствия учеников. Просто Орочимару, похоже, нашел с кем разбавить одиночество. Очень характерный синяк на шее, подживающие царапины, почти скрытые одеждой, но все-таки заметные…
— Орочи?
В комнате на первый взгляд никого не было. Но не мог же Змей сквозь стены просочиться. Точнее, мог, но зачем бы? Джи наклонился, заглядывая под кровать, с некоторым удивлением действительно обнаружил там надувшегося Орочимару.
— Что-то случилось? Тебя кто-то обидел?
— Да. Обидели, — подтвердил Змей, нахохлившись. — Все.
Джирайя улегся на пол, чтобы удобнее было вести диалог — попытайся втиснуться он под кровать, в лучшем случае получился бы очень стиснутый бутерброд.
— Особенно тот, кто тебя так разукрасил? — открытый прямой взгляд, отсутствие истеричных ноток в голосе… Залегшая в углах рта горькая складка. — Или это ты за утешением ходил?
— М-м-м? — Орочи не сразу понял, о чём идёт речь. — А-а-а, да нет. Это я к Тсу бегал. Потому что соскучился. Стал бы я у непроверенных личностей утешения просить. А обидели позже. И раньше.
Джирайя немного помолчал. Он был, конечно, отходчивым, но все же не настолько, чтобы прямо сразу от обиды и ревности перейти к анализу того, когда и чем мог обидеть Змея. Еще и досада примешивалась, что кое-кто довзрослел, а ему ничего не сказал.
— Значит, из-под кровати сам не вылезешь?
— А надо вылезать? — Орочимару помрачнел и хрустнул конфеткой.
Жабий санин кивнул сам себе, резко выбросил вперед руку, цапнул Змея и, как пробку, выдернул наружу. Для обеспечения скорости рывка пришлось самому садиться, так что Орочи влетел как раз на колени… Где его принялись злостно щекотать.
— Давай, признавайся, где именно все неправы и за что меня собрались убивать.
Ответить Змей не смог, так как увлечённо щекотался, прижимался и вообще цвёл улыбкой.
— Какой убить? Не было ничего убить… — пробормотал он чуть позже невнятно.
— А то я тебя не знаю, — хмыкнул Джирайя, потершись щекой о темноволосую макушку. — Если ты начинаешь так злобно хрустеть, значит, точно представляешь, как перегрызаешь кому-то шею. Я соскучился…
— Я тоже, — тихо признался Змей, прижимаясь крепко-крепко. — Очень. А обиделся я на то, что я вот пришёл, а меня никто даже ни разу не погладил по собственной инициативе. И вообще… Будто заставляю всех со мной носиться.
Джи прерывисто выдохнул. Потом вдохнул глубоко-глубоко, снова выдохнул.
— Орочи… А ты не думал, что тебе просто боятся надоедать? Потому что желание трогать и тискать слишком сильное. А если обнимать постоянно, это рано или поздно начинает раздражать.
— Думал, — Змей опять надулся. — Без прямой команды меня, значит, погладить нельзя… И что я неделями не слезал с ручек, подсказкой не является. Да понимаю, ерунда, да, и у тебя прав злиться гораздо больше… Но когда Саске свою призывную змею погладил, а ко мне никто даже не дёрнулся — ваще обидно стало. И я начал вспоминать, когда это мне что доставалось не по моей инициативе.
Джирайя покачал головой:
— Сравнил дар ками с онигири… Хотя в тараканах Учих ты должен лучше разбираться. Но призывное животное, особенно мелкое — создание зависимое. И ласка тут скорее элемент дрессировки.
— Вот именно! — Орочимару снова надулся, обнимая себя руками за плечи. — Дрессированной змейке и то больше достаётся. Понимаю, ерунда всё… Но я думал почему-то, что у меня появились друзья. Ан вон оно как. Обидно.
— Друзья? — улыбка жабьего санина вышла светлой и немного грустной. — Скажи, Орочи, как ты считаешь — если что-то случится, молодежь бросится тебя спасать?
Орочимару задумался.
— Наруто — да, он всех спасает. Сакура… Ну… За компанию, возможно. Саске — понятия не имею, тараканы Учих непредсказуемые. Гурен и Юкимару — обязательно, но у них нифига не выйдет, так как они бестолковики.
Джирайя усмехнулся:
— Спорим, Учиха вообще первым будет, причем с аргументацией «это мой сенсей, и только я имею право делать ему гадости»?
— Ну, если с такой аргументацией, то да, — помрачнел Орчимару. С ростом тела росла и паранойя. Ясно представилось, как Саске, его, конечно, спасает… И так «Нечего сенсею в плену прохлаждаться, вон у него сколько наработок, пусть силу мне ищет».
Сейчас Орочимару понимал, насколько беспечным он был, так походя доверяя дела Учихе.
— Неважно, — отмахнулся Змей. — Смотри, как я подрос! Представляешь, Тсунаде умеет недурно соблазнять невинных подростков, прям интересно, откуда такие умения.
Джирайя усмехнулся:
— А может быть, дело в совершенно конкретном подростке, а, Орочи?
Поскольку они сидели в обнимку, Джи и делать ничего не пришлось — только немного наклониться, чтобы коснуться губ долгим и нежным поцелуем. И дыхание у него во время этого поцелуя сбилось неподдельно.
