— Спасибо за твою папку. Здорово помогает. Расскажешь, как у вас дела? Или тебя покормить сначала?

— Еда… — жёлтые глаза мечтательно загорелись. Змей слегка не рассчитал. Раньше он такие марш-броски делал на раз, не запыхавшись и не проголодавшись, а сейчас… Надо нарабатывать форму, и не только умственную. — То есть… Вообще, Коноха — неплохо организованная саморегулирующаяся система. Чтобы её сломать, нужно поставить очень много палок в разные колёса. Если эти палки убрать…

Тсунаде все же не удержалась, потискала его еще немного. Потом лёгким, молодым движением соскочила на пол:

— Идем, покормлю. Или ты на ручках? — она протянула помянутые ручки.

— На ручках! Я слишком кавайный, чтобы ходить по земле!

Сенджу рассмеялась:

— Тогда почему ещё вся Коноха не судачит о гордом катании верхом на змее, а?

— Слухи я не люблю больше, чем ходить, — проворчал Орочимару, прижимаясь. — Доверил бы Учихе работать змееносцем, но он тоже занят был.

— Плохо быть каге, да? — Тсунаде погладила его по голове. — А хорошим каге — еще хуже… Блинчики или суп?

— Занят вызыванием у меня зависти и приступов тоски, если что. Суп. А потом блинчики.

— В смысле — вызыванием у тебя зависти? — не поняла Тсунаде. — С шаринганом тренируется, что ли?

— Приступов зависти, которые привели меня сюда.

Сенджу помолчала, раскладывая еду по тарелкам. За долгие годы она научилась не требовать от собеседника ответов, если тот не хочет говорить прямо, хотя так и не поняла, к чему вся эта велеречивость. Но… Право слово, это же Орочимару. Скрытный Змей, который может иметь две, три, пять и больше слоев кожи, скрывающей нутро…

…и так доверчиво прижавшийся к ней сейчас.

Обнять, легонько поцеловать в щеку, придвинуть тарелку. И молчать, чтобы не спугнуть теплое щекотание в груди.

Орочимару ел быстро, но аккуратно, при любой возможности прижимаясь к самой знаменитой груди. Мягонько. Тепло. Уютно-о-о…

— Хорошо… — тихим выдохом сорвалось с губ.

— Оставайся, — Тсу прижалась щекой к его виску. — То есть… Я сейчас не про то, чтобы остаться в Конохе насовсем. Оставайся вот тут, — ладошка легла на грудь напротив сердца. — Оставайся… Живым.

— Это входит в мои планы, — улыбнулся хитрючий змей. — Постарайся, чтобы мне было где оставаться. Эх, Тсу… Такая сильная. Такая честная. Как же я скучал…

Сенджу обняла его крепче.

— Честная? — вздох сорвался с губ сам собой. — Оказывается, Орочи, я почти забыла, как это легко — быть честной. Хотя бы с собой.

— Честная, — кивнул Орочимару серьёзно, поглаживая её кончиками пальцев по лицу. — Там, где остальные легко скатываются в ложь и двуличность, ты останавливаешься и всегда смотришь правде в лицо. Конечно, ты пыталась однажды не смотреть… Но у тебя не получилось. И сейчас пытаются заставить не смотреть — тоже не получится. Дар это или проклятье?.. Зависит от того, применяешь ли ты это или стараешься бороться. Но меня всегда восхищала эта черта в тебе.

— Значит, восхищала? — Тсунаде не стала прикрывать глаза, напротив, поймала взгляд Змея. Усмехнулась. — Ты никогда не говорил об этом раньше.

— А зачем?

— Это воодушевляет, знаешь ли. Немногое вызывает у тебя восхищение.

— Чуть больше, чем принято считать. Но я был маленьким, слепым и очень-очень напуганным и не мог отвлекаться на то, чтобы говорить комплименты красивым девушкам.

— Ты? Был маленьким? — Тсунаде голосом выделила слово «был». — Почему ты так считаешь?

— Был. Очень суженное восприятие было. Я. Моя цель. И всё вокруг занавешивает моя паранойя. Теперь я вижу, что к цели ведут несколько путей и не обязательно вкладывать все силы лишь в один. Очень расширилось восприятие. Я был о-о-очень маленький.

— Тогда я очень рада, что ты повзрослел, — Тсунаде поцеловала его в кончик носа. — Осталось мне кое-что вспомнить, раз Джи справился со своей преградой самым первым.

— Вспомнить? — уточнил Орочимару, склоняя голову на бок. — Преградой?

Сенджу коротко кивнула.

— Именно преградой. Мы… Все трое… Что-то потеряли. Или не нашли. Ты и сам понял, когда говорил про паранойю. Не могу сказать, что именно было у Джи… Но он через это перешагнул. С твоей помощью. Ты — сейчас, с его. И, похоже, Наруто тоже поучаствовал. А мне… Нужно вспомнить, чему именно учил оджи-сан. Каким именно он был. Ты знаешь, что Нидайме часто ругался с братом из-за его эмоциональности?

— Не знал таких подробностей, — осторожно проговорил Змей. Что Тобирама Сенджу был единственным, кто мог прямо возражать Хашираме, он знал. Что это доходило чуть ли не до «врезать в лобешник» — слухи были. Но излишняя эмоциональность?..

— Хашираму-оджи-сана было легко расстроить — но так же легко и обрадовать, — светло улыбнулась Тсунаде. — Нидайме… Он считал, что каге должен быть более сдержанным. Что шиноби вообще не должен поддаваться эмоциям. Я не очень хорошо помню, но это… Забавно смотрелось, когда Шодай сначала впадал в депрессию от того, что отото на него рявкнул, а через несколько минут буквально вколачивал в землю взглядом того, кто высказывался за очередную резню. С ним легко было играть — он не расстраивался, когда проигрывал, и торжествовал в случае победы… Он был самым честным с собой человеком, которого я знала. И… Он учил этому. Показывал. Но он слишком рано умер, чтобы я поняла все до конца.

Орочимару сглотнул, подавив желание немедленно пойти и воскресить дедушку прекрасной Тсу. Но всё-таки для таких кульбитов надо сначала его у шинигами отобрать, а с этим тоже проблемы.

— Это очень хорошо, — серьёзно кивнул Змей. — Правителю важно быть честным и иметь незамутнённый взгляд на себя и на реальность. Лжеца легко обмануть. Манипуляторы падки на лесть… Будешь меня соблазнять?

— А ты уже дорос… Физически? — Сенджу очень лукаво улыбнулась.

— Ну, смотря как соблазнять будешь, — застенчиво сказал Орочимару, накручивая на палец прядку волос.

Тсунаде наклонилась вперед, почти касаясь губ Змея:

— Очень честно и напролом, Орочи…

— Весь трепещу!

— Трепещи, — согласилась куноичи, втягивая его в поцелуй.

====== Катон ======

Комментарий к Катон *Здесь имеется в виду прямое значение слова “Катон”, а именно — “Высвобождение огня”.

Сакура долго обкатывала свою теорию, прежде чем подойти к Саске и предложить тому поучаствовать в эксперименте. Вопреки здравому смыслу, она всё равно очень и очень робела, пока излагала свою теорию Учихе. А уж план эксперимента она вообще проговаривала машинально, не глядя на него.

— То есть ты хочешь, чтобы я освоил Катон, — уточнил Саске. — Но другой Катон?

Сакура застенчиво кивнула. Учиха хмыкнул:

— Почему бы и нет? Показывай свой план.

— В общем, обычное оранжевое пламя — это горение древесины, которое составляет около трёхсот градусов тепла, а реакция алюминия и фтора порождает пламя в пять тысяч градусов по Цельсию, — зачастила Харуно, доставая реагенты. — Будет здорово, если удастся использовать в техниках настолько горячее пламя.

— А расход чакры? — сосредоточенно нахмурился Саске. — На такое горячее пламя должно потребоваться много энергии. Или я не улавливаю чего-то?

— Я полагаю, — осторожно проговорила Сакура, — что расход чакры будет отличаться… Не так уж сильно. Ведь нужно не подогреть уже существующую вещь до нужной температуры, а придать неоформленной чакре более активную форму. Вот, смотри. Постарайся проникнуться его сутью, осознать, какое оно и чем отличается от обычного, жёлто-красного.

Сакура смешала ингредиенты и тут же отпрыгнула в сторону, чтобы её не забрызгало искрами. Белое злое пламя пошипело несколько секунд и погасло.

Саске поморгал, прогоняя мелькавшие перед глазами мушки. Оценить жар пламени было сложно, а вот яркость сразу же бросалась в глаза, причем почти буквально. Яркое, искристое, горящее неоднородно… Для активированного шарингана нечто подобное должно быть очень и очень неприятно. Но ощущения… Ощущения уже можно было уловить, хотя и не полностью. Оранжевое пламя было более… Уютным. Понятным, теплым и… Мягким. Белое пламя же было… Острее. Парадоксально — холоднее… Обжигающим, как самый лютый холод. И более нестабильным.