— Птс! Итачи! Ты как к лекарствам относишься? — послышалось с потолка.

— М-ма… Ты хочешь впихнуть в меня то, что не выпил Орочимару?

— Неправда, неприличных предложений я тебе пока не делал. Я только о снадобье говорю…

— Нии-сан будет дисциплинированным шиноби. Нии-сан всё выпьет? — подал голос Саске, на всякий случай фиксируя тело Итачи обнимашками.

Тот кивнул.

— Конечно.

Кабуто сноровисто подтащил снадобье к губам, придерживая чашку. Итачи глотнул, пожал плечами.

— И из-за этого Орочимару устраивал драму? — его бровь медленно поднялась вверх.

— Хороший шиноби, дисциплинированный… Ты, поди, и в госпитале сколько положено лежал?

— Я почти не бывал в госпиталях.

— То-то Кабуто так ругался на запущенность твоего здоровья…

Итачи почувствовал себя будто в клетке с двумя молодыми тиграми. Неизвестно, что они хотят — то ли поиграть, то ли облизать, то ли загрызть, а может, вообще что-то другое… Но и бить вроде не за что, да и вообще, хотелось бы подружиться… Может, почесать?..

Учиха решил, что это достаточно безумно, чтобы выполнить.

— Вот видишь, Итачи ты тоже нравишься, — сообщил Саске.

— По-моему, он подлизывается, — заметил Кабуто, хищно его разглядывая.

— Кхем… Я лекарство выпил, спокойной ночи пожелал…

— А мне?

— Спокойной ночи, Кабуто.

— Вот теперь точно подлизывается, — хмыкнул Саске, укладываясь поудобнее. — Какие мы страшные… спокойной ночи, нии-сан. Спокойной ночи, сенсей.

И, с хитрой улыбкой:

— Спокойной ночи, Кабуто.

— Спокойной ночи, мур…

*

Итачи сидел в намётках своей новой комнаты и, затаив дыхание, гладил чёрный язычок пламени. Это было так удивительно… Саске за пару минут удалось сделать то, что ему не удавалось сделать в течение почти полжизни. Мысль о том, что всеуничтожающей стихии может быть нужна всего лишь его ласка, просто не приходила в его голову. Да и не могла прийти.

Итачи привык всё преодолевать. Усталость, боль, нежелание, сонливость… собственные привязанности. Вполне логично, что и для Саске он решил стать лучшим учителем в меру своего понимания — стать для него лучшим барьером, почти непреодолимой преградой, учащей совершать невозможное.

Но Саске его обошёл, зашёл с другой стороны. Он обогнул иллюзиониста, специалиста по обходным путям, не ломая стены лбом, а ища точки наименьшего сопротивления. И это не было плохо — это вредило разве что самому умению пробивать стены лбом, но не умению решать задачи, поставленные жизнью.

Его совсем взрослый отото.

— Можно? — в комнату заглянул Орочимару.

— М? Заходи, — Итачи ничем не показал своё сомнение в том, что Змей захочет с ним говорить после произошедшего.

Но Орочимару не только захотел — он ещё во мгновение ока оказался рядом, положив ему голову на колени, и пожаловался:

— Голова болит.

Учихе ничего не оставалось, как начать наглаживать столь явно подставленную часть тела. Тем более, что Змей всегда был рад подобным взаимодействиям.

— Прости, я не должен был…

— Прощаю. Я же сам настоял, чтобы ты расслабился и выпустил своих демонов, — Орочимару посмотрел на совсем-совсем дружелюбный язычок пламени. — Зато ты с ними, наконец, разобрался.

— Долго ещё голова болеть будет?

— Понятия не имею. Ты гладь, гладь, не отвлекайся.

— Хм… Какой ты капризный… то лекарство не пьёшь, то на поглаживания напрашиваешься… Откуда у тебя вообще такие замашки? Ты же вроде сирота…

— Ты так говоришь, будто это что-то плохое. В своё время я был очаровательнейшим ребёнком, милым, послушным, большеглазым… Ни одна женщина не могла устоять! А уж когда я приваливался под бочок, чтобы согреться, и тихонько сопел, таяли даже куноичи.

— Так тебя… баловали? — недоверчиво переспросил Итачи.

— Время, конечно, было не самым удобным для балования, но лет до четырёх я умудрялся практически не слезать с рук взрослых. А вместо сладостей, которых было всё-таки очень мало, меня поили сладким-сладким чаем.

— Хм…

— Не веришь? Сам попробуй отказать такому милахе!

Орочимару взмахнул рукой, создавая проекцию себя четырёхлетнего. Ребёнок шаркнул ножкой, потянулся вперёд, обнимая его за шею тонкими бледными ручками.

Итачи был закалённым воином — он даже умудрялся как-то отказывать брату, который был не менее милахой… Впрочем, Змей сейчас его просто обнимал, а не просил тренировок с ним. Да и даже бы если попросил — сейчас Итачи не жил в таком безумном ритме и с радостью бы выполнил просьбу.

Как уж тут устоять простым гражданским женщинам?..

— Сверстники меня из-за этого сильно не любили, но у меня в любом случае отношения лучше строились со взрослыми.

Итачи промолчал, переваривая мысль, что сироте досталось гораздо больше любви и заботы, чем наследнику немаленького клана. А ведь его грозились отправить в приют, если он не оправдает возложенные надежды…

— А вот Джирайя вечно попадал в неприятности. Я его даже порой отмазывал, потому что видел, что он не злой, просто слишком любопытный и местами рукожопенький.

— За это он не любил тебя особенно? — хмыкнул Учиха.

— Ага. Подлизой меня считал. Пф!

— А ты разве был не подлизой?

— Нет, конечно. Языком я начал работать гораздо позже!

Итачи потрепал его по волосам и вздохнул. Язычок пламени на его руке заластился, прижимаясь, как маленький милый Орочимару. Хорошее, кстати, сравнение. Когда маленький — очень милый, а когда вырастает…

— Не хочешь в очаг? — предложил Змей. — Теперь-то ты с Аматерасу разобрался…

— Спасибо, но я пока передохну. Не хочу терять связь с реальностью.

— А, наслаждаешься тем, как тебя змеёныши обложили?..

— Они, скорее, напоминают тигров. Вроде дикие, непредсказуемые и хищные. Но котики.

— Боишься?

— Не думал, что я когда-то снова почувствую страх… — Итачи покачал головой и уставился куда-то вдаль.

— Вполне логично. У живых мертвецов нет надежды, а значит, нет и страха. А теперь ты жив. Вновь знакомься с этим чувством.

Итачи только тихонько вздохнул.

*

Во дворце даймё был бардак. Внезапное исчезновение псевдо-Орочимару вызвало куда больше паники, чем нежели его бы видели в какой-то конкретной точке и пускали бы о нём слухи. Более того, никуда не делись его змеи — ползали по замку такие вальяжные и наглые, не наступить, не перешагнуть и вообще лучше здороваться.

Доволен был только малолетний сын даймё, который всех этих змей кормил, гладил и руководил их диверсионной работой. О, он был в полном восторге, строя пакости всем этим надутым вельможам, которые заставляли его вести себя прилично… За каждое «Тссс!» отомстил!

Заочно недо-Орочимару был признан мальчишкой самым крутым взрослым на свете. Во-первых, потому что у него были совершенно крутецкие змеи, от которых доставала-сестрёнка поднимала дикий визг. Во-вторых, потому что он не говорил с Норайо, как с несмышленышем. А главное — понимал, что взрослые — тупые! И не ценят действительно интересных вещей!

— Одного агента ты себе завербовал, — покивал Кабуто. — Маловато, маловато…

— Зато высокопоставленного, — хмыкнул Саске. — М… чего бы такого устроить? Не мог же я пропадать просто так.

— Саске… а как у тебя с массовыми гендзюцу?

— Смотря какой детализации. В принципе, на местность наложить могу, но непрочное.

— Всего-то нужно поменять кое-что в ощущении равновесия. Верх и низ попутать людям.

— Это легко… но в чем смысл?

Кабуто застенчиво опустил взгляд.

— Это весело.

— А репутация сенсея?

— Её может испортить только потворство банальной глупости. Ну, то есть этот ребёнок — тоже тот ещё дурында, но он не банален и вносит свежий ветер в застылую систему… А вообще… тебе бы узнать, кто с кем и какие интриги, но уже не успеваем по времени.

Саске хмыкнул:

— Можно выбрать несколько человек и просто сказать им «ай, как недостойно». Что именно, они сами додумают.