— Как на обладателе кристально чистой совести на мне бы это не сработало.
— Даже если бы это сказал тебе Орочимару?
— У. Уел. Ладно, меня тут типа нет, — Кабуто потискал его напоследок и скрылся.
Саске похихикал себе под нос, стараясь сделать это максимально злорадно, и пошел наводить хаос.
В самом деле, издеваться над другими оказалось так весело.
*
До конца недели Саске исправно маячил во дворце, доводя чиновников до нервной трясучки многозначительными разговорами. Даймё смутно радовало хотя бы то, что змей по коридорам больше не ползало, и главное, в кровати его сына они не ночевали. Но, право слово, тут не сразу и решишь, что хуже — десяток обычных змей или одна человекообразная? По окончанию отведенного Орочимару срока Учиха торжественно сообщил, что гостеприимство даймё восхитительно, но дела требуют его внимания, поэтому он вынужден покинуть сие замечательное место. Пару облегченных вздохов Саске предпочел «не заметить».
Всё равно ведь собирался вернуться за заказом. По времени выходило, что как раз успеет до Конохи и обратно. Хотя можно было оставить во дворце пару змеек с пузырьком крови, и потом воспользоваться обратным призывом.
А то, что в теневой бухгалтерии он ошибки не только правил, но и приписывал, обнаружат далеко не сразу. Шаринган позволял идеально подделывать почерк.
Кабуто в это время верно исполнял свою любимую роль тени. Подъебнуть, когда надо, принести завтрак, помыть, накрасить, подсказать… Пошипеть из кустов на девушек, строящих глазки Саске… Надо признать, что три четверти людей при виде Учихи в таком образе вставали перед дилеммой — то ли бояться, то ли глазки строить. Восхитительности своей Саске не растерял.
— Куда теперь? — поинтересовался Якуши как неприличный потолок.
— За биологическим материалом, — отозвался Учиха. — За день как раз успеем добраться до Конохи, а такие дела лучше творить ночью.
— За которым биологическим материалом?..
Саске задумался, вспоминая, говорил ли при Кабуто о своем желании обойти упрямство неких красноглазых особ.
— Для Эдо Тенсей.
— А. Точно же… Нет, такого у нас на складе не завалялось. Тогда подожди пару минут, я соберу еды в дорогу.
— Как Орочимару не обленился окончательно с таким помощником, как ты? — риторически поинтересовался Саске.
— Орочимару-сама может не волноваться больше за такие неважные и рутинные дела, как кормление или запись хода эксперимента, и может сосредоточиться на чём-то более важном, — всё же ответил Якуши, появляясь действительно ровно через две минуты. — Пойдёшь в образе или как?.. Всё-таки рядом с Конохой тебя будут бить меньше, чем Орочимару.
Учиха передернул плечами:
— Может, нарисуешь что-нибудь нейтральное? Меня, конечно, бить не будут, зато очень яро поволокут типа домой.
— М-м-м… Даже не знаю… — Кабуто в задумчивости посмотрел ему в лицо. — Может, просто в блондина? Будешь бледной молью, никто и не подумает на тебя…
— Краска? — обреченно вздохнул Учиха. — Или все-таки хенге сойдет?
— Мы же ненадолго. Хенге хватит.
— Это радует…
Саске сложил нужные печати, меняя облик на блондина с крысиным хвостиком и острым носом. Наклонил голову набок:
— Ну как?
— Хм… Изменил тон кожи, перфекционист? Не надо, оставь свой. Будет чем эстетов пугать… Хотя куда ты от своей ауры-то денешься?..
— Ты сейчас о чем? — Учиха еще раз сложил печати, подправляя образ. Родные черные глаза на лице бледного и очень светловолосого блондина должны были смотреться жутковато.
— Всё равно валить и трахать, — сдался Кабуто. — Ну хоть блонди тебя не признают. Никаким местом на Учиху не похож.
Учиха одарил его задумчивым взглядом.
— Мы можем не спешить и остановиться где-нибудь на несколько часов. Завалишь.
— Э-э-э…
— Что, нет желания? Или хочешь поскорее вернуться к Орочимару?
— Есть желание. Но мы же вроде как на миссии…
— Мы ее завершили, — хмыкнул Саске, дотрагиваясь до щеки Кабуто кончиками пальцев. — И идем по личным делам с разрешения Орочимару.
Кабуто замер, глядя затравлено. Вроде как можно… действительно можно. И хочется. Очень-очень хочется. Но ведь небезопасно! Люди в такие моменты особо беспомощны. Да и…
— А разве можно?
— Кто нам запретит? — Учиха хмыкнул, качнулся вперед, вцепляясь в губы Кабуто поцелуем.
Тот не удержался, поддался, прижимая ладони к чужой груди. Как он ещё раньше не зацеловал Саске — даже Орочимару-саме не узнать. Но красить, регулярно быть в близком контакте… И не целовать эти губы, не прижиматься к этой коже, не требовать близости… Смотреть на эти взгляды, когда откровенно желающие, а когда и откровенно любующиеся…
Неужели действительно можно?..
Неужели он достаточно интересен сам по себе?..
Нет, глупости.
— Кабуто, — ласковым, доверительным шепотом на ухо. — Я тебя сейчас укушу. В лучших традициях Орочимару.
— За что, Саске-сама?
Учиха моргнул, уставился на Якуши ошарашенным взглядом.
— Ты опять загоняешься… Кабуто, все в порядке?
— Конечно. Всё в порядке.
— Ты назвал меня «сама».
— А что не так?
— Я не Орочимару, — осторожно напомнил Саске. — А ты — не моя призывная змея.
— Ты тот, кого Орочимару-сама не убил за использование его образа.
— Хм. Пойдем, тут все-таки место не слишком подходящее.
— Конечно, — Кабуто согласно кивнул. — Веди.
Саске покосился на него, но промолчал. Такое поведение Якуши слегка даже пугало.
Покинуть дворец дайме им удалось без проблем — слишком рады были тому, что змеиный санин изволил отбыть. А сын даймё был ещё больше рад маленькой змейке, которая приползла к нему греться в рукав. А всевозможных гостиниц в городе было более чем достаточно. Рис, конечно, не Огонь, но столица есть столица.
Добраться до ближайшей, снять номер, зайти. Притянуть Кабуто к себе, крепко обнимая и утыкаясь носом в волосы.
Для Якуши это было слегка неожиданным. Просто объятие? Они же сюда за другим пришли… или нет?
— Что-то случилось?
— Ага. Ты приравнял меня к Орочимару. Это внезапно, знаешь ли.
— Комплекс неполноценности? — с сомнением уточнил Кабуто.
— Просто странно, — качнул головой Саске. — Мне было бы приятней, зови ты меня просто по имени*.
* В японском языке обращение без суффикса — знак близких отношений, но без “сюсюканья”. Обычное обращение взрослых к детям-подросткам, друзей друг к другу и т.д. Если же человек вообще не пользуется суффиксами, то это явный показатель грубости.
— Хорошо, Саске, как скажешь, — вздохнул Кабуто печально.
— Почему для тебя это важно? — Учиха тронул его за подбородок.
— Я не понимаю вопроса.
— Почему тебе так важно именно служить? Быть… полезным? — пауза. — Почему не просто — любимым?
Короткая пауза.
— А разве любят не за служение?
— Нет, не только. За служение обычно уважают, — рукой по щеке, скользнуть к затылку, зарыться в волосы. — Ну что, будешь заваливать?
И без того тёмные чёрные глаза мгновенно стали ещё темнее.
— Буду, — уверенно заявил Кабуто, подаваясь вперёд и целуя. Вкусный, вкусный Саске. Раздеть, облизать, облапать… Обнажить — как бутон распускается, жёсткие зелёные листики выпускают нежные, хрупкие лепесточки. Погладить раскрытой ладонью кожу — гладкую, чувствительную… Прижаться губами под ключицей… мягко оттеснить к кровати, завалить.
Зацеловать каждый сантиметр кожи.
Саске только и успевал, что реагировать — прогибаться под руками, ахать, поворачиваться. Жадно впитывать прикосновения. Можно было бы сгрести себя в кулак и перехватить инициативу, но… зачем? Зачем, если не нужно ничего доказывать?
Если можно просто — быть искренним?
— Какой ты красивый… — сбивчивый, восхищённый шёпот. — Всегда красивый, в любом облике. Как таким не восхищаться?..
Загладить, зацеловать — почти совсем невинно, потому что невозможно не прикоснуться, невозможно не целовать. Всего, со всех сторон, чтобы не осталось ни единого незаласканного кусочка. Шёпот, быстрые прикосновения, движения… всё это заставляло погрузиться в процесс, забыть обо всём.
