На следующее утро Янис проснулся первым. Это было довольно необычно, так что он тихонько выполз из спальника, чтобы не тревожить Рила. Огляделся, собрал все кусочки своей шкуры в аккуратный сверток, упрятал в рюкзак и пошел купаться, благо вода в озере была достаточно теплой даже с утра.

Наплескался он поэтому вдосталь, смывая последние клочки старой шкуры, оттирая новую чешую до шелковистого блеска и просто приходя в себя и приноравливаясь. Почему-то не отпускало ощущение, что подросли не только змейки, но и он сам, вот только проверить это пока не получалось — не с чем было сравнить.

Когда Янис закончил плескаться и направился к берегу, Рилонар уже проснулся. Сидел на камне, щурясь от утреннего солнца, и глядел на выползающего из воды Яниса так, что того в жар кинуло — такой откровенно оценивающий и восторженный был этот взгляд.

— Ну… вот, — Ян слегка смущенно шевельнул змейками, которые, расслабившись, доставали теперь аж до колена в двуногой ипостаси и почти до земли — в хвостатой. — Как-то резко оно все.

— Тебе идет, — хрипотцы в голосе Рила со вчерашнего вечера, кажется, только прибавилось. Поднявшись, он шагнул ближе, медленно, будто растягивая удовольствие, — и зарылся руками в самую гущу взволнованно задвигавшихся змеек.

Руки тут же оплело до самых плеч. Ян запрокинул голову, мимолетно отметил, что рост, кажется, тоже чуть изменился, — и скользнул языком по губам.

— Мне понравилось, каким ты был ночью.

Глаза эльфа опасно блеснули, но только на мгновение. Потом они вовсе закрылись, и Рил тихо сказал:

— А мне — какой ты сейчас. Хочу тебя так.

Что-то было в этом голосе и этом тоне, что пробрало Яниса до вставшей дыбом чешуи. Как когда-то, когда услышал такое же тихое и обманчиво спокойное: «Я же знаю, что ты меня раскаменишь, если что».

Это было даже больше, чем доверие. Доверие бывает слепым, бездумным, а Рил… Рил знал: довериться можно. Осознанно, понимая все — и оттого еще более безгранично и отчаянно. И Янис отвечал на это доверие.

Чуть приподняться на хвосте, оттянуть трансформу, возвращая человеческие черты лица. Коснуться губами плеча, шеи, подбородка. Оплести Рилонара змейками — ласково, но крепко, пробуя сероватую кожу на вкус крохотными язычками. Как будто не только Ян изменился — словно и для Рила пещеры не прошли бесследно.

Остался едва уловимый запах, ощущение чего-то… странного, непонятного. Или это воздух вокруг был такой странный? Задумываться Янис не стал, не было сил, когда Рил тихо застонал от одного только прикосновения губ к уху. Они будто поменялись ролями: теперь эльф стоял не шевелясь, запрокинув голову и подставляясь под прикосновения. Легкие, изучающие; ласковые и трепетные; все более страстные. Невозможно было удержать восхищенный вздох; невозможно было не касаться, не ласкать, не любить.

— Мое сокровище…

— Твое…

Послышалось или нет?

К еще не убранному спальнику потянул именно Рил, не давая осмыслить едва слышный выдох. И раздеваться принялся сам, почти красуясь, но все-таки не переступая какую-то грань. Голову у Яниса повело потом, когда он увидел, как Рил медленно опускается на колени, так и не открывая глаз, не видя, кто за спиной. Воспитанный дроу, он даже в моменты близости всегда старался оказаться лицом к лицу, все эти годы. И вот теперь…

Горгону пробрало невольной дрожью — не из опасения не оправдать, нет. От чувства запредельной, невероятной близости. Когда так — навредить не получится просто физически. Можно лишь нежить, ласкать, оплетая собой, давая почувствовать надежность, принося уверенность, что спина защищена. Оглаживать бока, скользить кончиками пальцев по ребрам, а удлинившимися змейками — по внутренней стороне бедра.

Любить.

— В… — едва слышно начал Рил.

— Кармане?

— Рюкзаке, — тихий смешок. — В наружном кармане.

Еще один поцелуй в плечо, подтянуть рюкзак кончиком хвоста, обшарить с помощью змеек все внешние карманы. Обвести кончиком языка лопатки, огладить бедра. Коснуться губами поясницы, потереться щекой, не в силах выразить распирающие изнутри чувства. И — ласкать, ласкать, ласкать, изнутри и снаружи, пальцами, ладонями и змейками, всем телом и полосками чешуи на руках. Замереть на мгновение, соображая, как лучше, — и послушаться опять едва слышного шепота: «Верхним». Толкнуться внутрь — медленно, на вдохе. Замереть.

И выдохнуть, шумно, почти вскрикнув.

Доверившись обнимающим его рукам и змейкам, Рил перестал опираться сам, чуть выпрямился — и обхватил ладонью их обоих, сжав и больше не двигаясь. Но и этого хватило, двойственное ощущение оказалось странно ярким.

И почему они раньше так не делали?

Наверное, потому, что такое — для особых случаев. Потому что невозможно представить обыденное сейчас, когда из глаз мало что искры не сыплются, а змейки сами свиваются, притягивая послушно обмякшего Рила. Такого странно тихого, расслабленного, только ладонь медленно сжимается и разжимается в такт движениям. Даже стоны — едва слышные, совсем на него не похожие.

Если сначала Янис все-таки немного опасался — выросли не только змейки, — то, видя такую реакцию, вообще забыл обо всем. Невозможно было думать, когда так отдавались, так принимали, полностью, без остатка, абсолютно и до конца.

И под самый конец, когда Рил снова уперся свободной рукой, подаваясь назад, нельзя было сдержаться, услышав вместо последнего стона:

— Твой!

— Мой!.. — шепотом, стоном, согласием, обещанием. — Люблю…

И медленно стечь рядом, не в силах разжать руки, отстраниться, снова дышать отдельно. Только так, одним дыханием на двоих, одним ритмом сердца.

Одним бесконечным, абсолютным доверием.

========== Глава 4 ==========

Странное ощущение отрешенности от мира не покидало целый день. И с утра, когда лежали, тесно обнявшись, не желая отпускать друг друга, и потом, когда сидели, все так же бок о бок, передавая флягу с водой и приходя в себя. А когда солнце начало припекать и Рилонар затащил спальник под высокие ветви кустов, чувство достигло апогея. Как будто мира не было, а был только их маленький зеленый лоскуток, бегущие по небу облака среди широких листьев и назойливый стрекот какого-то насекомого, спрятавшегося в ветвях.

— Здесь хорошо, — наконец подал голос Янис. До этого они и не говорили совсем, предпочитая молча впитывать окружающую тишину. — С тобой всегда хорошо…

Укутанный кольцами хвоста, змейками и руками Яниса, Рил чуть шевельнулся, кивнув, и затих снова. Потом все-таки сказал совсем охрипшим голосом:

— С тобой тоже. С самого начала…

Ян немного помолчал, впитывая в себя эти слова, как недавнюю тишину. Попытался прижаться еще плотнее, хотя, казалось бы, куда уж.

— Рил… А что именно произошло сейчас? Такое важное?

Он терпеливо ждал: видел, что Рил не просто молчит, а думает, мучительно пытается подобрать слова для того, что словами-то выразить почти нереально. Куда проще лежать так, прижиматься щекой к чужой ладони самым простым и доверчивым жестом, не скрывать эмоции, не натягивать масок, позволяя лицу отразить и усталость, и покой, и тихую радость.

Но это был Рилонар — и он все-таки справился.

— Когда мы в прошлый раз, когда я обгорел… Ты был такой уставший, но медленно оживающий. Как будто завязь на почему-то сбросившей листву ветке, уголек, разгорающийся в пепле. Ян, тебя хотелось оберегать и любить. Любоваться этим возрождением, чего бы оно мне ни стоило. Это… чудо.

Горгона помолчал немного, тоже подбирая слова.

— Да… я помню. Ты таким был в Айравате. Мне так хотелось сделать все, что только возможно… Но у тебя получается лучше.

— Просто больше опыта, — короткий смешок. — Но это не все. Вчера… ты был такой доверчивый… Ян, ты не представляешь, как это выглядело. Я сумеречный. Не светлый, во мне слишком много темного. И в этот момент…

Зажмурившись, Рил помотал головой.