– Но если я должен зачать множество детей…. – начал Мышелов.

– Хирриви и я кое в чем похожи на пчелиных маток, – объяснила Крешкра, – но не думай об этом. Сегодня мы обладаем вечностью, это так, но только в том случае, если сами сумеем сделать ее вечностью. Иди ближе ко мне….

Чуть позже Мышелов, в чем-то повторяя самого себя, сказал:

– Единственное, что плохо в восхождении в гору, – это то, что самые лучшие участки кончаются чересчур быстро.

– Они могут длиться вечность, – выдохнула Крешкра ему в ухо. – Заставь их продолжаться бесконечно, Мышонок.

Фафхрд проснулся, трясясь от холода. Розовые шары, ставшие теперь серыми, раскачивались в порывах ледяного ветра из открытой двери. На его одежде и вещах, разбросанных по полу, собрался снег, и снег лежал сугробом высотой в несколько дюймов у порога, из-за которого исходило и единственное освещение – свинцово-серый свет дня.

Великая радость, кипящая внутри Фафхрда, вступила в борьбу с этим мрачным серым зрелищем и победила его.

Однако Фафхрд был раздет и весь дрожал. Он вскочил, выбил свои вещи о кровать и натянул на себя заледеневшую, твердую, как доска, одежду.

Застегивая пояс с топором, он вспомнил, что беспомощный Мышелов сидит внизу, в камине. Каким-то образом Фафхрд не думал об этом всю ночь, даже когда он говорил Хирриви о Мышелове.

Северянин схватил свой мешок и выскочил на уступ, заметив уголком глаза какое-то движение у себя за спиной. Это закрылась массивная дверь.

Мощный порыв ветра ударил Фафхрда снежным кулаком. Северянин ухватился за шершавый каменный столб, к которому прошлой ночью собирался привязать веревку, и крепко обхватил его. Да помогут боги сидящему внизу Мышелову! Кто-то, пыхтя, проскользил под напором ветра и снега по уступу, и уцепился за столб внизу.

Ветер затих. Фафхрд поискал взглядом дверь. От нее не осталось и следа. Ветер снова нанес сугробы. Крепко держась одной рукой за столб и мешок, он ощупал другой рукой шершавую стену. Кончики пальцев, как и глаза, не смогли обнаружить ни малейшей трещины.

– Значит, тебя тоже выпихнули? – весело спросил знакомый голос. – Лично меня вышвырнули Ледяные Гномы, к твоему сведению.

– Мышелов! – воскликнул Фафхрд. – Значит, ты не?… Я думал….

– Насколько я тебя знаю, ты ни разу не подумал обо мне за всю ночь, – сказал Мышелов. – Крешкра заверила меня, что ты в безопасности и даже более того. Хирриви сказала бы тебе то же самое обо мне, если бы ты ее спросил. Но, конечно же, ты этого не сделал.

– Значит, ты тоже?… – спросил Фафхрд, ухмыляясь с довольным видом.

– Да, Принц-Родственник, – ответил ему Мышелов, ухмыляясь в ответ.

Они немного потузили друг друга (не отрываясь, однако, от столба), чтобы разогнать холод, но еще и просто от хорошего настроения.

– Хрисса? – спросил Фафхрд.

– Эта умница сидит внутри, в тепле. Они здесь не выгоняют на улицу кошек, только людей. Однако я кое о чем подумал…. Тебе не кажется, что Хрисса изначально принадлежала Крешкре и что Крешкра предвидела и задумала….

Его голос постепенно затихал и наконец умолк.

Ветер перестал налетать. Снегопад был таким легким, что друзья могли видеть почти на лигу над собой – до самой Шапки над заснеженными уступами Лика – и под собой, туда, где исчезала вдали Лестница.

И вновь их разум был заполнен, почти захлестнут, громадой Звездной Пристани и их собственной участью: двух полузамерзших песчинок, ненадежно висящих посреди замерзшего вертикального мира, лишь отдаленно связанного с Невоном.

В небе на юге виднелся бледный серебристый диск – солнце. Приятели проспали до полудня.

– Гораздо легче превратить в вечность ночь, которая длится восемнадцать часов, – заметил Мышелов.

– Мы скакали за луной сквозь глубины моря, – задумчиво произнес Фафхрд.

– Твоя девушка пыталась заставить тебя спуститься вниз? – внезапно спросил Мышелов.

Фафхрд кивнул.

– Пыталась.

– Моя тоже. А это не такая уж плохая идея. По ее словам, эта вершина дурно попахивает. Однако похоже, что камин забит снегом. Подержи меня за ноги, пока я свешусь и посмотрю. Да, плотно забит до самого низа. Итак?…

– Мышелов, – почти мрачно сказал Фафхрд, – существует путь вниз или нет, я должен подняться на Звездную Пристань.

– Ты знаешь, – ответил Мышелов, – я сам начинаю находить кое-что в этом безумии. И кроме того, на восточной стене Звездной Пристани может быть легкий путь к этой роскошной на вид Долине Разлома. Так что давай использовать на полную катушку те жалкие семь часов дневного света, что у нас остались. День – это явно не та штука, из которой можно сделать вечность.

Подъем на уступы Лика был одновременно и самым легким и самым тяжелым из всех восхождений. Уступы были широкими, но некоторые из них, сильно скошенные наружу, усыпали обломки сланца, при малейшем прикосновении сыпавшиеся в бездну. То тут, то там попадались короткие поперечные расселины, которые приходилось преодолевать, цепляясь изо всех сил за края тонких трещин, причем иногда приятели видели только на руках.

К тому же усталость, и холод, и даже головокружительная слабость наступали на этой высоте гораздо быстрее. Друзьям часто приходилось останавливаться, чтобы перевести дух и согреться. У задней стены одного широкого уступа – по мнению Фафхрда, правого глаза Звездной Пристани – путникам пришлось потратить некоторое время и сжечь в жаровне все оставшиеся смоляные шарики, частично для того, чтобы разогреть еду и питье, но в основном чтобы согреться.

Время от времени им казалось, что усилия прошлой ночи тоже ослабили их выносливость, но затем воспоминания об этих усилиях возвращались и рождали в друзьях новые силы.

А еще были внезапные предательские порывы ветра и непрерывный, хотя и меняющий свою силу, снегопад, который то скрывал вершину, то позволял ясно ее видеть на фоне серебристого неба; широкий, белый, выгибающийся наружу край Шапки теперь угрожающе нависал над самыми головами – такой же точно снежный карниз, как был в седловине, только теперь путники находились с другой, опасной его стороны.

Иллюзия того, что Звездная Пристань – это мир, существующий отдельно от Невона в заполненном снегом пространстве, становилась все сильнее.

Потом небо сделалось голубым, и приятели почувствовали, как солнце пригревает им спины – они наконец поднялись над снегопадом – и Фафхрд указал на крошечную щелку яркой синевы у края Шапки – щелочку, которая едва виднелась над следующим скалистым бугром, украшенным снежными разводами, – и воскликнул:

– Это верхняя часть Игольного Ушка!

При этих словах что-то упало в сугроб рядом с ним, и послышался приглушенный звон металла о камень, а в снегу осталось вертикально торчать подрезанное под тетиву и оперенное древко стрелы.

Мышелов и Фафхрд нырнули под защиту ближайшего выступа как раз в тот момент, когда вторая и третья стрела со звоном ударились о голый камень, на котором друзья только что стояли.

– Гнарфи и Кранарх опередили нас, черт бы их подрал, – прошипел Фафхрд, – и устроили нам засаду в Игольном Ушке – место само собой напрашивалось. Мы должны обойти вокруг и подняться выше них.

– А разве именно этого они от нас и не ждут?

– Они, как идиоты, слишком рано выдали свою засаду. Кроме того, у нас нет другого выхода.

Так что друзья начали подниматься к югу, все выше и выше, постоянно стараясь держаться за камнями или сугробами между своей тропой и тем местом, где, по их мнению, было Игольное Ушко. Наконец, когда солнце уже склонялось к западу, путешественники повернули снова на север и продолжали подниматься, вырубая теперь ступеньки во все более крутом снежном валу, который выгибался над головами, образуя поля Шапки, скрывавшей теперь две трети неба, словно зловещая крыша. Друзья то обливались потом, то дрожали, да еще им приходилось бороться с непрерывными приступами слабости и головокружения, однако при этом передвигаться так бесшумно и осторожно, как они только могли.