– Я сейчас оскоплю тебя – отрежу твою набитую дурацкими шуточками башку! – заорал Фафхрд и схватил первый попавшийся под руку магический инструмент, однако тут же передумал.

Чуть остыв, Фафхрд передал Мышелову чашу Сократа, и тот, продолжая подпрыгивать и пищать, насыпал в нее толченой мумии, добавил вина, размешал и, подскочив в фантастическом танце к Ахуре, протянул ей питье. Девушка не шелохнулась. Тогда Мышелов поднес чашу прямо к ее губам, и Ахура жадно осушила ее, не отрывая взгляда от усыпальницы.

К ним подошел Фафхрд с побегом вавилонского Древа Жизни, который был на удивление свеж и весь покрыт упругими листочками, словно Мышелов срезал его миг назад. Северянин ласково разжал пальцы девушки, вложил в них веточку и сжал их снова.

Все было готово, оставалось лишь ждать. Край неба зарозовел, само небо стало чуть темнее, звезды начали гаснуть, луна поблекла. Возбуждающие сладострастие зелья остыли, и предутренний ветерок больше не разносил их ароматы. Женщина продолжала смотреть на гробницу, а за ней, словно бы тоже не спуская глаз с усыпальницы, фантастической тенью сгорбился обтесанный монолит, на который Мышелов время от времени тревожно посматривал через плечо и никак не мог понять: то ли это грубая работа первобытных камнерезов, то ли нечто, намеренно обезображенное человеком из-за таящегося внутри этого камня зла.

Небо постепенно бледнело, и Мышелов уже начал различать какие-то чудовищные изображения на стене саркофага – людей, похожих на каменные столбы, и животных, похожих на горы, а Фафхрд уже видел зеленые листочки в руках Ахуры.

И тут произошло нечто потрясающее. В один миг листочки сморщились, а ветка превратилась в кривую черную палочку. И в то же мгновение Ахура задрожала и побелела как мел, и Мышелову показалось, что вокруг ее головы появилось чуть заметное черное облачко, как будто жившее в девушке и ненавидимое Мышеловом загадочное существо дымом выходит из ее тела, словно джинн из бутылки.

Толстенная каменная крышка саркофага скрипнула и начала подниматься.

Ахура двинулась к саркофагу. У Мышелова создалось впечатление, что ее, словно парус, влечет вперед черное облако.

Крышка поползла вверх быстрее, будто верхняя челюсть каменного крокодила. Мышелову показалось, что черное облако торжествующе устремилось к разевающейся щели, таща за собой легкую белую фигурку. Крышка саркофага распахнулась. Ахура добежала до самого верха и то ли заглянула внутрь, то ли, как почудилось Мышелову, ее частично втянуло за собой черное облако. Девушка задрожала крупной дрожью и, словно пустое платье, плавно осела на камень.

Фафхрд скрипнул зубами, в кисти Мышелова хрустнул сустав. Их пальцы до посинения стиснули рукоятки выхваченных мечей.

И тут, словно бездельник после целого дня отдыха в беседке, словно индийский принц после скучного дворцового приема, словно философ после шутливой беседы, из гробницы неспешно поднялась стройная фигура. Одет человек был во все черное, лишь на туловище у него серебрился какой-то металл, его шелковистые волосы и борода были цвета воронова крыла. Но прежде всего, словно эмблема на щите человека в маске, в глаза бросался оливковый переливчатый цвет его юной кожи, какой-то серебристый отлив, наводивший на мысль о рыбьем брюхе или проказе, а также что-то знакомое в его лице.

А лицом серебристо-черный человек безусловно напоминал Ахуру.

Опершись своими длинными руками о край гробницы, незнакомец благожелательно оглядел присутствующих и кивнул им, как старым знакомым. Затем, перескочив через каменную стену, он стал быстро спускаться по ступеням, наступив по пути на покров Аримана и даже не взглянув на Ахуру.

– Вы предвидите какую-то опасность? – заметив мечи, спросил он, ласково поглаживая бороду, которая, по мнению Мышелова, могла сделаться такой густой и шелковистой лишь в гробнице.

– Ты адепт? – чуть запинаясь, вопросом на вопрос ответил Фафхрд.

Пропустив вопрос мимо ушей, незнакомец остановился и с довольным видом стал рассматривать нелепый набор любовных зелий.

– Миляга Нингобль, – промолвил наконец он, – истинный отец всех семиглазых распутников. Полагаю, вы знаете его достаточно хорошо, чтобы догадываться, что он заставил вас притащить сюда все эти игрушки лишь потому, что они нужны ему самому. Даже в поединке со мной он не может удержаться от искушения попутно прихватить что-нибудь на стороне. Возможно, впрочем, что на сей раз старый сводник, сам того не желая, сделал перед судьбой реверанс. Во всяким случае, будем надеяться.

С этими словами незнакомец расстегнул пояс и небрежно отложил его в сторону вместе с удивительно тонким мечом, заканчивавшимся серебряной рукояткой. Мышелов пожал плечами и вложил свой клинок в ножны, но Фафхрд лишь проворчал:

– Ты мне не нравишься. Это ты наложил на нас свое свинское заклятие?

Незнакомец смерил его насмешливым взглядом и сказал:

– Ты доискиваешься причины. Ты хочешь узнать имя исполнителя, который нанес тебе вред. И едва узнав его, ты спустишь с цепи свой гнев. Но за каждой причиной стоит другая причина, и за последним исполнителем стоит еще один. Даже бессмертный не может погубить самую малую их часть. Уж поверь мне, тому, кто пошел по этому пути гораздо дальше других и у кого есть опыт в преодолении препятствий, стоящих перед теми, кто стремится жить, не ограничивая себя рамками собственного мозга и жалкого настоящего, – на пути у такого человека расставлены ловушки, он пробуждает колоссальную злобу. Я призываю вас немного погодить, прежде чем вступать в бой – так же как погожу и я с ответом на ваш второй вопрос. А свою принадлежность к адептам я охотно признаю.

Услышав последнюю фразу, Мышелов почувствовал легкомысленное желание опять подурачиться, на сей раз изображая из себя мага. Перед ним стояло редкое существо, на котором он мог бы испытать хранящуюся у него в мешке антиадептовую руну! Ему захотелось процедить сквозь зубы заклинание, взмахнуть в колдовском жесте руками, плюнуть в адепта и трижды крутануться на левом каблуке против движения солнца. Но он решил пока с этим повременить.

– Уж больно замысловато ты излагаешь, – с угрозой произнес Фафхрд.

– Но этим-то я от вас и отличаюсь, – оживленно отозвался адепт. – О некоторых вещах говорить вообще невозможно, а о других так трудно, что человек зачахнет и умрет, прежде чем найдет нужные слова. Приходится одалживать фразы у небес, слова у звезд. А все остальное – невежественное косноязычие.

Мышелов смотрел на адепта, внезапно почувствовав в нем какое-то чудовищное несоответствие, – как если бы увидел мошенничество в изгибе губ Солона, или трусость в глазах Александра, или слабоумие в лице Аристотеля. Адепт был безусловно человеком образованным, уверенным в себе и могущественным, однако Мышелову невольно пришел на мысль ребенок, патологически жаждущий набраться жизненного опыта, – робкий, болезненно любопытный маленький мальчик. Вслед за этим Мышелова пронзило непонятное ощущение, что он так долго следил за Ахурой именно ради этого секрета.

Мышцы на правой руке Фафхрда напряглись, словно он собирался дать собеседнику весьма лаконичный ответ. Однако вместо этого он вложил меч в ножны, подошел к женщине и, пощупав пальцами пульс, завернул ее в свой медвежий плащ.

– Дух ее отлетел ненадолго, – заявил он, – и скоро возвратится. Скажи, серебристо-серый ферт, что ты с ней сделал?

– Какая разница, что я сделал с ней, с вами или с собой? – немного сварливо отозвался адепт. – Вы здесь, и у меня есть к вам дело. – Он помолчал. – Вот вкратце мое предложение: я сделаю вас адептами вроде меня, предоставлю вам любые знания, какие только сумеет вместить ваш ум, а для их расширения и углубления вы будете подвергаться всяческим заклятиям, вроде того, что я на вас наложил или решу наложить в будущем.

– Погоди, Фафхрд! – взмолился Мышелов, схватив друга за руку. – Не бей его пока. Давай рассмотрим вопрос всесторонне. Почему, о благородный колдун, ты сделал это предложение именно нам и почему для этого заставил нас притащиться сюда, вместо того чтобы услышать наш ответ прямо в Тире?