– Ничего удивительного, что вчера вечером Башарата не было, – задумчиво проговорил Мышелов.

Фафхрд стал предлагать выбросить бочонок за борт, и не из-за разочарования, терзавшего его из-за потери добычи, а исключительно из отвращения к его содержимому, однако Мышелов велел Урфу закупорить бочонок и убрать куда-нибудь: он знал, что отвращение такого рода скоро пройдет. Фафхрд, однако, вырвал у него обещание, что огненная жидкость будет использована только в случае непосредственной опасности для поджога неприятельских кораблей.

Из-за волн на востоке выглянул солнечный диск. В его красноватом свете Фафхрд и Мышелов впервые за последние месяцы смогли как следует рассмотреть друг друга. Вокруг них простиралось бескрайнее море, Урф стоял на руле и шкотах, и наконец-то спешить было некуда. В глазах героев светилась некоторая робость: каждый внезапно подумал, что заставил своего друга сойти с жизненного пути, выбранного в Ланкмаре, – с пути, быть может, самого для него подходящего.

– Я думаю, брови у тебя отрастут, – сделал в конце концов довольно бессмысленное предположение Мышелов.

– Отрастут, – согласился Фафхрд. – К тому времени, как ты расстанешься со своим брюхом, волос у меня будет о-го-го.

– Благодарю тебя, яйцеголовый, – отозвался Мышелов и неожиданно хихикнул. – Ланкмар мне не жалко, – соврал он, правда не на все сто процентов. – Теперь мне ясно, что если б я остался, то пошел бы по пути Пульга и прочих великих людей – все они жиреют, помыкают другими, окружают себя помощниками и танцовщицами с лживыми сердцами и в конце концов запутываются в тенетах религии. Во всяком случае, теперь я избавлен от этой последней болезни, которая хуже водянки. – Он пристально посмотрел на Фафхрда. – Но как с тобой, приятель? Будешь ты скучать по Бвадресу, своему каменному ложу и ежевечернему распеванию сказок?

Фафхрд нахмурясь смотрел, как одномачтовик разрезает воду, соленые брызги то и дело падали гиганту на лицо.

– Не буду, – сказал он наконец. – Всегда можно придумать новую сказку. Я хорошо служил богу, одел его в новые одежды и сделал кое-что еще. Кто захочет возвращаться в прислужники, когда побывал неизмеримо выше? Понимаешь, дружок, я действительно был Иссеком.

– В самом деле? – поднял брови Мышелов.

Фафхрд, сохраняя убийственную серьезность, дважды кивнул.

Следующие несколько дней Мышелов и Фафхрд провели скверно. Начать с того, что после месяцев, проведенных на суше, они стали страдать от морской болезни. Между сокрушительными приступами рвоты Фафхрд монотонно поносил Мышелова за то, что тот обманом увел его с пути аскетизма и религии, Мышелов же в перерывах между извержениями желудка вяло отругивался и преимущественно корил себя самого за то, что оказался таким идиотом и ради друга бросил тихую ланкмарскую жизнь.

В течение всего этого периода – на самом деле короткого, но показавшегося страдальцам вечностью, – Урф-мингол сам управлялся с рулем и парусами. На его бесстрастном, покрытом сетью морщин лице то и дело грозила расцвести ухмылка, угольно-черные глаза время от времени поблескивали.

Фафхрд, который пришел в себя первым, тут же взял командование судном в свои руки и немедленно принялся отдавать приказы о всяческих сугубо морских маневрах: рифить, убирать, поднимать или менять паруса, перемещать балласт, осматривать все темные уголки на предмет обнаружения крыс и тараканов, приводиться к ветру, идти галсами, переносить гик и тому подобное.

Мышелов слабо, но весьма изобретательно сквернословил, поскольку эти маневры заставляли как Урфа, так и Фафхрда перемещаться по всей Палубе, зачастую через его распростертое тело, а также превращали уже привычную килевую и бортовую качку «Черного казначея» в беспорядочную болтанку, которая лишь усиливала его тошноту.

Когда Фафхрду наскучивало гоняться по судну самому и гонять Урфа, он, скрестив ноги, садился на палубу и, не обращая внимания на забористую брань Мышелова, пускался в размышления. При этом поначалу его взор был устремлен в сторону Ланкмара, но потом он все чаще и чаще стал обращать его на север.

Когда же наконец и Мышелов пришел в себя, он стал питаться лишь овсянкой на воде в небольших количествах и, презирая морские упражнения Фафхрда, принимался за упражнения гимнастические, пока, истекая потом и задыхаясь, не валился на палубу, но лишь затем, чтобы, переведя дух, начать все сначала.

Странное это было зрелище – Мышелов расхаживает на руках, Урф несется на нос, чтобы изменить положение кливера, а Фафхрд наваливается на румпель и во весь голос орет: «Лево на борт!»

Но мало-помалу, чаще всего на закате, выпив свою порцию воды, подкрашенной сладким вином – бренди все еще находилось под запретом, – друзья начали беседовать и предаваться воспоминаниям. Сперва разговоры эти были довольно краткими, но с течением времени стали продолжаться все дольше и дольше.

Они говорили о пиратстве, за которое теперь грозило серьезное наказание. Вспоминали знаменитые штормы и штили, появление таинственных кораблей, которые исчезали в тумане или скрывались за горизонтом навеки. Беседовали о морских чудовищах, русалках и океанских демонах. Вернулись к своему достославному переходу через Крайнее море к легендарному Западному континенту, о котором из всех ланкмарцев лишь Фафхрд, Мышелов и Урф знали, что он – не только легенда.

Постепенно брюшко у Мышелова исчезло, а на макушке, щеках, подбородке и верхней губе Фафхрда появилась колючая поросль. Из череды бед жизнь превратилась просто в череду событий. Друзья ожили, они начали замечать закаты и рассветы. Звезды стали смотреть на них вполне дружелюбно. И главное, они приспособили ритм своей жизни к ритму морской стихии, словно она сделалась их попутчицей, а не просто водной дорогой, по которой они плыли.

Однако запасы провизии и пресной воды понемногу иссякали, вино кончилось, подходящей одежды у друзей тоже не было, особенно у Фафхрда.

Их первый пиратский набег чуть было не кончился катастрофой. Небольшое и с виду неуклюжее торговое суденышко, к которому они незаметно подкрались на рассвете, внезапно заполнилось копейщиками и пращниками в коричневых шлемах. Оказалось, что это – ланкмарский корабль-приманка для ловли пиратов.

Убежать им удалось только благодаря тому, что воины появились на палубе чуть раньше, чем нужно, а «Черный казначей» при умелом обращении имел гораздо лучший ход, нежели корабль-ловушка. Правда, Урф был сбит с ног выпущенным из пращи камнем, другой камень сломал Фафхрду два ребра.

Успех второго набега был более чем скромен. Оказалось, что экипаж тендера, который они взяли на абордаж, состоит из пяти престарелых минголок, по профессии колдуний, как они сами заявили, направляющихся с гадательными и торговыми целями в южные квармаллийские поселения.

Мышелов и Фафхрд изъяли у ведьм небольшое количество воды, провизии и вина, а Фафхрд, кроме того, забрал несколько шелковых и меховых туник, кое-какие украшения накладного серебра, меч, очень понравившийся ему топор и кожи, чтобы стачать башмаки. Однако они оставили старых ворчуний с вполне приличными запасами и не позволили Урфу изнасиловать ни одной, не говоря уж обо всех пяти, хотя хвастливые угрозы мингола сводились именно к этому.

После этого они отплыли, несколько пристыженные, под проклятия колдуний, которые те выкрикивали нараспев в их адрес – проклятий весьма злобных, призывавших на головы Фафхрда и Мышелова все самые скверные силы воздуха, земли, огня и воды. Тот факт, что проклятия эти не охватывали также и Урфа, навел Мышелова на мысль, что женщин сильнее всего разозлило то, что Урфу не дали осуществить свои похотливые замыслы.

Теперь, когда на «Черном казначее» появилась провизия, Фафхрд начал вести легкомысленные разговоры о новом путешествии через Крайнее море, а может, и на север от Но-Омбрульска, к Замерзшему морю, где неплохо было бы поохотиться на полярного тигра и гигантского червя, покрытого белым мехом.