Думаю, что мне уже никогда не удастся до конца разобраться в переплетениях нашего ветвистого фамильного древа. В молодости, присутствуя при разговорах старших, я всегда поражалась тому, как легко мои тетушки и дядюшки понимали, о ком шла речь. «И что Дима? – Ну, что Дима – он запретил Димке даже думать об этом, а тут еще Димочка подлил масла в огонь» или «Как там дела у Натальи? – Ты знаешь, неплохо. Мне вчера Наташа звонила, она была у нее на днях. Говорит, Наталья успокоилась, больше с Наташкой не конфликтует, но Натуля все же предпочитает жить отдельно». Лучше всех в родственных связях ориентировались мои бабушки. Они точно знали, кто чей внучатый племянник и кто кому троюродный брат по отцу. Сейчас, когда я сама уже почти перешла в старшее поколение, я понимаю, что совсем не трудно помнить своих братьев и сестер, их жен и мужей, а также детей, а потом и внуков. Мне, например, все понятно про моих родных – сверстников, и когда я слышу, что Ирин Мишенька собрался жениться или Вадим перешел на новую работу – я воспринимаю эту информацию не абстрактно. Но когда речь заходит о тете Лизе, или дяде Матвее, я, ей-богу, к стыду своему не могу вспомнить, какие именно родственные линии связывают их со мной. Сколько раз мои бабушки пытались приобщить меня к истории семьи, но я с необъяснимым детским упрямством сопротивлялась, предпочитая наряжаться в их длинные платья и примерять старомодные туфли и шляпки. Помню, как-то моя бабушка Ангелина терпеливо дала мне возможность напялить на себя все ее кружевные накидки, бусы и броши и затем, напустив на себя строгость, усадила меня за большой дедов письменный стол, на котором уже были приготовлены альбомы с фотографиями. «Ну что, шамаханская царица, давай посмотрим, помнишь ли ты, что я тебе рассказывала в прошлый раз». «Бабуля, давай лучше поиграем», – заныла я. «Нет, Милаша, ты должна знать свои корни, это обязательно». Дед, присутствуя при этой сцене, пытался мне потворствовать. «Галинька, ну может…» «Нет, не может», – безжалостно пресекла его бабушка. – Марк, я тебя не понимаю. Милаша уже достаточно взрослая девочка, чтобы быть в курсе истории своих предков. Тем более, что это были люди очень достойные, которыми можно только гордиться, и они заслужили, чтобы их правнуки о них знали». После такой отповеди дед развел руками. «Милаша, бабушка права. А мы с тобой – нет». Как я жалею сейчас о тех безвозвратно утерянных подробностях, которые не задержались в моей беззаботной детской памяти. Бабушка не вела дневников, не сохранила писем. Впоследствии кое-что мне рассказала мама, и это помогло хоть как-то восстановить отдельные фрагменты полотна.

Моя бабушка с маминой стороны, Ангелина Владимировна Миладо-Домбровецкая сначала вышла замуж за Эварда Жуковского, и у них родилась дочь Таисия. В 1922 году бабушкиного мужа арестовали, и вскоре он был расстрелян, ему было всего сорок лет. А Таисии было двенадцать. В 1927 году бабушка вышла замуж второй раз – за врача Марка Эммануиловича Бергера, то есть за моего деда, с которым она прожила до глубокой старости. В 1928 году появилась на свет моя мама. В 1933 Таисия вышла замуж за эстонца Мартина Тамма. Когда в 1938 году он был арестован и приговорен к десяти годам лагерей, Тая сначала многократно пыталась доказать, что это ошибка и недоразумение. Многие отговаривали ее, объясняя, что это совершенно безнадежно и, главное, опасно. Но она записывалась на прием к разным следователям и прокурорам, писала письма. Ничего не добившись, Тая повела себя, как декабристская жена – она поехала в Казахстан, к мужу в лагерь. Там после многих мытарств ей удалось снять угол и устроиться на работу – то ли в библиотеку, то ли в школу, то ли в какую-то контору. Это не давало ей возможности часто видеться с Мартином, но он знал, что она рядом. Бабушка с мужем поддерживали ее, как могли. Кончилось это тем, что в 1943 году Марка Эммануиловича тоже арестовали, и он по невероятной случайности оказался в том же лагере, что и Мартин. Бабушка с моей мамой сумели эвакуироваться – им помог дедушкин друг, тоже врач, Павел Григорьевич Ильинский, который положил маму к себе в госпиталь, потому что у нее было очень тяжелое воспаление легких. А бабушку он каким-то образом тоже умудрился устроить в острое инфекционное отделение с подозрением на желтуху. Это спасло бабушку от ареста. Потом госпиталь был эвакуирован и таким образом мама с бабушкой оказались в Оренбурге. Павел Григорьевич помог бабушке с работой – устроил ее санитаркой в госпиталь. В Оренбурге бабушка познакомилась со многими людьми, эвакуированными из разных городов. В том числе с четой Крепковых, Алексеем Васильевичем и Анной Моисеевной. Алексей Васильевич преподавал в военно-инженерном училище, которое было эвакуировано из К. в Оренбург. Анна Моисеевна работала в школьной библиотеке. Их сын Миша, инженер, работал в каком-то закрытом предприятии – он был специалист по связи. Потом, уже в 50-х, дед Марк Эммануилович был реабилитирован, и мамины родители стали жить в Москве. Моя мама к тому времени была уже молодой вдовой – ее муж трагически погиб – его сбил грузовик. Мама очень тяжело пережила это, но внешне держалась стойко – вокруг было столько смертей на фронте и в лагерях, что еще одна ни у кого не вызывала особого отношения. В 1957 году мама случайно на улице встретила Анну Моисеевну. Выяснилось, что они с Алексеем Васильевичем теперь живут в Москве. Мама взяла их телефон, и бабушка вскоре пригласила старых друзей в гости. Они пришли втроем с сыном Мишей, который приехал к ним в командировку. Так мама познакомилась с моим будущим отцом. Впоследствии он переехал в Москву. Они с мамой поженились, и через год, в 1959-м году родилась я.

Я вспоминаю, как каждый раз, когда я, уже взрослая, приезжала к бабушке Ане, она, накормив меня до отвала «Ба, я не могу больше. – Но ты же ничего не съела! Свежайший бульон!», доставала старый раздутый альбом с фотографиями и усаживалась на диван. «Сейчас я тебе кое-кого покажу, ты ведь любишь смотреть карточки». Сначала она отдавала дань памяти дедовым родственникам. Это вот дедушкина мама Галина Ивановна. А это его отец Василий Игнатьевич, а вот они все тут – дедушкины братья Петр, Виктор и Николай, и сестра Варвара. И дальше следовал рассказ о них всех, которые после войны разъехались по всей стране от Волги до Казахстана. Надо отдать бабушке должное – она всегда радушно принимала у себя всех дедовых родственников, даже самых дальних, и всегда была с ними приветлива, хотя в их небольшой хрущевке было довольно тесно. Когда ее спрашивали «как ты это терпишь?», она отвечала – «это ведь Алешины близкие люди. Я не могу им отказать». Даже если она была недовольна, она никогда и никак это не обнаруживала.

Потом бабушка брала другой старый раздутый альбом и с наслаждением приступала к рассказу о своих родственниках. Вот это твой прадед Моисей. А это его братья Нума (Наум), Соля (Соломон) и Маня (Эммануил), ах, какие красавцы. А какие умницы! Между прочим, все кончили гимназию с отличием. А потом и университет. Ты знаешь, что такое для еврея в то время… Я помню, как они шутили на латыни. Ты когда-нибудь слышала? Я помню, дядя Маня… «Ба, а это кто?» – отвлекала я ее. – «Это? Это же твоя прабабушка Роза, всем нам на долгие годы. Все восхищались ее профилем, а художник Ося Рабкин, он жил недалеко от нас, прекрасно рисовал, так во время войны он пошел добровольцем на фронт и погиб, евреи ж не воевали… А его жена сохранила все его рисунки и после войны хотела отдать в музей, так ее еще до того посадили. Такая была женщина, я хорошо ее помню. А это Муся, жена Соли. Или нет, постой, это Рита. Или Муся? Да, Муся, вот Рита. А это дядя Миня, муж Риты. А вот их старший сын Сеня, где-то здесь должна быть фотография их младшего сына, Ленечки. Очень талантливый мальчик. А это знаешь кто? Ты должна знать, это же Фридочка. Мамина самая младшая сестра. Мы очень дружили. Она умерла от пневмонии, ни про кого не будет сказано. Тогда ж не лечили. Не было пенициллина. А вот Венечка Коган, муж Фриды. Он долго переживал, не женился. А потом, ему уже было за пятьдесят, все же женился на врачихе. А эта врачиха, тоже интересно…