— Его предупредили?

— Ему в оба уха кричали.

Синочкин кивнул. Пайцза у гражданина Габриэляна, естественно, была, и при поступлении в училище будущего курсанта, естественно, предупредили, что с приобретением служебного иммунитета личный пожизненный он потеряет. Безвозвратно.

— И при его… анамнезе, — госпожа Голубева оставила, наконец, жирафа в покое, и бедная скотинка тут же принялась ощипывать ближайшее деревце, — вполне естественно было предположить повышенное стремление контролировать среду. И мы его взяли — материал богатый, а проблема привычная, хоть и не из самых простых. И уперлись в стену, потому что — сами видите — возможность управлять ситуацией для курсанта много важнее существа ситуации. Как вы можете судить по последнему инциденту, она для него важнее если не всего на свете, то, по крайней мере, всего, что могли положить на противоположную чашу весов мы.

А положили вы много. И решили, что теперь Габриэляна нельзя даже исключать. Страшно себе представить, что может натворить целеустремленный, умный, а теперь еще и хорошо обученный запойный кукловод, оказавшись в гражданской среде. Но вот рядышком стоит мнение Васильева, особое мнение упорного и бескомпромиссного Васильева. И сейчас нам важно даже не то, что он упорен и не признает компромиссов, а то, что у него прекрасно развита интуиция. Отменным он был оперативником, Васильев, именно из-за этих своих человеческих качеств и педагогом оказался прекрасным. И с легким пунктиком: не допускать в отношении учеников тех ошибок, которые когда-то крепко испортили жизнь ему самому.

И Васильев сначала устно, на совещании, а потом и письменно настаивал, в очень решительных выражениях настаивал, чтобы молодого человека направили на поток «Д». В аналитики. С перспективой достаточно быстрой отставки и работой вне управления. Фактически — на полулегальное внедрение.

— А давайте позовем господина Васильева сюда, — сказал Синочкин. — Он занят?

Начальница училища не сочла нужным скрывать удивление. Такой откровенной демонстрации недоверия она явно не ждала.

Синочкин, не торопясь, добавил:

— Мне хочется услышать его мнение от него самого. Не то чтобы я не доверял бумаге… но на бумагу попадает только то, что человек может сформулировать. А очень часто самыми важными являются именно пропущенные блоки — Васильев явно заметил что-то свое, и я думаю, что нам может пригодиться это что-то.

Начальница училища посмотрела на часы, отраженные в поверхности озера.

— Сейчас у него практические занятия со второкурсниками. Ребята вполне способны пятнадцать минут поработать самостоятельно.

Пятнадцать минут. Прерывать учебный процесс больше чем на четверть часа было бы невежливо, а так ничего. Синочкин кивнул. Голубева переключила ракушку.

— Михаил Иванович… Будьте так добры, подойдите в мой кабинет… На четверть часика, не больше. Нет, до перемены нельзя… Скажите, пожалуйста, Дмитрий Дмитриевич, а почему вы заинтересовались особым мнением?

— Я заинтересовался и вашими выводами, и разбросом во мнениях и посмотрел дело целиком. И у меня сложилось некое цельное впечатление, отличное от вашего. Я хотел бы, чтобы вы подумали над одним обстоятельством. Манипулятор того типа, что хорошо приживаются на учебном отделении «Л», управляет другими людьми, сам оставаясь в стороне — или сверху. Он кукловод. А в нашем случае курсант делал все от него зависящее, чтобы оставаться внутри ситуации, при том, что для него самого это было связано с серьезными неудобствами, и даже с потерями.

— Вам не кажется, что это просто еще один уровень? — поинтересовалась Голубева.

Дверь открылась, вошел Васильев: в борцовках, в комбинезоне… Играющий тренер.

— Вызывали? Добрый день.

— Да. Садитесь, пожалуйста, Михаил Иванович. Вы, конечно знакомы с Дмитрием Дмитриевичем…

— Мы знакомы, — подтвердил Синочкин. — Здравствуйте. Мы тут обсуждаем личное дело Габриэляна, и меня заинтересовало ваше особое мнение. И ваша настойчивость. Надо сказать, аргументы Отрады Андреевны, на первый взгляд, представляются убедительными: Габриэлян показал отличный уровень боевой подготовки, изобретательность, находчивость, вообще нестандартное мышление — но что самое главное, он может, но не любит убивать, а это для отделения «Л» очень важный параметр. Манипулятивные ходы, к которым он склонен, там тоже придутся ко двору. Ликвидатор — это не придаток к оружию. Ну а если он пойдет вразнос, то там есть кому и отследить это, и остановить его…

— Я думаю, что они неправы, — спокойно сказал Васильев, — и в последнем пункте тоже.

— Вы считаете, что ваши коллеги переоценивают курсанта? Или недооценивают?

— Ни то, ни другое. На Габриэляна смотрят как на человека с определенным набором способностей. А он вообще не человек.

Да. Действительно, писать это в рапорте было никак нельзя…

— Мои коллеги считают, что он социально неадаптирован, но может быть полезен там, где навыки адаптации и способность к сопереживанию скорее вредны, чем полезны. Мне какое-то время тоже так казалось. Но несколько недель назад я сел и пересмотрел все с самого начала. И теперь думаю, что никакого расстройства — если называть таковым нарушение функций — у курсанта Габриэляна нет. У него просто иная, разительно отличная система приоритетов. Если бы он был старшим, его считали бы вменяемым и адекватным. Вы направите старшего с этими параметрами в группу «Л»? И второе: если, — Васильев медленно повел головой вправо-влево, — выражаться вашим языком, Дмитрий Дмитриевич, то пока у нас не просматривается предел рабочего поля, то есть пространства, которое Габриэлян способен перестроить под свои задачи и потребности. А это означает, что он будет не только на десяток шагов впереди противника, но и на пару шагов впереди и выше руководства. Если Габриэлян пойдет по линии «Л», вести операции будет он, а не его командиры. Ликвидатор с полной свободой выбора и воли и непредсказуемым целеполаганием — вот что мы получим.

— Так что его — с четвертого курса на инициацию выдвигать? — Отрада Андреевна даже позволила себе фыркнуть.

— Ни в коем случае, — проигнорировав иронию, ответил Васильев. — Тем более что он не согласится. С моей рекомендацией вы знакомы: работа аналитиком — с достаточно быстрым переходом во внешние структуры.

— Загрузить информацией? — наклонил голову Синочкин. — И затем дать возможность добывать ее самому в нужных количествах? Нам и себе на пользу?

— Да.

Это было не всё, это было явно не всё, но Васильев запер моторику и речь на замок, как только услышал фамилию «Габриэлян».

Значит, вот как объект действует на Васильева. Очень, очень интересный юноша. Синочкин призадумался, ещё раз пролистал дело, остановился на последнем отчёте.

— Я полагаю, коллеги, что ошибаетесь вы оба, — сказал он. — Мне не кажется, что мы имеем дело с манипулятором. То есть, конечно, объект время от времени действует манипулятивными методами, но, по-моему, это средство, а не самоцель. Господин Васильев ближе к истине. Если мы представим себе… ну, скажем, марсианина, который начал исследовать поведение людей, выжал всё, что возможно из внешнего наблюдения… а затем решил… стать человеком, насколько это для него возможно. Причем, в достаточно характерной среде.

— Но тогда бы…

— Посмотрите, пожалуйста, на вот эту серию инцидентов, — сказал Синочкин. — И скажите мне, какой вывод вы сделали бы, если бы она развертывалась в обратном порядке.

Жираф оброс текстом с обеих сторон, но продолжал пастись.

— Что он проверяет теорию, — подумав, ответила Голубева. — Сначала базовое положение, потом следствия. А в этом виде… — она задумалась. — Вы хотите сказать, что он выяснял, насколько правильно он оценил ролевой расклад, и одновременно — насколько он может встроиться в ситуацию, точнее даже, обучить себя встраиваться. Вплоть до взысканий.

— Во всяком случае, мне так кажется. А теперь посмотрите, что будет, если мы распространим эту модель на события последних двух лет.