Разумеется Борис Иванович Сидоров и его компаньоны торговали не только водкой. Они держали весь ассортимент продуктов, необходимых для продовольственного магазина. Фрукты они возили собственными машинами прямо с Кавказа; колбасные изделия, преодолевая административные и корыстные заслоны - с Микояновского мясокомбината. Примерно так же обстояло дело с молоком, сыром, конфетами и сдобой, подсолнечным маслом... По особым хитро установленным каналам завозились огромные, в человеческий рост, картонные короба с сигаретами; жесткие, размером в створку оконной рамы, коробки с блоками жвачек; целые фуры мороженных куриных окорочков...
Просто я подробно остановился на напитках и стеклотаре, поскольку сам угодил именно на посудный склад. Насколько я теперь понимаю, этот самый посудный склад в ту пору на "Геркулесе" только обособлялся в отдельное подразделение. Во времена Веры, и возможно до неё, дополнительной второй, то есть "хрустальной" погрузочно-разгрузочной бригады еще не существовало. При кладовщице, для подмоги, состоял мальчишка - Сергей Калмыков - племянник жены Бориса Ивановича Сидорова и две девчонки, одна - дочь начальницы СЭС, вторая - одного из Ногинских подпольных "авторитетов", к тому времени уже вышедших из подполья. Плюс - Лёшка Рогов, второй парень того же возраста, что и Серёга, который появился здесь всего на три недели раньше меня, и обретался еще по сути на испытательном сроке.
На все большие погрузки, да и разгрузки наверное, кладовщица призывала целиком или частично грузчиков из основной бригады. Часть посудного ангара, который потом мы целиком заставили пустыми бутылками, еще была занята ящиками с консервами, бочками с красной рыбой или подсолнечным маслом.
Да и сама пустая посуда здесь пока не хранилась, а фактически скидывалась, как есть, в том виде, в котором была привезена. Поэтому при больших отгрузках возникали, говоря попросту, суетные авралы, вроде того, какой я застал в первый свой день появления в "Геркулесе". И только с моим назначением (я в отличие от Веры мог работать сразу и кладовщиком, и грузчиком), а особенно с переводом Эдика, появилась возможность требовать от "посудников" серьёзной работы, как от самостоятельного и самодостаточного участка.
Эдик стал на все три года, что мне довелось проработать в "Геркулесе", моим бессменным помощником и даже замом, поскольку неделя у Бориса Ивановича никогда не знала выходных. Труднее были отношения с основной бригадой грузчиков, которых возглавлял хитрый и амбициозный Мишка Алексеев. Мы всё время стремились обособиться, они пытались рассматривать себя и нас как единое целое, а руководители сверху придерживались половинчатой позиции, отклоняясь каждый раз в ту сторону, которая там на тот момент казалась выгоднее.
Гл.10 Зелёная лихорадка
Мой первый январь в "Геркулесе" закончился быстро и завершился лёгким шоком. Правда шок этот был не убийственный, а совсем противоположного рода. Я получил на руки семнадцать(!) тысяч за неполный месяц.
При этом не следует забывать, что работников здесь кормили в собственной столовой фирмы, а обеды готовились отличные. Да и как могло быть иначе? Сам хозяин, сияя непринужденностью, усаживался с нами за тот же стол, получал порцию из рук поварих, и под легкий разговор, с хорошим аппетитом, ежедневно снимал пробу. Чистая тёплая столовая, светлые лакированные столы, четыре молоденькие красавицы-поварихи, одна симпатичнее другой. Смех, шутки. Поневоле забудешь и про гудящие руки-ноги, и про то, что ты здесь всего-навсего грузчик.
Грузчик, который зарабатывает... Буржуйские мерки к заработкам инженера, если оглядеться вокруг, оставались всё ещё журавлём в небе, а синица в руках - вот она. Да еще какая тяжёленькая синица, целая ворона! Но такую ворону держал здесь в руках любой и каждый. И это чувствовалось. Я впервые попал в окружение людей, относящихся к деньгам, как к ерунде, и способных тратить их не особенно считая, в полной уверенности, что завтра в кармане их будет не меньше. Какая-то золотая лихорадка. Это было не просто непривычно, это вообще противоречило моим представлениям о том, как выглядит сам человек, мир человека и жизнь человека. Периодически я ловил себя на мысли: "Где я, куда попал? В реальности ли происходит всё, что сейчас меня окружает?"
Поражало и другое - реализованное желание потратить не гасило в людях жажду, а только раздувало. Мысли почти любого из работников "Геркулеса" упорно толклись в одном направлении, сегодняшние траты - только проба, надо достать столько, чтобы суметь потратить не по мелочи, а в полном смысле этого слова. Тем более, что примеры успеха были не где-то, а тут, ходили на двух ногах прямо перед глазами. И их было видимо-невидимо: компаньоны и полукомпаньоны Сидорова, поощряемые им прожектёры с неожиданными идеями, его же партнёры по бизнесу, деловые клиенты, сомнительные высокомерные гости... А уж они-то тратили, так тратили, подавая пример всем, кому очень не хотелось отставать.
Слово "деньги" вдруг выбралось из рамок скучной необходимости. Оно перестало быть мятой бумажкой, упрятанной куда-то в боковой карман, или горстью монет, надоедливо побрякивающих при неосторожном обращении с брюками. Слово это теперь мягко всплыло на самый вид и торжествующе заулыбалось. Казалось здесь, на фазенде, оно было написано над каждой дверью и окном, больше того - на каждой коробке, и на каждом ящике. Окружающие меня люди все поголовно разделились на две команды: на тех, кто делает деньги и на тех, кто стремится их делать.
И стремились они не на словах. То и дело кто-то затевал хитроумные сделки на стороне, влезал в долги или наоборот, понадеявшись на удачный расклад, становился сам безнадежным кредитором. Казалось, и окружающая обстановка сама подогревала даже наиболее недоверчивых. В "Геркулесе" периодически появлялись незапланированные клиенты, готовые оплатить выгрузку-погрузку и другую помощь от здешних ребят, тем более, что ни хозяин, ни его окружение в такие соглашения не вмешивались. Кроме того иные задания от самого Сидорова сопровождались прохождением через руки исполнителей реальных наличных сумм, которые никто скрупулёзно не учитывал. Что уж говорить об элементарных покражах при таком обилии на складе всевозможного добра.
Впрочем, это был уже край. Начиналось, как правило, с того, чтобы заиграть ненароком упаковочку-другую у зазевавшегося поставщика, не нарушая негласный, но очевидный уговор с хозяином - у своего не брать. Но лёгкая пожива расслабляла, жадность росла и гасила доводы разума и осторожности. И вот уже очередной приговор: такой-то такой-то попался на воровстве и в ту же минуту выставлен за ворота. Хорошо, если попался трезвый. Иначе мог в довесок огрести и увесистую оплеуху лично от своего бывшего хозяина. Это был тот случай, когда целесообразность меры соединялась с искренним негодованием Бориса Ивановича по поводу человеческой низости.
Если уж я затронул тему пьянства. Пьянства Сидоров, как впрочем и любой из хозяев-частников, которых мне пришлось повидать, категорически не любил, равно как и его компаньоны. Но роль жёсткого моралиста он на себя никогда не брал и держался в этом вопросе прагматической середины. Он мог закрыть глаза на глубокое похмелье или малозаметный свежий опрокидонт своего работника, если это не сказывалось на общей работе. Впрочем, на продавцов и служащих, а тем более на шоферов, такая "мягкость" не распространялась.
Ко мне в этом плане судьба оказалась благосклонна. На посудном складе реально и всерьёз украсть было нечего. И насчёт пьянства сильно беспокоиться не приходилось. Лёшка и Серёга были малолетки, ещё не пристрастившиеся к зелью, и главное тут было, не выступить самому в роли наставника. С Эдиком получилось ещё проще. В прошлом он оказался спортсмен-велогонщик, выпавший из спортивной карьеры после серьёзной травмы. Затем прошёл все тяжелые круги самодеятельной адаптации, включая и бутылку, но сумел полностью и безоговорочно "завязать". Таким образом мне в руки попала работящая и трезвая команда, которую нужно было просто сохранить. В принципе это удалось. За три года к нам попадали разные люди, но всем приходилось соблюдать уже установившиеся "чистые" правила.
