– И что Сашка тебя обратно не звал?

– Не ка, я весну-то у тётки жила, так он ни разу и не пришёл ко мне, наверно это и к лучшему, так легче отвыкаешь от человека и переносишь разлуку.

– Может и правда к лучшему, только мальчишка без отца растёт, зато Леонида поди часто вспоминаешь?

– Да, Лёню я никогда не забуду, у нас с ним была любовь, настоящая, если ты хоть когда-нибудь любила, то ты меня поймёшь, он служил в морфлоте, после войны уже, и приехал в деревню в форме, красивый такой, высокий, стройный, девчонки головы прямо таки от него теряли, а он смотрел только на меня. Ты сама знаешь, я девчонка – то боевая, сидеть сложа руки не люблю, и другим не даю, что на работе, что на вечёрках. Боевая комсомолка. В художественной самодеятельности самая активная была – и песни пела, и в пьесах мне всегда главные роли давали, а как танцевала я, что вальс, что фокстрот, что польку – бабочку и чечётку плясала без устали. Ну и закрутилось у нас с ним. Уйдём после вечёрки и гуляем по берегу Речки, и так незаметно время пролетало, раз и уже светает, домой бежать надо. Он всё время заглядывал в мои карие глаза и говорил, что утонул в них и круг спасательный ему совсем не помогает. И ещё он говорил, что я его торпедировала прямо в самое сердце. Он любил прижиматься к моим волосам и говорил, что они пахнут весенними цветами. – Анна снова надолго замолчала, потом встряхнула головой, посмотрела на подругу и тихо продолжала. – Я млела от таких слов и совсем голову потеряла. Мама не запрещала мне гулять, наверное видела какая счастливая я приходила со свиданий. А вот его родители сильно взбунтовались, как узнали о нашей любви. Мать его так сразу и заявила – тебе что, девок нету в деревне, на бабе собрался жениться, она же с ребёнком, не бывать свадьбе и всё. Его мать с моей мамой хорошими подругами были, а тут и ходить она к нам перестала совсем. Вовке – то моёму уже третий год тогда шёл. Так и не дали нам сойтись родители его и вскоре уехал от меня мой Лёня, обиделся на весь белый свет и уехал, говорят где-то на Урале осел, на большом заводе работает, где машины строят. Я же осталась беременной, его мать как узнала про это, так сразу опять к моей матери пришла и настаивала, чтобы я аборт сделала. А мы с мамой посидели, поплакали и решили – раз так, то я им тоже назло сделаю и рожу.

Схватки у меня начались в апреле, днём, дома тогда никого не было, все были на работе и пошла я потихоньку в больницу сама, там медсестрой тогда работала Мария Николаевна, подружка моя. Подошла к больнице, а там замок на двери, я сразу же поняла, где она, конечно в клубе на спевках, к майским праздникам готовятся. Санитарка Мария Куприяновна видать по своим делам домой утянулась. И потопала я потихоньку в гору ко клубу, как схватки отпустят, так иду, ещё и поторапливаюсь. Подошла ко клубу, там дверь открыта, Мария Николаевна как увидела меня ещё на улице, так сразу всё поняла и бегом ко мне. Ну, говорит, коль на горку зашла, то под гору тем более спустишься, и побежала скорее готовиться роды принимать. Вот так и родился мой Феденька, скоро уже полтора года будет ему. Скучаю я по ним, знаю, что с мамой, под присмотром, а всё ровно скучаю. А Лёню я всё жду и жду, и мне кажется, что он ко мне всё равно вернётся.

Рядом, уткнувшись в подушку, громко всхлипнула Евдокия.

– Дусь, ты чего?

– Не знаю, что – то у нас в жизни всё не так Аня.

Аня не выдержала и тоже расплакалась, крупные слёзы катились по щекам одна за другой и она их не вытирала.

– Никогда я никому о своей жизни так не рассказывала, а перед тобой вот почему- то разговорилась.

Дождь успокоился, ветер тоже, лишь слышно было, как в сотни голосов с другой стороны полога пищали комары, они обсуждали очевидно, свою жизнь, комариную…

Самоловы они поехали проверять на следующий день, как поставили. Ставить пришлось наугад, знали, что мужики здесь иногда осетров ловили, просто выехали на середину протоки, спустились пониже избушки, примерно до середины острова, здесь он постепенно уходил от каменной стороны и протока расширялась. Поставили ловушки возле огромного бурлящего камня, по самолову с каждой стороны. Евдокия была постарше, посильнее, она и работала с самоловами, Анна же сидела в лодке на задней беседке и правила маленьким рулевым веслом. Она иногда ездила с отцом на самоловы и теперь подсказывала подруге, что и как надо делать. Якоря сделали сами. Днём, после того, как управились с утренним надоем, съездили на каменную сторону, подобрали два тяжеленных камня – плиты, здесь округлых камней совсем мало, в основном плоские, похожие на плиты, их и брали на якоря. Вырубили из черёмухи лапы, то есть часть ствола, с отходившими от них толстыми ветками, ствол наполовину стесали топором, ветки отрубили подальше от ствола и их концы заострили. Потом две лапы уложили стёсанными сторонами по обе стороны камня и крепко накрепко стянули их проволокой с обеих сторон. Получился тяжёлый якорь, с торчащими в стороны толстыми заострёнными ветками, которые на дне под нагрузкой запахивались в грунт. Такие якоря делали в деревне все мужики.

Евдокия поймалась за наплав, подождала, когда успокоится на течении лодка, журча носом от набегавшей на неё воды, и медленно стала перебираться по верёвке вверх. Течение лодку натягивало довольно сильно и женщине приходилось работать обеими руками, упёршись одним коленом в борт лодки. Уды были забиты мусором не сильно, простоял-то самолов всего одну ночь, но перебирала его Евдокия медленно и неумело, часто останавливалась, поправляла пробки и вдруг она тревожно подняла голову.

– Ой, Аня, дёргает кто – то, и сильно, наверно осетёр попался, я боюсь, я его не вытащу!

– Не бойся, вытащишь, крючок в лодке есть, вон в носу лежит, больше ничего и не надо, тебе раньше быков приходилось забивать на ферме, и то не боялась.

Вскоре показался из воды хвост осетра, он не стал дожидаться, когда его вытащат в лодку, а проявил характер: выпрыгивал из воды, бил хвостом во все стороны, водил самолов вместе с лодкой из стороны в сторону. Анна восторженно подсказывала.

– Страви самолов метра на два – три, теперь обмотни хребтовину на уключину, вот так, отдохни маленько, подождём, пока он успокоится.

– Я Аня сильно боюсь, я их никогда не вытаскивала!

– Ну, если боишься, то давай я, я ведь тоже их не вытаскивала, а знаю, что справлюсь, крючком цепляй за пузо и тащи через борт.

– Ладно, я сама тогда, у тебя, поди и силы не хватит вытащить его.

Осётр тем временем и правда успокоился, и вёл себя вполне пристойно. Евдокия перебралась по хребтовине повыше осетра, взяла в правую руку крючок и, глядя на тёмную, покрытую большими острыми плащами, спину осетра, всё приговаривала.

– Ой мамочка, ой мамочка.

– Ты только не торопись Дуся, только не торопись, он успокоился, и ты будь спокойна.

Евдокия изловчившись, подцепила за пузо крючком осетра и одной рукой за хребтовину самолова, второй за черенок мощного крючка, перетащила рыбину за борт лодки. Осётр на подтоварине стал дёргаться, извиваться, хлопая хвостом во все стороны, свободные уды при этом своими острыми концами со свистом летали по воздуху. Евдокия подтянулась по самолову повыше, обмотнула хребтовину за уключину лодки и уставилась на вытащенного осетра.

– Анька, я его вытащила, понимаешь, сама вытащила!

– Подожди не много, не приближайся пока к нему, а то удой зацепить может.

Вскоре рыбина притихла, женщины осторожно повытаскивали из него уды, скинули их за борт, вытащили из-под осетра подтоварину и он оказался на самом дне лодки, в луже скопившейся там воды. Глядя на добытого осетра, на женщин напал хохот, а Евдокия всё повторяла.

– Я так боялась, что не вытащу его, он такой большой и так сильно дёргал, я уж думала, что он меня может и из лодки выдернуть, а я его крюком как подцепила и давай тащить, и ведь вытащила же.

– А я знала, что ты его вытащишь, ты такая сильная, я нисколечко не сомневалась в тебе.

– Ведь бывает, что и опытные мужики тонут, когда большие осетры попадаются, там уж кто кого.