Мама Майки была портнихой и шила с утра до ночи, чтобы прокормить семью. Ей иногда помогала старшая дочь, но она училась и работала. Майке шить не нравилось. А Ксюша часто смотрела зачарованно, как работала Майкина мама, ее глаза горели от желания попробовать. В отсутствие матери дома она пришла к подружке и попросилась за машинку. Майка боялась, а вдруг что-нибудь сломается, но все же выбрала кусочек ткани из обрезков и дала Ксене. Та смело положила ткань под лапку и стала крутить ручку. Игла запрыгала так быстро, что «портниха» не успела убрать палец, придерживающий ткань, игла прошила его насквозь. Хлынула кровь. Майка бросилась к ручке и подняла иглу вверх. А Ксюша растерялась и даже не заревела. Было больно, но она терпела. Майка замотала ей палец кусочком ткани. Кровь продолжала идти.

Тогда «храбрая портняжка» убрала повязку, перелезла через забор и с криком: – Мама! Мама! Меня кролик за палец укусил! – бросилась в дом. Мать перепугалась, схватила йод, залила палец, замотала бинтом и стала ругать дочь: – Зачем ты полезла к кролику? А если он палец откусил бы? Ты соображаешь, что делаешь? Ведь они все равно дикие, хотя и домашние. Зубы у них поганые, жрут все подряд. Хоть бы заражения крови не было. Кроликов действительно держали Майкины соседи со второго этажа в клетках во дворе. Кормили их исключительно овощами. «Зря мама так говорит,» – подумала Ксеня. Слава богу, все обошлось без последствий. Шить Ксеня научилась в 12 лет в Норильске на маминой ножной швейной машинке.

Ксюша была самым обыкновенным ребенком, не верила в сказки, хотя читала их с шести лет, как научилась читать, не мечтала быть Золушкой, не хотела замуж за принца, может, потому, что она сама сочиняла страшные сказки с шести же лет. Ее ровесники, а также дети и помладше, и постарше собирались по вечерам на бревнах, и маленькая сказочница пользовалась большой популярностью. И потом, подрастая, она не переставала читать, это было ее любимым занятием. Тогда же литература заменила ей все и всех: родителей, подруг, впоследствии любимых. Книги ее воспитывали и развивали в ней ум и духовность. Она воображала себя на месте героинь книг. Реальность казалась ей скучной, детские игры ее не увлекали. Можно сказать, что она жила в выдуманном мире, что позже ей пригодилось в собственном творчестве. Фантазия била из нее ключом. Книг в доме не было, родителям было не до чтения. Она ходила в библиотеку и читала в читальном зале. Еще она любила рисовать. У них в комнате висела репродукция картины художника Васнецова «Аленушка». Она ее срисовала в шесть лет. А еще царевну Лебедь, иллюстрацию Врубеля в книжке сказок.

Ей исполнилось семь с половиной лет, когда она пошла в первый класс. Училась отлично по всем предметам. Почерк у нее выработался каллиграфический, ее с первого класса заставляли писать тексты в стенгазетах. Лишь за поведение ей ставили тройки и даже двойки. До чего трудно было усидеть целый урок, сложа руки! И скучно. Однажды за какую-то шалость ее даже посадили, перенеся парту, в угол возле доски – напротив класса. Сначала ей было смешно. Она корчила рожицы, воображая себя героиней. Потом почему-то стало обидно и жалко себя. И вообще в первом классе учиться ей было неуютно.

В октябрята ее приняли с грехом пополам после всех. Ей, правда, доверили прочитать стих: – Камень на камень, кирпич на кирпич, умер наш Ленин Владимир Ильич! Как-то весной в школе шел урок. Вдруг низко и страшно завыл гудок. Все дети почему-то вздрогнули, а потом буквально замерли и онемели от страха. Учительница Татьяна Александровна закрыла лицо руками и выбежала из класса. Дети зашевелились, когда она вернулась с красными от слез глазами. Наверное, у нее случилось горе. По пути домой Ксене попадались навстречу люди, некоторые плакали, некоторые крестились, но были и такие, которые радовались. Дома из разговора полушепотом матери с отцом Ксеня узнала, что умер Сталин, самый главный в СССР НАЧАЛЬНИК. Все взрослые вокруг только и спрашивали друг друга: – Что теперь будет? Как мы жить-то без него будем? Гудок еще некоторое время продолжал звучать у Ксени в ушах, но вскоре забылся.

Зимой Ксюша каталась возле дома с горки на «снегурках», прикрученных кожаными веревочками к валенкам. Тогда она написала первый свой стишок про Ленина: Когда был Вова маленький, коньки одел на валенки, скатился с горки вниз, его раздался визг. Надеясь на похвалу, громко рассказала родителям. Оба родителя замахали руками и закричали: – Не смей никому никогда больше рассказывать эту чушь про великого Ленина. Забудь! Ксюша ушла в сад, прислонилась к холодному дереву и заплакала горькими слезами от обиды на родителей.

Как-то она попала в гости к двум отличницам, сестрам-близнецам. Обе были чистенькие, аккуратненькие и симпатичные. Ксеня опрятностью не отличалась: воротничок и манжеты у нее не всегда были чистые. На столе, где сестры делали уроки, лежало большое толстое стекло, и стояла настольная лампа. Ксеня впервые в жизни почувствовала себя неловко, не зная, куда девать руки с не очень чистыми ногтями. Наконец засунула их в карманы фартука. Может, тогда она поняла, что у детей бывают разные родители. У отличниц они были состоятельными. Так сказала о них Ксенина мама.

Ксеня делала уроки на кухонном столе, и у нее не было лампы. У них не было своего дома, а была чужая квартира в полуподвале. И мама готовила еду на керосинке, которая и летом, и зимой стояла на улице. Зимы были не холодные, и мама была молодая и здоровая. Ксене тоже пришлось научиться разогревать обед на керосинке, она рано стала самостоятельной. Зимой комнату и кухню обогревала русская печь, занимавшая полкухни. Приготовленная на ней еда была очень вкусной, особенно Ксеня любила слизывать сливки с замороженного молока, которое разогревалось в алюминиевой чашке на печи. На керосинке же еда припахивала керосином. Иногда и зимой, когда не хватало дров, использовали опять же керосинку.

Изредка родители ходили в кино на последний сеанс и вынужденно брали с собой дочь. Она боялась оставаться дома одна. Отец, проходя мимо контролера с билетами, прятал ее под зимнее пальто. Она запомнила фильмы «Тарзан» и «Мост Ватерлоо». Когда героиня погибала, отец закрывал ей ладонью глаза.

В Минусинске они прожили около трех лет, и тихий, деревянный, изредка каменный городок с пыльными, сонными улицами незаметно сделался родным Ксене. Но кто бы стал ее спрашивать, хочет она или нет уехать отсюда навсегда. В один день родители собрались и сорвались с места. Долго плыли на пароходе по реке Енисей, долго и нудно, как показалось Ксене. Она устала глядеть на воду и качаться стоя, сидя и лёжа.

1955 год. Они остановились в большом городе, столице Сибири. Родители опять сняли тесную комнатенку с хозяйской мебелью в подвале на окраине города. Зато во дворе была большая клумба, огороженная кирпичами, и на ней росли красивые цветы. Они назывались так нежно: анютины глазки.

Ах, как любила Ксеня глазеть на них, заходя то с одной, то с другой стороны. Но цветы эти зорко стерегла злая бабка, которой они принадлежали. «Так всегда, – думала Ксеня, – у меня ничего, а у нее – анютины глазки». Может, тогда, любуясь цветами издали, впервые она поняла сердцем, а не умом, что не все справедливо в этом мире. Бабка запретила ей даже подходить к клумбе: а вдруг эта девчонка сорвет цветок. А девчонка всего-навсего благоговела перед красотой. Но бабкин запрет разозлил ее.

Поздним вечером она выскользнула из дому и, беспрестанно оглядываясь, тенью шмыгнула к клумбе. Сорвала один цветок, другой… Сунула их под майку. Ведь и дома она не могла открыто полюбоваться ими. Да так и уснула – с цветами на груди. Когда проснулась, первым делом вспомнила вчерашнее. Достала из-под майки цветы. Держала их на ладошке – увядшие, тусклые, мертвые… Так жалко стало смотреть на них. «Никогда больше не буду рвать цветы», – решила Ксеня.

…А потом бабка во дворе бегала вокруг клумбы и поносила всех грязными ругательствами. Она растила цветы на продажу. А мать больно дергала Ксеню за ухо – она не успела спрятать «анютины глазки» – и кричала: «Не тронь чужое, не тронь чужое!..» А Ксеня не понимала, почему цветы чужие. Ведь они такие красивые… Нельзя же людям запретить смотреть на небо, на деревья. Больше во дворе ничего интересного не было. И «чужие цветы» разонравились Ксене: она обходила клумбу стороной.