В этом — не слабость и ограниченность, а величие и мощь человеческого Разума. «Со всей серьезностью изучайте историю науки, и вы обретете покой там, где прежде находили только волнение и сомнение»,— обращался Эрстед к современникам. Думаю, эти слова обращены и к нам. •

Ганс Христиан Эрстед

Из лекции «Заметки об истории химии»

...Можно ли с определенной вероятностью предполагать, что отныне мы обладаем истинными теориями, которые будут так же непоколебимо возвышаться, с какой бы критикой они ни встретились в будущем? Вряд ли мы можем судить об этом с большей вероятностью, чем наши предшественники, верившие в правильность своих идей, представлявшихся им столь же достоверными и истинными, как мы полагаем о наших. Мы должны, следовательно, предположить, что и мы точно так же можем ошибаться (...).

Деятельность нашего духа подразделяется на два направления: творить и образовывать. Хотя они и не могут полностью отделиться друг от друга, но столь же редко они сплавлены настолько, что не ощущалось бы преобладания одного: либо порождающей силы, либо упорядочивающего мышления. Каждый должен помнить лишь о том, какая из этих сил в разное время главенствует в нем самом. Никому из тех, кто приучен мыслить, не удавалось избежать того, что вызревшие идеи вырываются наружу столь мощным потоком, побуждаемые его творческой силой, что он сам теряется в их блаженных видениях, далекий от того, чтобы попытаться придать этим идеям определенную форму.

Правда, с самого начала эти идеи уже обладают формой, и часто ни с чем не сравнимой. Однако иногда в нее вкрадывается нечто чуждое, идущее от субъективности, что замутняет чистоту образов. Но еще чаще поток вдохновения переходит все пределы. В спокойные же часы абсолютную власть получает упорядочивающий рассудок, отбрасывающий лишнее, все надлежащим образом располагающий и связывающий, который, наконец, представляет порожденное творение в его чистом небесном облике.

Поэтому жизнь даже самых гениальных мужей распределена между вдохновениями и раздумьями, которые никогда полностью не сливаются. Часы порождения идей я называю расширяющими, а часы господства рассудка — ограничивающими. Аналогичные периоды, как я полагаю, имеют место и в истории науки. Существуют времена, богатые изобретениями, когда сосуществует целое множество великих умов, как будто они условились родиться в одну эпоху, а все науки наполняются великими открытиями. Всей своей массой воспринимаются они светлыми головами эпохи, в то время как более ограниченные этому сопротивляются. Затем вновь наступает более спокойный период, когда проясняются, упорядочиваются и определяются великие идеи исследователей прошлого. Эти усилия служат для организации первоначального творения.

Наконец, эта определенность возрастает настолько, что умерщвляет все живое, и наука бы полностью окаменела, если бы не появились новые гении, которые вновь зажигают потушенные было огни, и кажется, будто именно ужас перед этой всеобщей смертью самым энергичным образом пробуждает дремлющую творческую силу. Так на протяжении всей истории чередуются творческая и упорядочивающая или расширяющая и ограничивающая силы, закон которых, без сомнения, состоит в том, что если одна убывает, другая непременно должна прибывать. Поэтому они могут существовать лишь в состоянии бесконечной борьбы, и посредством этих великих столкновений они вовлекаются в войну.

Но эта война лишь на первый взгляд создаст опасности прогрессу человеческого духа, ибо разве наша собственная телесная жизнь не являет собой борьбу противоположных сил? Да и может ли духовная жизнь выражаться в своей конечной форме другим способом?

Закон материальной природы состоит в том, что одна сила пробуждает другую, противоположную ей. Аналогично обстоит дело и в духовной природе. Каждое сомнение, каждое противоречие истине пробуждает ответную защитную реакцию и высвечивает ее в светлом луче.

Итак, можно с достоверностью заключить, что нет большего счастья, чем участвовать в образовании духа, способного к великому развитию, и нет большего несчастья, чем жить в промежутки между великими научными переворотами. Поэтому я хотел бы посоветовать каждому, кому время не предоставило этого преимущества, создать его самому благодаря искусству, то есть благодаря чтению трудов тех эпох, в которые науки терпели великие изменения. Читать произведения о большей частью противоположных системах, извлекая из них глубоко упрятанную истину, отвечать на вопросы о противоположных системах, переносить главные теории одной системы в другую — все это такое упражнение, которое должно постоянно рекомендоваться учащимся.

Наибольшая из всех возможных независимость от ограниченности эпохи, без сомнения, стала бы наилучшей платой за эти усилия.

Благодаря изучению истории своей собственной науки учащийся обретает верный взгляд на развитие всего человеческого духа. Не только химия, но и все человеческое знание, которое всегда, хотя и не с равной отчетливостью, проникало в сущность вещей, развивалось в условиях постоянно возобновляющейся борьбы, которая, однако, преображается в состояние совершенной гармонии. И не только наука, не только человеческая природа, но и вся природа развивается, подчиняясь этим законам. Если бы нужно было это продемонстрировать в полном объеме, можно было бы привлечь всю науку и всю историю без остатка (...). •

Перевод с немецкого

А. Ю. Антоновского

Владимир Иваницкий

Из фундаментального Лексикона»

Продолжаем публикацию выбранных мест из «Словаря российских ментальностей н реальностей», известного нашим читателям пол названием «Фундаментальный лексикон»[* См «Знание — сила». 1994. №№ 1. 3—6.]. Недавно его автор В. Г. Иваницкий откликнулся на предложение включить в него некоторые ключевые понятия современного «новорусского диалекта» (1998 год, № 1). Теперь наряду с ними мы вновь помещаем на наших страницах словарные статьи из основного корпуса «Фундаментального лексикона». Мы будем печатать их порциями нс по алфавиту — по мере поступления.

Разбирая архив, автор обнаружил немало отдельных словарных статей «Лексикона», готовых к печати, но еще больше записей с пожеланиями прокомментировать то или иное понятие, служащее кирпичиком перекошенного здания культуры (цивилизации), для которой все еще не находится ии исчерпывающего определения, ии просто названия. Обозначить ее можно просто «наша».

Следует учесть, что реальность внутри «Лексикона» еще та: немного подзабытая, но могущая всплыть и вспомниться. А то и вернуться.

Пародийный замысел комментировать ценности, стоящие за тем или иным словом, а не сами слова-понятия, оказался, на мой взгляд, продуктивным. Такая позиция, которую я не изобрел, а позаимствовал прежде всего у Савинио, о чем я уже говорил в предисловии к первой порции «Лексикона», позволяет пролить свет не только на наше прошлое.

Все же просьба воспринимать содержание с известной скидкой на эпоху, ибо универсальных универсалий, конечно же, нс существует.

Халява. Даром (Gralis), но не в порядке благотворительности, а за чей- то счет, а то и «просто так». В понятии есть и привкус нечаянной радости, и пренебрежение. Причем как к дающему, так и к берущему. Кроме того, матерый халявщик (то есть человек, привыкший жить на дармовщинку, прикипевший к халяве сердцем и умеющий ею пользоваться) подразумевает в халяве свою законную часть пирога. Видимо, считает себя не просто счастливцем, наскочившим на клад посреди дороги, а чем-то вроде баловня семьи — младшенького. А может, наоборот, ощущает себя халявщик старейшим- мудрейшим, которому дают даром просто потому, что старшим надо оказывать почтение. Именно так любили халяву большие начальники; этим было раз плюнуть получить все что угодно за деньги, но кто же откажется от халявы!