Читал он, сидя в гостиной отеля. В обеденные часы тут меняли скатерти в синюю с красным полоску на белые, и гостиная превращалась в столовую.

В помещении не выветривался запах специй, жареного мяса и рыбы, и заглушить его можно было только запахом трубочного табака. Служанка, женщина неопределенного возраста, с огромными обвислыми грудями, ненавидела этот гнусный запах и, обходя столики, беспрерывно чихала и судорожно кашляла. Запах табака был ей столь же противен, как ему запах трюфелей, но протестовать она не решалась. Дон Джузеппе продолжал курить трубку, как ни в чем не бывало.

«… если есть во мне, о судьи, хоть немного таланта…»

Притворная скромность Цицерона скрывала ту же тонкую иронию могущественного босса, к которому обращались за помощью. «Насколько это в моих силах», «возможно, тут пригодятся мои знакомства…» Впрочем, префектом Сицилии Цицерон был.

Джузеппе Паломбелле такие сравнения нравились. Он даже представил себе, как погибает, убитый одним из наемных убийц Дядюшки Нтони, подобно тому как Цицерон погиб под ударами ножей наемных убийц Антония. Подумать только — Антония! Марк Антоний, триумвир Римской империи, и Дядюшка Нтони, он же Антонио Вичепополо, босс неаполитанской мафии, глава торговцев наркотиками.

Но уж если продолжить сравнение, то умирать ему рано. Цицерона убили, когда ему было шестьдесят четыре года. Не так уж и много (правда, в те далекие времена продолжительность жизни была меньше), но ему, Барону, и до этого возраста еще далеко. Одним словом, с десяток лет у него в запасе еще есть. Усилием воли он отогнал ненужные раздумья и отпил из бокала «дольчетто». Да и совпадения не всегда до конца совпадают. Лучше подумать о вещах более конкретных.

После покушения он должен, просто обязан нанести ответный удар. Месть — это право и обязанность бить все сильнее и сильнее, а после двух-трех взаимных «любезностей» поединок неизменно кончается смертоносным ответом.

Теперь он вправе рассчитаться с врагом сполна, а уж его помощники куда опытнее и толковее двух никудышных наемных убийц, которых Дядюшка Нтони снарядил из своей «кладовки».

Сикарио — наемный убийца, вдруг вспомнилось ему, происходит от слова «сикариус». Иначе говоря, тот, кто носит сику — кривой кинжал трахейцев, служивший в Древнем Риме оружием вероломного убийства.

Прошло целых две тысячи лет, а ничего не изменилось. Вот только на смену сике пришла «беретта».

В любом случае — сика ли, «беретта», — но надо отомстить и за дона Тарчизио. Возможно, в своей евангельской доброте покойный приходский священник и был бы против, но он знает твердо: уничтожить этого ядовитого скорпиона Вичепополо — благое деяние.

В соседней комнате, служившей также баром, кто-то включил музыку. Рыдающие звуки печальной песенки «На восточном базаре» ворвались в пустую гостиную. Барон сердито отмахнулся от звуковой волны, как от назойливой мухи.

«О господи, почему многие без этого адского шума жить не могут и даже чувствуют себя еще и ущемленными!» — Он протянул руку к недопитому стакану, оторвал взгляд от книги и… похолодел. На пороге стоял здоровенный тип в темной шапке, в пальто с меховым воротником и не отрывал от него взгляда своих большущих голубых глаз.

Вмиг ему вспомнилась сцена сорокалетней давности. Тогда его, совсем еще мальчишку, поразил строгий, испытующий взгляд святой Лючии на ладанке, висевшей над обеденным столом. Стоило ему поглядеть незнакомцев лицо, и он уже мог определить, что это за человек.

Нет, у этого человека глаза были не испытующие, как у святой Лючии, а беспощадные.

Вот и все. Ядовитый скорпион победил.

Ему стало противно, что умрет он бесславно, в жалкой гостинице с усыпанными крошками грязными столиками. Все-таки, раз уж спасения нет, он предпочел бы погибнуть на паперти у церкви в Фиа и чтобы дон Тарчизио поддерживал его голову. И последняя глупая мысль: совпадения с Цицероном кончились, он умрет на добрых двенадцать лет раньше. Ладно. Постараемся встретить смерть достойно. Он безоружен, и единственная возможность защиты — прикрыться столиком. Паломбелла незаметно вытянул руки и ухватился за края столика, готовый вскинуть его над головой, едва наемный убийца выхватит пистолет. В соседней комнате вместо жалобной восточной песни зазвучала гитара и другой певец столь же громко запел «…Купил он мышку, ее съела кошка». Молчаливое противостояние с обеих сторон становилось невыносимым.

Барон почувствовал, что от чрезмерного напряжения у него ослабли мускулы. Еще немного — и он не сможет оказать ни малейшего сопротивления. И тогда, словно камень, он метнул в незнакомца вопрос:

— Вы меня ищете?

Незнакомец неторопливо, вразвалочку подошел поближе. Снял шапку, обнажив гриву белокурых волос. Без шапки он выглядел много моложе — не старше лет тридцати.

— Позвольте к вам обратиться? — спросил он не то с пьемонтским, не то с ломбардским акцентом.

Паломбелла облегченно вздохнул и притворно закашлялся, чтобы незнакомец не заметил, как сильно он занервничал и только теперь начинает приходить в себя. Наемный убийца не снимает шапку и не задает вопросов. Он находит жертву, стреляет и скрывается. Он оторвал от столика правую руку и показал на стул напротив. Заметив, что он больше не дрожит, Паломбелла совсем приободрился.

— Садитесь.

— Жарко тут у вас, — еле слышно пробормотал незнакомец.

Снял пальто и положил его вместе с шапкой на соседний столик. Выглядел он странно: большущая голова с растрепанными светлыми волосищами, сам коренастый, с суровым лицом и добрыми глазами. Но глаза были не только добрыми, а болезненно-мутными, припухшими. Незнакомец сел и прислушался к негромким теперь звукам песни за стеной: «…Полилась вода и потушила огонь…»

— Хорошая песня! — воскликнул гость.

Барон притворился, будто не расслышал. Он только что ощутил себя на краю гибели и сейчас вовсе не собирался разделять с незваным гостем восторгов по поводу этой банальщины.

— Так что вы хотите?

Незнакомец почувствовал в голосе Барона враждебность и перестал вслушиваться в слова дурацкой песенки.

— Я Франко Валиари. Вам я могу назвать свою настоящую фамилию, так вам доверяю. — И хитро подмигнул Паломбелле. — Возможно, вам известно и мое прозвище. — Он качнул головой, отчего заколыхалась вся грива светлых волос.

«О святой Януарий! Ну почему все крысы тянутся ко мне, словно я лакомый кусок сыра?! — про себя изумился Паломбелла. — Ведь этого Валиари я уже…»

— Насколько мне известно, в банке этого селения нет сейфов, — невозмутимо обронил Паломбелла, давая понять, что ему известно прошлое этого человека, которого за гриву золотистых волос прозвали Львом. Только недавно к этому добавилось и второе прозвище — Паяльник — как признание его мастерства в обращении с паяльной лампой. Преступный мир признал Франко Валиари, а полиция серьезно им заинтересовалась после вечера, проведенного им и еще двумя его сообщниками в бронированном хранилище Банка Флоренции. Валиари пробрался туда с «инвентарем» в пятницу ночью. Не забыл он прихватить и корзину с едой: семгой, печеночным паштетом и бутылкой «поммери» урожая 1964 года. Остатки пиршества привели в бешенство бедняг полицейских, примчавшихся в банк утром, когда служащие наконец-то подняли тревогу. Сам же Валиари покинул банк в субботу на рассвете, очистив все сейфы до единого. Не хуже, чем улей пчел на цветущем лугу потрудился.

Блеснув выпуклыми глазищами, Валиари засмеялся.

— Я приехал сюда не ради банка, — объяснил он, — а ради встречи с вами.

Он сообразил, что музыкальный автомат умолк, а значит, их разговор могут услышать в соседней комнате.

— Одну минуточку!

Валиари встал, вышел из комнаты, и немного спустя из музыкального ящика донеслась яростная дробь, точно знаменитый Эмерсон стучал по клавишам не пальцами, а молотком.

Барон не успел даже понять, что это там Эмерсон играет, хоть мотив был ему знаком, как Валиари снова возник на пороге. Он все так же вразвалку подошел к стулу и грузно на него опустился.