Литмир - Электронная Библиотека

* * *

Маркс и Лассаль производили Прудону обрезание и благополучно окончили. Прудон в это время обеими руками делал сам какую-то гадость, которую нельзя назвать. Когда они ушли, то на земле осталось что-то мокрое, белое и красное и вонючее.

Это мокрое называется социализмом.

На востоке жили свиньи. Увидя грязное и мокрое, они немедленно поспешили на это место и стали тут купаться и лизаться. Впереди всех бежал Герцен, затем «их множество», а поладила всех «она». Так произошла русская революция.

(Азбука социальных «наук») 

* * *

Есть что-то хлыстовское в иудейской субботе.

И завороженность их своими «субботками» такая же, как у хлыстов радениями.

Нужно обратить внимание на следующее: «Если — возможно, то несколько дворов соседних пусть соединяются в одно (в одну клеть? как-то архитектурно связываются?) на субботу».

И «Гостя ждут» евреи, как хлысты ждут, что «Сам накатит», придет «Гость дорогой», «Батюшка родной»...

Во всяком случае, их субботы не имеют ничего общего ни с одним из наших праздников. Ничего с ними сходного.

Суббота еврейская есть обрезание в действии.

Через субботу обрезание проявляется. Ноумен переходит в действие.

И посмотрите: ведь они все друг к другу относятся с этим осязательно— нежным, как «братцы» и «сестрички» у хлыстов.

(на синеньком конверте) 

* * *

...на месте души у него кривая палка: и так поучает «семо и овамо» о правде, справедливости, морали и народе.

(журналистика Гофштетера)

* * *

...если духовенство настаивает и будет продолжать настаивать, что оно, пока есть,не отречется от сущего им исповедуемого учения о браке, т.е. что единственною его санкциею, «освещением, оправданием и фундаментом признания» самою церковью, государством и людьми, — является повенчанность в церкви священником, —

а прочие все деторождения есть блуд и церковь не перестанет так именовать их,

то, со своей стороны, что́ бы я ни писал и ни говорил в минуты душевной слабости и проч., и проч.,

я остаюсь, умираю, дышу, кровообращаюсь и проч., и проч. совершенно

 вне церкви.

И на:

 Наплевать на тебя.

Отвечаю:

 Мне тоже наплевать.

Это мое

последнее. 

И пусть мои друзья Цв. и Фл. и не полагаются на то «мяконькое», что я скажу в минуту моей слабости, напр., умирая, ибо моя мысль — это

последняя. 

А т. к., конечно, «сомы не повторяются» и вообще «пузо в жемчуге» и доходы, слава Богу, большие, то, кажется, и теперь можно сказать, что моя слабость в «Уед.» была мнимою.

Задыхался. Нечего делать. Но «задыхающийся» вообще часто не может сказать, сколько 2x2.

Сомы не ворочаются. В сомах вообще нечего искать религии, молитвы, утешения. Все это лишь по форме есть, а по существу все умерло.

* * *

«Мы — такие же люди, и nihil humanum a me alienum puto111 , — говорят Столпнер, Слоним и Эфрос.

 Да. Но у вас особенные таланты: ведь все банки крупные, за исключением разве 2—3, суть банки еврейские; да посчитайте, сколько сидит евреев и в 2—3 «русских банках», вроде Волжско-Камского. Что за особенное призвание? В местечке Резине, не больше русского обыкновенного села, я насчитал три банка («Резинское кредитное товарищество» и еще два, названия не помню), тогда как ни в едином русском селе я не видал ни одного банка самих сельчан. А банк через кредит захватывает экономику страны, поддерживает одного промышленника и торговца, топит другого; помните, бросился под поезд Алчевский, воротила Харьковского коммерческого банка. Он бросился (я расспрашивал) потому, что управляющий Кредитною канцеляриею (поляк) отказался его в трудную минуту «поддержать кредитом». Кредитные учреждения и банки вообще «поддерживают» и иногда «не поддерживают», — и тогда приходится давиться. Банки, сосредоточенные в еврейских руках, т.е. золото страны, сосредоточенное у евреев, и дает им возможность «давать дышать» или «давить» русских... Ну, и уж, конечно, «давить», если кто решается поднять голос против этого задушения страны. Вот это бы объяснили многоумный Столпнер, «космополитка» Эфрос и Горнфельд с тросточкой; а «любитель народа» Короленко полюбопытствовал бы об этом у Горнфельда.

А то все Столпнер читает лекции «о Христе». Нам «о Христе» не нужно, а нужно о банках.

И Минский распинается «о мэонизме». Но нам и о мэонизме не интересно.

* * *

Из писателей нашего направления (православных) мне первому удалось добиться читаемости (книги расходятся). Это — первый раз за историю литературы, за XIX век. Киреевский, изданный Кошелевым, — «лежал», и я купил его (студентом) на распродаже у букиниста; Леонтьев раздавал книги свои «из рук» (письмо ко мне Говорухи-Отрока) десятками, прося получивших «уже раздавать далее» — «тому, кто заинтересовался бы». Зато Анатолий Каменский с «Ледой» выходит сразу в 3 изданиях, Вербицкая строит 2-й каменный дом, Леон. Андреев живет в замке, и Алексей Толстой с кормежкой проституток во время акта устрицами («посвящено жене») — уже «знаменитый русский писатель». Да: Хомяков, Кон. Аксаков, Ив. С. Аксаков при своей жизни вовсе не были изданы, а изданные много лет спустя после смерти — «лежат». Я пришел в этот кабак... зная, что почти умру, но и с яростью бороться сколько есть сил, бороться ослиной челюстью, бороться плетью, бороться нежностью, интимностью, теплотой, и чуть-чуть я считал (но для этого никогда не подбавлял; все «подбавления» глубоко и далеко задуманы) тут и порнографию. Все рассчитывал: и вот с 1891 года («Место христианства в истории») мои раскупаются в год на 3000 (мне), а с процентом (35%) Митюрникову, значит, в год моих книг продается на 4500 рублей, и издания стали возможны!! И я через 22 года, перейдя из славянофилов, — могу, как комар над львом, трубить: «Победа! победа!» Это не ум, но поистине дьявольское упрямство и терпение. Нет, Розанов бывает и энергичный, хотя «всегда спит». Но я сплю и все неспящее время одушевленно тружусь. Победа! Победа! В кабак наконец внесен образ: и как проститутки ни беснуются, тихая свечка светится и светится. И не погасить вам ее...

Так что если «друг» болен из-за этого же (недосмотрел), пусть и ее великое страдание вошло в эту победу. Все 20 лет я видел ее молитву и слова: «Вася, я чувствую Бога около себя», не раз навертывались слезы. Победа, победа... это не моя и не ее: но через нас Бог дал победу лучшему русскому течению (мысли, чувств).

(12 июня. За корректурой 53-го письма Страхова) 

* * *

Печаль современного писателя — что он живет и пишет среди циничного общества. В котором лица (индивидуумы прекрасные), конечно, есть, но масса его — безголова, пуста и есть именно «масса», а не «лицо».

На «копейке» это всего виднее. История цен на мои книги, — не очень высокая, но и не низкая, — это целая история, притом история души, полная драматичности и интереса. Я как в старое время пытался, «размазывая половой вопрос», раздражить Рачинского и вызвать к свету, к объявлению его настоящие мысли о деторождении (скопческие, жизнеубиваюшие), так через борьбу же давать читателю дешевых книг — пробую «на алмаз» (стекольщики, «вставлять стекла»), из стекла или из кремня или из алмаза составлена душа общества.

Из простого стекла.

Прочел в «Оп. л.» 342 стр. (о христианстве и язычестве), 351-ю (о верности человеку), 322-ю (о любви). Всех — строк 16. Пусть остальное вздор и пустота: но эти строк 16 вполне новы для читателя (п. ч. впервые сказаны в литературе) по содержанию и форме: форма — краткая и прекрасная, мысль — всем нужная, всех утешающая.

И я подумал...

Нет, я сравнил с эту зиму полученным билетом на «подражательные Дункан танцы» какой-то «своей школы» в Петербурге, где была перечеркнута (билет «пригласительный», — «посмотреть») чернилами напечатанная

98
{"b":"584398","o":1}