XVI
«Сефер Ецира», «Книга о происхождении» — приписывается патриарху Аврааму и составляет как бы запись его наблюдений над миром и течением в нем всех вещей. Патриарх, путем наблюдения над порядком и гармонией явлений природы, а также над родством их, приходит к ощущению всемогущества Божия, по воле Которого стало все. Затем он переходит к разрозненным явлениям, дабы через них приблизиться к божественной премудрости. Отсюда начинается путь, может быть детски-смешной, а может быть поразительно углубленный (если вспомнить Платона и Гегеля, по которым «идея вещи» гораздо глубже и первоначальнее самой вещи; «идея» же ее, т.е. вещи, есть часто просто имя ее): Сефер Ецира слова нашего языка или имена вещей принимает не за орудия нашего обмена мысли (пожалуй — в древнейшие времена личной только, «патриаршей», а не народной жизни, это так и было: имя вещи есть упорный звук, в упор сказанное человеком слово, при первом воззрении на пластику и в то же время, может быть, на художество, и след., душу вещи), но за самые вещи, и первые заступают место последних. «В слове лежит все, из слова исходит все», — говорит в одном месте Сефер Ецира; и еще в другом: «слово есть Бог». Во всяком случае, это не шутка, и не детский лепет для веков до нашей эры. Затем, обращается внимание, что вся сумма слов человеческого языка состоит из 22 (еврейских) букв и первых десяти чисел, из коих можно составить все другие. Эти 22 + 10 = 32 знака называются «тридцатью двумя чудесными путями мудрости». Мы входим в характернейшие умозрения Востока.
Сефер Ецира входит в рассмотрение каждого из этих «путей мудрости». Не входя в это рассмотрение, остановимся несколько, как на образце кабалистического мудрования, на разборе первых десяти чисел, «десяти сфиро». Тот факт, что десять сфиро (через сложение и умножение) производят всевозможные числа, и что ряд чисел бесконечен, производило на древних евреев (очевидно — на первых, кто об этом стал размышлять) чрезвычайное удивление. «Для десяти сфиро не существует предела ни в будущем, ни в прошедшем», — говорится в одном месте. Но затем, так как все вещи мира измеримы и, след., выразимы через число, «нарекаемы в числе», то у кабалистов сущность числа стала смешиваться с сущностью вещей. «Вещь я узнаю, если узнаю число ее». Это как в антропометрических бюро: вместо имени, отчества и фамилии преступника снимают сотню мерок с его головы, и записав их, уверены: «Где бы ты ни гулял по свету, если попадешься вторично — мы узнаем тебя по особенному числу твоему». Так (по кабалистам, по Пифагору) и Бог: Он — великий счетчик мира, держащий в уме своем «число их» и через эти же числа на них действующий, как через их душу (математические законы природы).
Так как Бог — един, что вытекает из Его бесконечности и всемогущества (еще Бог ограничивал бы первого и ограничивался бы сам им), то первая «сфиро», число «один» — сливается с субстанциею Божиею. «Первая сфиро, един, это есть дух Бога живого, да будет благословенно имя Его». Вторая сфиро (2) есть слово. Ибо в физической своей стороне слово есть дыхание; а в психологической это есть мысль, и их синтез, т.е. (2) образует слово. Слово (2) в свою очередь состоит из 22 букв: «Два есть дыхание, исходящее от духа; в нем 22 буквы, но они составляют одно дыхание, только получившее образ и форму». Эти 22 буквы разделяются на три группы, именуемые «тремя матерями», «семью двучленными» и «двенадцатью простыми». Через это, мало мотивированное (может быть, преднамеренно и искусственно придуманное) деление выдвигаются, как особенно многозначительные, числа: 3,7 и 12. «Мир устроен из трех стихий: огня, воды и воздуха, это — три матери» (мира). Огонь есть существо неба, из воды произошла земля, и их разделяет и примиряет воздух. Год также имеет трех матерей: сухое время, дождливое и умеренное (местные, сирийско-египетские, времена года). В человеческом теле также господствуют три матери, ибо тело состоит из груди, головы и живота. «Семь двучленных» соответствуют противоположностям, т.е. таким вещам, которые равно имеют готовность (наклонность) к добру или злу: так, «существуют семь планет, имеющие хорошее или дурное влияние на землю; в неделе — семь дней и семь ночей; в человеческой голове семь входов, открытых как хорошему, так и худому». Наконец, «двенадцать одночленных» содержатся в 12 месяцах года, в 12 созвездиях зодиака и в 12 родах деятельности человека: зрении, слухе, обонянии, осязании, слове, питании, размножении, движении, гневе, смехе, мысли и сне.
Тут есть немного и Фалеса и Пифагора. Во всяком случае, наше представление (напр., Ренана), что евреи не имеют самой идеи знания, самого инстинкта мудрования, а только «молятся Богу» — не верно. Они также любят копаться, по-своему, странно — но очень прилежно: «что», «как» и «почему». Нельзя же преждевременную и афористическую усталость знания у Екклезиаста («все — томление духа») принимать за что-то исчерпывающее Израиля.
Зехер — та самая книга, которую с таким самоуслаждением читал старый талмудист, сын которого перешел в православие и оставил столь любопытные записки. Она — трактует о Боге. Один отдел ее, в отрывке, вошел в пророчество Иезекииля. Это — знаменитая «Меркаба» (=«Колесница»), которую «нельзя объяснять другому даже и тогда, если бы ты видел, что он уже сам понимает ее». Мы приведем это место из Иезекииля: оно вводит в Недра Небесные, оно — не от Бога к человеку (как все пророчества), а человека (око его, разум его) вводит в Бога. К тому же, видение Престола Божия и Славы Божией у новозаветного тайнозрителя Иоанна (Апокалипсис), в сущности, есть второе разверзание этих же Недр:
«И было, — начинает Иезекииль книгу пророчества, — в тридцатый год, в четвертый месяц, в пятый день месяца, когда я находился среди переселенцев при реке Ховаре (в Вавилонии), отверзлись небеса, и я видел видения Божии. В пятый день месяца, в пятый год от пленения царя Иоакима, было слово Господне к Иезекиилю, сыну Вузия, священнику, в земле Халдейской, при реке Ховаре; и была на нем там рука Господня.
И я видел, вот буйный ветер шел от севера, великое облако и клубящийся огонь30 , и сияние вокруг его, а из середины его как бы свет пламени из средины огня; и из средины его видно было подобие четырех животных, — и таков был вид их: облик их был как у человека; и у каждого четыре лица, и у каждого из них четыре крыла; а ноги их — ноги прямые, и ступни ног их, как ступни ноги у тельца, и сверкали, как блестящая медь; и крылья их были легкие.
И руки человеческие были под крыльями их, на четырех сторонах их; и лица у них, и крылья у них — у всех четырех; крылья их соприкасались одно к другому; во время шествия своего они не оборачивались, а шли каждое по направлению лица своего».
«Крылья их соприкасались»... Это есть выражение Моисея о херувимах, чеканной золотой работы, изваянных на крышке Ковчега завета, стоявшего во Святое Святых. Очевидно, тайны Божии, виденные на Синае Моисеем, имели родственное с тайнами, открывшимися Иезекиилю. И вообще здесь мы вводимся в существо Божие. Отметим, что так как «человек бе по образу и подобию Божию», то и в нем (человеке) мы наблюдаем «разные» же лица, «идущие каждое по своему направлению», откуда и проистекает в нем смятение страстей, противоборствование стихий, сокрушения сердца. И вот этот момент мы находим и «там». Человек — много-личен, много-талантен, много-устремляем!\ А если так31 , то и «там» — то же!
«Подобие лиц их, — продолжает Иезекииль, — лицо человека и лицо льва с правой стороны у всех их четырех; а с левой стороны лицо тельца у всех четырех и лицо орла у всех четырех».
Эти самые лица — и в Апокалипсисе Иоанна. Апокалипсис и Иезекииль — одно; «того же духа, той же цели». Апокалипсис — совершенно особая новозаветная книга, уже не от слова, но от плоти; посему она вся и есть в видениях, фигурах, картинах.
