— Это опыт. Чем чаще ты используешь одно и то же заклинание, тем лучше оно у тебя получается.
— Не совсем так. Опыт — неверный термин. В конце концов, опыта можно набраться, скажем, в выращивании кустарников или варке зелий, но не в махании палочкой. Что в данном случае есть опыт? Хочешь сказать, твой Lumos получался ярче, чем у соседа по парте, потому что ты произносил заклинание чётче? Брось, — Риддл морщится. — То, что ты называешь опытом — всего лишь возврат энергии от заклинания, отдача. Чем чаще ты творишь то или иное заклинание, тем больше насыщаешься. Если ты вызываешь Патронуса, концентрируясь на позитивных эмоциях, одновременно с ним ты вызываешь в себе определённую гамму чувств. И именно они возвращаются к тебе после того, как заклинание теряет силу. Если же ты пытаешь кого-то Crucio, чувствуя при этом только ярость и злость, именно эти эмоции охватывают тебя потом на какое-то время. Сегодня у тебя получилось на редкость сильное Crucio, и отдача от него соответствующая. Это и есть дамблдоровское повреждение души.
— И это всё? — вместо ответа Риддл пожимает плечами. — А как же убийство?
— Вот здесь речь как раз идёт о душе, правда, немного не в том смысле, какой любит придавать этому твой Дамблдор. Если брать только магическую составляющую, то всё точно так же, как и с Crucio — ты получишь возврат собственных эмоций. А если затрагивать вопросы морали и религии, то убийство — это грех и тяжёлое преступление, которое, разумеется, не проходит для убийцы бесследно. Если ты отбираешь у другого человека жизнь, это меняет тебя. Но опять же, нет никаких магических повреждений души — это красивая пугающая сказка, не более.
— И как убийство меняет? — Гарри с интересом прищуривается, стискивая в пальцах полупустой бокал.
— Каждого по-своему, поэтому за всех говорить не берусь. Но кое-что общее имеется: убийство меняет не только твоё отношение к чужой смерти, но и к собственной жизни. А также к тому, что ты готов сделать, чтобы её улучшить.
— То есть стоит один раз убить — и невозможно остановиться?
— Нет, просто в следующий раз будет проще. Перед тобой больше не встанут вопросы этики и морали, лишь вопрос о практической пользе убийства.
Гарри допивает бехеровку до дна, прежде чем задать следующий вопрос.
— А что чувствовали вы, когда совершили первое убийство?
На губах Риддла возникает хищная улыбка.
— Первым человеком, которого я убил, был мой отец. Я покидал его дом с чувством выполненного долга.
Какое-то время Гарри молчит, концентрируясь на мысли.
— А вы знаете, почему тогда, в Министерстве, у меня толком не получилось Crucio?
— Потому что на самом деле ты не хотел причинить Беллатрикс боль.
— Хотел. Она чуть не убила Сириуса. Он истекал кровью!
— Этого оказалось недостаточно для первого раза. В тебе не было столько злобы и ненависти, сколько я увидел сегодня.
— А то, что случилось сегодня, — осторожно спрашивает Гарри, — оно могло меня изменить?
Риддл практически швыряет бокал на стол и, резко подавшись в кресле вперёд, рявкает:
— Ты гоняешь вопрос по кругу, хотя уже дал на него ответ! Скажи: ты чувствуешь изменения?!
— Нет.
— Значит, их нет! Всё. Вон отсюда!
Раньше бы Гарри пулей выскочил из кабинета, втянув голову в плечи. Но за последний месяц ему слишком хорошо удалось изучить всю широкую гамму эмоций Риддла: от гнева до радости. И сейчас он отлично видит, что злость эта напускная. Когда он с улыбкой допивает бехеровку и не торопясь ставит бокал, Риддл тоже позволяет себе кривую ухмылку. Пожелав ему спокойной ночи, Гарри отправляется к себе. Алкоголь как всегда помог: никакой ярости уже не осталось, так что он не сомневается в том, что без труда сможет уснуть.
Глава 21. Опоздавший разум
…Капли утренней росы, как рассеянные по лужайке бриллианты, переливаются всеми цветами радуги в лучах летнего солнца, которое пробивается через клочья тяжёлых туч. Так жарко и так влажно, что идти в дом совсем не хочется, поэтому Гарри одиноко сидит в тени высокого дерева, задумчиво вырывая с корнем травинки.
Вдруг краем глаза он замечает какое-то шевеление сбоку и замирает. Вдоль его ноги крупными зигзагами ползёт болотного цвета змея. Добравшись до колена, она останавливается и поднимает голову. Гарри смотрит на неё, затаив дыхание, потому что не имеет понятия, ядовитая она или нет, и ему даже кажется, что змея прищуривается, словно над чем-то раздумывает.
Наконец она смешно дёргает головой, и до слуха доносится едва различимое шипение:
— Хорошшший… Хорошшший…
— Что? — хмурится Гарри, сбитый с толку, однако не сильно удивлённый.
— Печччёт… Сссолнце…
— А, — он усмехается, — да, день хороший. А вы любите говорить с людьми? Недавно я слышал, как разговаривала другая змея, но она не захотела мне отвечать.
— Я не рассссговариваю ссс…
Договорить змея не успевает. На её голову обрушивается тяжёлый грубый сапог вышедшего из-за дерева мужчины в потёртой куртке и соломенной шляпе. Гарри вздрагивает и отшатывается.
— Развелось тварей, — злобно бормочет мужчина, брезгливо вытирая сапог о траву. — Куда их только несёт?! — он поднимает на Гарри нехороший взгляд. — А тебя куда несёт? Почему из всех мест ты выбираешь именно те, где водятся эти гадины? Чуешь родственные души, да, Риддл?
Зло ухмыльнувшись, он сплёвывает на землю...
Гарри открывает глаза и несколько раз моргает. Он всего лишь задремал в кресле. Погода на Рождество выдалась пасмурной и тяжёлой, и, несмотря на то что спал он крепко, с самого утра клонит в сон. Раздаётся стук в дверь.
— Alohomora! — лениво бросает Гарри через плечо, и через несколько секунд в гостиной возникает непонятно почему радостный Марк.
— Ну что, эфенди, печень приготовил? — смеётся он и плюхается в кресло напротив.
— Сегодня у меня нет настроения ничего отмечать.
— Сегодня-то ладно, а вот через пять дней придётся.
— Что? Второе Рождество?
— Гарри, не разочаровывай меня, — с поддельным испугом произносит Марк. — Не говори, что не знаешь, какой великий праздник у нас грядёт помимо Рождества.
— У Лорда ведь день рождения, — хмурится он, сообразив.
— Ну наконец-то!
— Что-то много дней рождения в этом месяце.
— А то! Думаешь, почему я так люблю зиму? — Марк усмехается и меняет тему: — Скажи, какой последний подарок ты получал на Рождество в той жизни?
