Переживая случившееся, Вера помолчала.
– И пришлось мне и в самом деле пыль с книг вытирать, – продолжила она свой рассказ после того, как кончик моего ножа прикоснулся к ее левой груди. – А у них две комнаты полками заставлены. Я вытирала, а Костик проверял.
Я возненавидела их. И книги, и отца, и Костика. Потому и не ушла сразу. Через две недели ушла, да так, что они через два дня квартиру нам сняли. Я так обрадовалась, что решила не спешить. Обдумала все обстоятельно. Лекарства нужные подобрала по справочникам. Такие, чтобы агония была продолжительной...
– В Ленинке, небось, сидела?
– Да...
– А не боялась? Ведь случись следствие, могли выйти на твою «учебу» в сокровищнице знаний?
– Я по билету Маргариты ходила. Переклеила фотографию и ходила под ее именем. Ты бы дал мне посидеть... Устала.
Я перевязал Веру так, чтобы она могла сидеть. Ящиков в подвале было достаточно. Она уселась и продолжила свой рассказ. Я слушал рассеяно – соскучился по Наташе. Да и мысли о том, что неплохо было бы спустить на тормозах затею с убийством жены, не давали мне сосредоточиться. Одно дело задумать убийство, другое – его совершить.
– И вот, наконец, пришел этот день, – вернул меня на землю монотонный голос Веры. – Я приготовила праздничный ужин, салатов наделала, прическу новую соорудила, платье...
Супруга не успела сказать, какое цвета платье она одела, дабы скрасить последние часы Константина – у лестницы, ведшей в подвал, раздались голоса и характерные звуки мочеиспускания. Говорили два мужика.
– Я ей бутылку в п... сунул, горлышком наружу, а она смеется: «Вот, теперь самое то, – говорит, – только подергай, Вась, с чувством подергай», – рассказывал первый голос, бесцветно-недовольный и явно принадлежавший уважаемому бомжу, бомжу «в законе».
– Да, Нюрка – баба веселая! – засмеялся второй голос, несомненно, озвучивавший «шестерку».
Вера, воспользовавшись моим минутным замешательством, крикнула, к счастью, негромко (голос сорвался от волнения):
– На помощь!
Я смотрел на нее с ненавистью долю секунды. Затем набросился, обнял и начал страстно целовать. В губы, в шею, грудь. Не без удовольствия. Вера сначала отстранялась, но я укротил ее внятным шепотом:
– Будешь ерепениться – откушу нос... Из вредности откушу.
Бомжи спустились в подвал. Я слышал их сопенье.
– Пошли отсюда, – раздался, наконец, бесцветно-недовольный голос. – А где сейчас Нюрка?
– Как где? У себя... На станции, под платформой...
– Ну и какое платье ты надела для Константина? – спросил я, когда шаги нарушителей моего спокойствия стихли, а Вера более-менее пришла в себя. В глазах ее светилась уверенность в том, что бомжи либо вернутся, либо расскажут кому-нибудь, что видели в подвале.
А мне было наплевать, как разрешиться ситуация, в которую я по уши вляпался. Лишь бы разрешилась поскорее.
«Вот идиот, – сокрушался я мысленно. – Устроил эту канитель с подвалом и расспросами. Ведь знал же, что лишние знания и телодвижения умножают печали! Только кретин мог развести эти «ля-ля, тополя», развести, вместо того, чтобы сразу угрохать».
– Какое я платье надела для Константина? Короткое бордовое, он тебе не нравится, – ответила супруга, вновь погрузившись в прошлое. – Но он был от него без ума. Вечер прошел весьма приятно, но...
– У тебя опять не получилось, – усмехнулся я, вспомнив записку, найденную в платяном шкафу под трусиками и бюстгальтерами.
– Да. Слишком долго я ждала этого вечера... Нервничала, суетилась. Да и напоить человека лекарствами оказалось весьма трудным делом. Особенно за столом или в постели. А в еду подмешать было нельзя: их надо принимать одно за другим строго через пять минут.
Представь, я думаю, как это сделать, а он лезет целоваться, уверенный такой в себе, прямо супермен... Вдобавок, когда я уже решилась идти ва-банк, в голову пришла мысль, что родители Константина, весьма недоверчивые люди, наверняка не позволят следствию по делу его смерти развиваться в нужном для меня направлении...
– Это точно. Интересно получается... Ты же говорила, что обдумала все обстоятельно, а тут одна накладка за другой?
– Думала, что обдумала. Вообрази, что ты, умник, решил банк ограбить или почку кому-нибудь хирургическим путем удалить. Представляешь, сколько у тебя было бы накладок? Новое дело – это новое дело. Тут читай, не читай, думай, не думай, все равно опыт нужен. Опыт и сноровка...
– Да уж... Сейчас он у тебя, несомненно, есть.
– И еще одно мне помешало... – не обратила внимания Вера на мою реплику. – В то утро я поняла, что беременна... Конечно, я не оставила бы ребенка. Жить в этой семье, пыль с книг вытирать, потакать этому «супермену» с куриными мозгами... Разве это нужно двадцатилетней девчонке?
– Конечно, не это, – хмыкнул я. – Двадцатилетней девочке надо пырнуть кого-нибудь в спину иглой дикобраза, пырнуть, чтобы полноценно оргазмировать.
– Юродствуешь? Ты же знаешь, в каком страшном мире мы живем... Ради небольшого удовольствия у нас тысячами убивают, сводят с ума и голодом морят.
– Ну-ну, дитя эпохи. И что же ты решила делать со своим оргазмом?
– Первым делом я постаралась успокоиться. Это получилось. Константин сидел напротив и рассказывал, какой он умный и перспективный, как может все на свете рассчитывать и предугадывать. И я, мило улыбаясь, придумала план...
– Придумала с ним поссориться, выкинуть ребенка, а потом явиться к нему под вечер с двумя таблетками в кармане.
– Да... На все это ушло около месяца... На следующий же день я сказала, что жду ребенка и собираюсь рожать. О, господи, как это на него подействовало! Он побледнел, стал говорить, что я гублю его карьеру, гублю наше будущее... Вечером мамочку с папочкой на меня напустил... И начал ездить в командировки – он в фирме работал, импортирующей лекарства. И мне «пришлось» сделать аборт...
– Так ты все выдумывала начет эмалированной ванночки с выскребленными детишками?
– Нет, были ванночки в туалете, – рассеянно проговорила Вера. – И плод удаленный в одной из них был. Живой...
– Ну и что произошло дальше? – спросил я, желая поскорее расстаться с видениями реалий отечественной гинекологии.
И Вера почти слово в слово повторила, то, что пришло мне в голову одновременно с фрагментами истории любви принцессы Инессы и принца Гриши.
Это было ужасно! Я, окаменевший и онемевший, дикими глазами смотрел на супругу, смотрел и видел, как Шакал боролся с Константином, как Вера ссыпала смертельные порошки в рот своего будущего сексуального спарринг-партнера...
Господи, как я мог так детально все увидеть в своем воображении? Красную короткую ночную рубашку, прическу «каре», бежевый костюмчик-тройку? Чертовщина! Значит, все, что я видел во снах позже, тоже правда?
– Ты чего? – удивилась моя законная, когда процесс моего превращения в камень достиг апогея.
– Да так... – только и смог сказать я. – Опять этот Шакал... Мне кажется, что он везде. За каждым углом, под каждым кустиком.
– Без него я не могла обойтись, ты же понимаешь... Мне ведь и сушки руками не сломать, не то, что с мужчиной справиться.
– Вот откуда это твое стремление к групповому сексу... И оно берет начало от Шакала.
– Да нет, не угадал... Оргазм у меня получился непередаваемо сильным, я едва сознание не потеряла. А он стоял и смотрел, впитывал и наслаждался... Мне это не понравилось... Его удавьи глаза. И тогда же я решила больше с ним не связываться.
– По крупному не связываться, а так, сказочку послушать – это пожалуйста.
– Иронизируешь... Не понимаешь, что я – это не ты. Я – это другое существо, у меня другая физиология, другая психология...
– Ну-ну, другая психология. Вот вы, родственные души с другой психологией, в клубы и собираетесь. Клуб маньяков под названием «До последнего хруста». Замечательно!
– Клуб маньяков – это плод твоего воображения.
– Ну-ну, конечно. А члены кто? Один бравый морской офицер, ныне продающий мыло с душком, а в свободное время ходящий по улицам Москвы с криками «Кришну в харю, Кришну в харю», другой преуспевающий менеджер с гранатой в кармане, третья скоро с кроликами будет...
