И насколько он на самом деле слеп в отношении других? Как вообще можно верить себе теперь? Или это избирательная слепота, только для Баки? Ведь для Стива всегда был Баки, и где-то отдельно – весь остальной мир. Они давно перешагнули все возможные рубежи, стерли все границы, в которые люди обычно загоняют чувства. Вышли за рамки не просто дружбы, но и того, что люди зовут любовью, преступно считая ею все подряд.

Все, что Стив когда-либо чувствовал к другим людям, терялось на фоне того, что он испытывал, когда Баки был просто в пределах видимости. Но раньше это чувство опьянения, наслаждения его обществом никогда не носило сексуальной окраски. Это была крепчайшая, страстная привязанность. Необходимость.

Или, все же, он пропустил что-то очень важное? Закрыл на это глаза, привыкнув видеть все целиком, не уделяя должного внимания мелочам.

Обернув полотенце вокруг бедер, Стив направился к себе. На мгновение замер перед дверью Баки, которую тот дурашливо украсил рисунком белых крыльев – символом Капитана Америки, а потом и Ревущих Коммандос. Очень хотелось войти и улечься, обернувшись вокруг подушки-валика, которую Баки предпочитал всем остальным, даже современным ортопедическим. Но, пересилив себя, Стив толкнул дверь своей спальни, натянул пижаму (которая оказалась с рисунком щита Капитана Америки – спасибо Наташе) и вытянулся на кровати.

Со стены на него смотрел Баки. Стив выполнил этот портрет сразу после его возвращения, а поэтому взгляд Баки был тяжелым, темным, пронизывающим до нутра, но все же живым. Не пустым и не мертвым.

Баки вернулся к нему. Баки хочет быть с ним. Хочет его. От этой мысли, высказанной почти вслух, наедине с самим собой, впервые вот так – без прикрас и закрытых на правду глаз, тело прошило возбуждением. Баки хочет его. Желает. Стив подавил желание потянуться, перевернуться на живот и выгнуться в пояснице от этих мыслей.

Никогда еще возбуждение не ощущалось так: всем телом, как жар, перекатывавшийся под кожей от одной-единственной попытки представить, как влажные губы Баки обретают чувственный изгиб, приоткрываются и касаются его шеи. Плеча.

Возбуждение нахлынуло так неожиданно и с такой силой, что Стива против воли выгнуло, выломило, дыхание сбилось, как после долгой пробежки, а перед глазами все еще был Баки. Заспанный, с растрепанными волосами. Такой, каким Стив видел его на кухне почти каждое утро. Близкий и настоящий. Живой.

Стив вдруг почти физически ощутил это: принадлежность. Обретенную год назад целостность. Желание быть для Баки всем, свою жадность и даже ревность.

- Господи, - ужаснулся он, глядя в потолок. – А ведь это всегда было так. Я считал его своим. Всегда, сколько себя помню. Слепой идиот.

Стив все-таки перевернулся на живот и уткнулся запылавшим лицом в подушку. Он принял решение и ощутил небывалую легкость. У него есть Баки. Пока это так, он справится.

***

Первое, что увидел Стив, утром войдя в свой кабинет – это букет на столе. Букет из каких-то красных и оранжевых цветов, похожих на крупные ромашки на мясистых темно-зеленых стеблях. Между ними затерялась маленькая белая открыточка с типографским шрифтом: «Прости меня».

Все благодушное утреннее настроение смело одним махом. Он сдернул цветы со стола и уже занес их над мусорным ведром, когда раздался стук и, не дожидаясь разрешения, в кабинет вошел Тони.

- Слушай, Стив по поводу того инцидента…

- Так это ты, - Стив почувствовал, что стремительно теряет самообладание. – Синяка под глазом тебе мало, да? Ты решил цветы мне прислать.

- Что? – Тони поднял глаза от каких-то бумаг и уставился на Стива. – Я не…

- Это я – не, - опасным голосом поведал ему Стив, - НЕ женщина. НЕ нуждаюсь в чертовых цветах, ясно?

- Но цветы в двадцать первом веке дарят не только…

Стива накрыло. Он всегда гордился тем, что умел держать себя в руках, но то ли был виноват изменившийся гормональный фон, то ли напряженные до предела нервы и постоянные перешептывания за спиной, но очнулся он только тогда, когда швырнул злосчастный букет в Тони.

Но тот оказался не промах. Наверняка подобный поворот событий не был для него ни новым, ни неожиданным. Потому что цветы с влажным «хрясь» врезались в закрытую дверь, из-за которой раздался голос Тони:

- Если бы я знал, что тебя так просто вывести из себя, Стив, то давно послал бы тебе букет. Правда, до такой пошлости бы не опускался. Это были бы белые розы. Символ невинности. И уж точно не выбрал бы ничего отдаленно похожего на эту безвкусицу. Я зайду в другой раз. Выпей лекарства от ПМС – мой тебе совет. Дамам обычно помогает.

Когда Стив, взяв себя в руки, зашел в зал для тренировок, там уже маялся Страйк практически в полном составе, а на скамейке у стены о чем-то разговаривали Роллинз и Рамлоу.

Точнее, говорил Роллинз, а Рамлоу, прикрыв глаза, елозил затылком по прохладной стене. При виде вошедшего, а точнее – вошедшей, все оживились, подобрались поближе. Брок тяжело встал со скамейки и направился к Стиву. Глаза у него были красные, лицо мятое и говорить он старался куда-то в сторону, но перегаром от этого разило ничуть не меньше. Впрочем, это не помешало ему довольно-таки бодро прохрипеть:

- Ну что, готов к спаррингам, Кэп?

Стив кивнул, разглядывая присутствующих. Бойцы пытались на него не пялиться, но выходило у них откровенно плохо. Получив утвердительный ответ, Рамлоу скомандовал страйковцам:

- Таузиг, на ринг. Роллинз, ты следующий!

И снова повернулся к Стиву:

- Ну что, погнали?

Таузиг был очень большим и очень тяжелым, сильным, но все равно не таким сильным, как Стив, даже в таком состоянии, как сейчас. И уж тем более он не был таким быстрым. Он не пытался никому ничего доказать и после первого же нокаута тихонько отполз с ринга за спины сочувствующих коллег.

С Роллинзом оказалось сложнее.

Несмотря на то, что Рамлоу явно прочитал ему лекцию на тему «как себя ведут на ринге нормальные люди» он все равно ломился к победе как носорог, не чураясь грязных приемчиков и всячески стараясь отвлечь и спровоцировать Стива ехидными замечаниями. Но это не злило, абсолютно не злило, потому что все цели Роллинза были написаны у него на лице.

Победить. Угодить командиру. Победить и угодить командиру любой ценой. У аквариумной рыбки, наверное, внутренний мир обширнее и загадочнее, чем у Роллинза. Рамлоу следил за рингом и материл Джека за каждое замеченное нарушение:

- Пасть захлопни и помни, что я сказал, а то я тебе сам яйца оборву и на шее завяжу вместо галстука! Соблюдай правила!

Бойцы ржали и поддерживали спаррингующих выкриками. В какой-то момент краем сознания Стив понял, что одобрительно кричат не только Роллинзу, но и ему. Хотя порой выходило некорректно, но уж как есть.

- Давай, въеби ему, Кэп! Надери ему задницу!

Их Рамлоу не затыкал, только косился в сторону особо шумно митингующих, но тут уж было не понять, что его больше раздражало, то ли то, что они кричали, то ли резкие и громкие звуки с похмелья.

Стив, как и всегда, ощутил появление Баки даже стоя ко входу спиной. От его взгляда привычно потеплели плечи, будто на них набросили тонкий плед, а пояснице стало щекотно. Усилием воли Стив постарался не отвлекаться: Роллинз всегда был серьезным противником, но сегодня у этого здоровяка был еще один стимул. Он не хотел проиграть женщине. Пусть Капитану Америка, пусть усиленной сывороткой, но женщине.

Стив, отпружинив от канатов ринга, ударил Роллинза коленом в грудь и услышал, как Баки остановился около Рамлоу.

- Как он? – суперслуха Стива оказалось достаточно, чтобы расслышать заданный вполголоса вопрос и, усмехаясь, он постарался не пропустить ответный выпад своего противника.

- Как видишь, - хрипло отозвался Рамлоу, - вот-вот Роллинза раскатает в лепешку. Тот уже после третьего нокаута встает. А Кэпу хоть бы хны, даже не запыхался.

Баки молча наблюдал за ним, и Стива охватил дурацкий азарт. Он знал, что им любуются, как любовались всегда, и он просто не мог сдержать улыбки.