Кристалл коснулся ладони. Мальчик сжал пальцы и закричал. Рахун и Фасхил вскочили со скамьи одновременно... и оба замерли, так и не двинувшись с места, - Хасрат остановил их жестом. Он нашептывал что-то, очень тихо, только для маленького мага, и тот начал успокаиваться: замолчал, перестал плакать, гримаса боли разгладилась, опустились плечи. А кулаки все так же оставались сжатыми, и в них - магические кристаллы: один - отнимающий - забирал в себя все, любое тепло, любое движение, любую силу, даже жизнь; второй - дающий - расточал жар, истекал такой силой, что любой смертный, едва коснувшись, был бы сожжен в прах и развеян. Любой, но не истинный маг старшей крови. Малыш держал их оба. Адалан вытянулся, словно вырос, кисти рук его начали светиться. Сияние разгоралось, ширилось, и вот окутало мальчика целиком. Между сжатых ладоней оно искрило, наливалось белым, пока не стало нестерпимо для глаз - такого никто ожидать не мог: малыш, не думая ни о чем, шагнул туда, куда звал его дар, в мир Закона, в могущество и абсолютное знание, в смерть.
Фасхил нахмурился:
- Я его почти не слышу, - и громко приказал: - Хватит! Забирай его, Хасрат, выводи.
Но тот уже и сам, не дожидаясь приказа, делал все, что мог... и не справлялся - маленький маг уходил все дальше, стихал, терялся в пустоте. Хасрат обнял голову мальчика, прижал к себе и позвал:
- Мне не удержать его... Рахун!
В три прыжка Рахун пересек половину зала, Фасхил опоздал лишь на миг, в руке т’хаа-сар уже сжимал нож.
- Не вздумай, - рыкнул ему Белокрылый, заступая на место Хасрата. - Я поведу, помогайте.
Песня Рахуна накрыла зал и сразу же подчинила себе всех присутствующих. Фасхил и Хасрат обняли с двух сторон его и мальчика, помогая и поддерживая: свечение вокруг Адалана начало тускнеть и вскоре совсем погасло. Из опавших ладоней выскользнули два красноватых кристалла-близнеца, с легким звоном ударились о мраморные плиты и покатились по полу. Песня стихла, схлынула, оставляя людей ошеломленными: то, что они видели, было невозможным - мальчишка справился.
Рахун принял на руки ослабевшее тело, продолжая напевать тихонько. Эта песня всегда помогала, прогоняла страхи и болезни его маленького приемыша; помогла и сейчас. Сердце Адалана забилось чаще, мощнее, дыхание стало глубже, краски начали возвращаться на лицо. Измученный болью Хасрат, поняв, что все наконец позади, отстранился, тяжело уселся на ближайшую скамью, спрятал лицо в ладонях. Жадиталь подобрала с пола кристаллы.
- Розовые, - прошептала она и повторила уже громко, для всех: - Розовые! Нет, вы видели? Совершенно спокойные!
Но Рахун уже не слушал. Как когда-то на мьярнской ярмарке, он сбросил с плеч магистерский плащ, завернул Адалана и направился к двери.
- Дай его мне, - Фасхил заступил дорогу, протягивая руки к мальчику, - твое место здесь.
Белокрылый остановился. Отдать сына сейчас, когда он едва избежал смерти, и кому - Фасхилу, который его терпеть не может, и даже не пытается это скрывать? Но Рахун уже видел нож в руке Барса, а в глазах - готовность умереть.
- Посмотри: магистры напуганы, - продолжал т’хаа-сар. - Успокой их, если сможешь. А я лучше за малышом пригляжу. Не веришь? Честно сказать, я сам дрожу от страха, но я же обещал твоего Лаан-ши беречь, значит, сберегу. Жизнью и кровью.
Когда Фасхил с мальчиком на руках вышел, совет взорвался криком. Каждый требовал права высказаться, каждый хотел сам, своими глазами видеть, что произошло с вечным льдом и неугасимым пламенем. Понять что-то в этом гвалте Рахун не пытался - его без того разрывало на части: страх и восторг, гнев и радость, жадное любопытство и глубокое отвращение. Еще миг - и пальцы вывернет когтями, спину разорвут крылья, шипастый хвост ударит по полированному камню. Белокрылый встряхнулся, сжал кулаки и сосредоточился на главном - на верховном магистре и его ближайшем окружении. Все члены совета свободны и равны, так гласит устав ордена Согласия, но безумцев, способных открыто спорить с Могучим и троими старейшими, на его веку не находилось.
Однако сейчас старейшие молчали. Дайран попросил у Жадиталь кристаллы и теперь разглядывал их, поворачивая так и этак, проверяя то на вес, то на просвет. Майяла и Сайломар с невозмутимым видом смотрели на него и ждали. Шахул даже не смотрел - он, как и Рахун, слушал зал. Дед не станет сейчас лезть с разговорами, это Рахун знал точно; скорее, осторожно, исподволь попробует утихомирить собрание - потушить гнев, развеять опасения так, чтобы магистры не почувствовали и не устроили новой волны праведного гнева.
Наконец Дайран закончил изучать кристаллы и передал их старейшим.
- Можете убедиться сами, - сказал он. - Тот, что был льдом, в самой глубине треснул, но у бывшего пламенем - никаких пороков, разве что он краснее и чуть теплый.
Майяла взяла, а Сайломар брезгливо скривился и отказался.
- Можно? - Датрис перехватил кристалл, тоже покрутил в пальцах. - И правда, на взгляд изъянов не найти. Идеальная форма.
- Да, да, - радостно подтвердила Жадиталь, - правда, потрясающе?!
- Воистину, - усмехнулся смотритель, разглядывая игру граней бывшего льда. - Потрясает основы мироздания. Прямо чудо какое-то, а не мальчишка! Самородок! Божественное дитя.
- Разве это плохо или смешно? - не унималась девушка. - Это отлично! Обрести такого ученика - честь для ордена.
Сайломар покосился на спорщиков, зло проворчал:
- Бестолковая молодежь... нашли, над чем потешаться. Это не ребенок, это - чудовище. - И снова вцепился в бороденку.
Но Датрис с Жадиталь его не слушали. Таль и правда светилась от радости, а смотрителя, как обычно, больше заботили собственные развлечения, чем мальчишка-маг, орден или общее благо.
- Может, ты его и учить возьмешься, раз он так тебя восхищает? Я бы на это посмотрел...
- Думай, что говоришь, Датрис, - жестко оборвала бывшего ученика старуха, - от мальчишки Высоким форумом за версту несет и рваной ноздрей тоже - какое еще ученичество? По правде говоря, тут только трое способны учить такого, как он. Но я точно не стану, да и другим не посоветую. Сайломар прав: этот ребенок - чудовище, от которого лучше избавиться, пока не поздно.
- Не выйдет.
Рахун удивился, услышав голос деда. Видно, удивился не он один: Сайломар, Майяла с Датрисом - все повернулись к старому хааши, даже Дайран Могучий поднял задумчивый взгляд и прислушался.
- Что, прости, не выйдет? - переспросила старуха.
- Не выйдет избавиться от Лаан-ши, магистр Майяла Дуарская. Может, ты не заметила, но когда мальчишке стало худо, Фасхил схватился за нож. В другой раз, если Барс не успеет, это сделаю я. Хочешь спорить с Хаа? Силенок не хватит.
- Что за варварство, Шахул? Вечно бы вам за ножи хвататься. Зверье... Разве я хоть словом обмолвилась о том, чтобы ваше Золотце убить? Поселить где-нибудь в уединенном месте, выставить защиту покрепче - и пусть себе живет. Можно даже навещать его иногда, а Волчонок присмотрит, раз уж это так необходимо.
- Тюрьма? - ахнула Жадиталь.
Зал снова всколыхнулся. Магистры принялись спорить: кто-то горячо поддерживал, кто-то осуждал, столь же яростно, некоторые просто растерялись - Рахун едва смог удержать песню ровной, спокойной и холодной: спорьте, думайте, но не давайте воли страху. Однако сам Белокрылый уже понимал - одного здравого смысла мало, многие уже все решили, и переубедить их так просто не удастся. Вон, хоть Сайломара. Шивариец вцепился в бороду и твердил свое:
- Все равно сопляка из ордена надо удалить. Такой белый маг похуже чумы или горной лавины. А если кто-то его обидит? Захочет использовать его силу и обманом соблазнит? А потом, когда вырастет? Творящим и то не ведомо, что из него может вырасти... Майяла права, заточение - лучший выход.
И многие согласно кивали, очень многие.
Тихо, очень тихо и осторожно белокрылый хааши запел о любви: об улыбке младенца, о руках матери, о глазах любимой, о первом поцелуе и последнем вздохе.
