Гарри рассмеялся.
— Вы знаете, я как-то прочитал в дурацком журнале тети Петуньи, что сильно влюбленные пары или пары, которые долго прожили вместе, становятся похожи друг на друга даже внешне. Я хочу сказать, — продолжал он, не обращая внимания на убийственный взгляд, которым одарил его Рон, — Рон у нас в последнее время хорошо учится, стал старостой, а у Гермионы… эй, ты что делаешь?
Рон запустил в Гарри котлокексом.
— А у Гермионы, — продолжал Гарри, уворачиваясь от следующего котлокекса, — появились веснушки, вы заметили?
— Просто удивительно, — раздался очень знакомый голос с характерной манерой растягивать слова, — что ты, Поттер, до сих пор не порыжел. Ты ведь тоже почти Уизли. По крайней мере, одет ты абсолютно как Уизли.
В дверях купе, по-хозяйски прислонившись к косяку, стоял Драко Малфой, а за ним, как две огромные тени, маячили Крэбб и Гойл.
— Похоже, ты просто не можешь без нас жить, Малфой? — холодно отозвался Гарри. — Мне даже трудно себе представить, сколько времени ты ежегодно тратишь на то, чтобы отыскать нас в Хогвартс-Экспрессе.
Губы Драко сжались.
— Какой сарказм, Поттер. Я очарован.
— О. Это вышло случайно.
Драко окинул холодным взглядом купе.
— У тебя еще не рябит в глазах от рыжего цвета, Поттер? Я тут всего две минуты, и мне уже не по себе.
— Зато это натуральный цвет, Малфой, — весело ответил Фред. — Мне всегда было интересно — а твой натуральный цвет какой? Хотя… не думаю, что ты имеешь какое-то отношение к натуралам…
— Не помню, чтобы я спрашивал твое мнение, Уизли, — сверкнул глазами Драко.
— Не помню, чтобы мы приглашали тебя в наше купе, Малфой, — огрызнулся Рон.
— Упаси Бог, Уизли! Если бы вы меня пригласили, я бы не пришел.
— Ты понял? — Фред повернулся к Гарри. — На следующий год обязательно оформи для Малфоя приглашение на гербовой бумаге. Может, тогда вы избавите себя от его присутствия.
— На чьей гербовой бумаге, Уизли? — с оскорбительной снисходительностью в голосе проговорил Драко. — Я полагал, что вы пользуетесь исключительно туалетной бумагой… для всех нужд.
— Ты знаешь, что такое туалетная бумага, Малфой? — вскинул брови в притворном изумлении Фред. — Я полагал, что домовые эльфы вылизывают тебе…
— Заткнись, Уизли, — не выдержал Драко.
— О, так это твое больное место, Малфой? Значит, я был прав насчет натуралов?
— А, я понял, — Малфой усмехнулся, презрительно скривив губы. — Вы таскаете с собой этого рыжего недочеловека, полагая его очень остроумным…
— Как ты меня назвал? — привстал Фред.
— Недочеловек, Уизли. Так я называю всех, кто не является личностью сам по себе. Кто зависит от другого. Как ты и твой братец. Кстати, ты который из вас? Хотя не думаю, что мне это действительно интересно. А ваша мамаша вас различает?
Гарри резко встал, едва не сбив с ног Фреда.
— А ты, значит, личность сам по себе, да, Малфой? Ты, подголосок своего отца, подголоска Вольдеморта!
Твоя свита бегает за тобой, потому что ты личность сам по себе или потому что ты носишь имя Малфой? Да я скорее пожму руку Вольдеморту, чем ты узнаешь, как это на самом деле прекрасно — зависеть от кого, кто также зависит от тебя! Ты сдохнешь в одиночестве, Малфой, завывая на луну!
Гарри замолчал, и в купе стало тихо. Драко стоял неподвижно, только его кулаки сжимались и разжимались. Гарри стало жаль его. Он уже испытывал это чувство — месяц назад, когда они столкнулись в магазине мадам Малкин… и Гарри до сих пор не мог ответить себе на вопрос, что же там произошло, почему с их губ не сорвалось ни единого заклинания, почему Малфой вдруг опустил палочку… Гарри знал, почему опустил палочку он сам. Тогда, в точности как и сейчас, ему привиделась пропасть одиночества, в которую медленно, как осенний лист, падает Малфой, и ему никогда уже оттуда не выбраться… Гарри закусил губу — жалость пронзила его как острое лезвие, так что ему стало почти физически больно…
Губы Малфоя шевельнулись, и видение исчезло. Это снова был Драко Малфой, с языка у которого сочился яд.
— А мне чихать на то, что ты думаешь, Поттер. Это ты — социальное животное, это тебе нужна стая… или даже стадо. А я обойдусь и один. И мы еще посмотрим, кто из нас сдохнет в одиночестве…но даже если ты и прав, и это буду я, ты этого не увидишь, потому что, поверь мне, Поттер, ты сдохнешь раньше.
И он вышел.
— Гарри… — прошептала Гермиона.
— Сволочь, — прошипел Рон.
— Бедняга, — неожиданно произнес Фред.
— Кто? — удивился Рон.
— Малфой, кто ж еще. Гарри прав.
— О, замечательно! Давайте все пойдем хором утешать Малфоя! Он оценит…
— Рон, — заговорила Гермиона, — неужели тебе его совсем не жалко?
— Мне? Его? Этого маменькиного сынка, у которого всегда было все, чего бы он ни попросил?
— Я не думаю, — тихо заговорил Гарри, — что у него действительно все очень хорошо дома. Вы заметили, как отец с ним обращается? Может, Малфой совсем не так плох… я имею в виду, он мог быть вовсе не так плох…
— Вполне возможно, — негромко добавила Гермиона, — отец даже бьет его…
— Гхм, вполне возможно… — Фред чуть прикусил губу, глядя на Гермиону со смесью снисходительности, смущения и насмешки в глазах. — Готов съесть невиллову жабу, если это не так. Может, и не только бьет…
Гермиона собралась было спросить, что Фред имеет в виду, но ее перебил возмущенный Рон:
— Ой, да бросьте!.. Вы его еще пожалейте! С Гарри тоже плохо обращались, но он же не вырос уродом, как этот…
— Ты не прав, — возразила Гермиона. — То есть, ты прав, но не совсем. Ведь Дурсли — не родители Гарри.
— То есть, он хороший по наследству?
— Не только. Гарри всегда знал, что Дурсли ему не родители. А родители — это всегда авторитет.
Понимаешь, Рон, ребенок думает, что его родители всегда правы, и если они его наказывают, значит, он виноват, он что-то делает не так, даже если он на самом деле сделал что-то хорошее. Подумай, разве такой отец, как Люций Малфой, мог дать своему сыну правильное представление о добре и зле?
— Ага, — прищурился Рон. — Значит, Драко Малфой не виноват в том, что он такая гнусная скотина?
Давайте все ему простим, господа добродетельные гриффиндорцы!..
— Ну, в конце концов, — зевнул Фред, — мы и про Снейпа думали, что он мерзавец и сукин сын. То есть, так оно, конечно, и есть, но он, тем не менее, свой. А если бы Дамблдор ему не поверил в свое время, не дал ему шанс…
— У нас был бы другой преподаватель зелий, — пожал плечами Рон. — Кто-то против? И вообще, наверняка Снейп пришел к Дамблдору первым, попросил о помощи. Малфой никогда в жизни так не поступит, так что не надо тут разводить сопли на его счет. Слушать противно…
— Мне стало его жалко, — тихо сказал Гарри.
— Поди скажи ему об этом, — фыркнул Рон. — Посмотрим, что он тебе ответит…
— Но ведь он ведь не тронул меня тогда, у мадам Малкин, — заметил Гарри.
— В первый раз за всю его скользкую жизнь! Струсил он!
— Да? — Гарри остро посмотрел на друга. — Я тоже струсил?
— Ты, — Рон смутился. — Ну, ты же добрый… и ты не нападаешь первым…
— Я не добрый! — рассердился Гарри. — Я был так зол, что мне хотелось разбить его башку о стену. Нет.
Я не поэтому его не тронул, — Гарри заговорил с трудом, словно выдавливая из себя слова. — Я вдруг подумал… почему он такой? В смысле, никто же не рождается плохим…
— О! — Рон вскинул руки. — Расскажи, расскажи мне ты еще про его тяжелое детство, деревянные игрушки и отца-садиста! Про то, как трудно вырасти хорошим в такой плохой обстановке!
— Рон, но подумай… — начала Гермиона.
— Рон прав, — неожиданно вмешалась Джинни. — Я все лето слушала эти ваши споры. Вы занимаетесь ерундой! Мало ли, у кого какие родители, у кого какое воспитание! У Малфоя была тысяча возможностей исправиться, если бы он хотел — суть в том, что он не хочет, что ему нравится быть сыном Люциуса Малфоя, ходить по школе в окружении своей слизеринской свиты и делать гадости. Вот.
