— Это девочка, — пробасил над головой Драко полный умиления голос Хагрида. — Покорми ее, — великан кивнул на огромную миску с нарубленным мясом, стоявшую на столе. — И не забудь дать ей имя.

— Как мне тебя назвать? — спросил Драко у крошечной огневички, скармливая ей кусок размером едва ли не с нее саму. Что удивительно, она без труда справлялась с гигантским подношением. В ответ на вопрос Драко огневичка нежно заворковала и потерлась мордочкой о его щеку. Глаза у нее сверкали, как два изумруда. — Эсмеральда, не возражаешь? — Драко поднес палец к носу огневички, и малышка потерлась об него, как котенок.

— Это мальчик, — услышал Драко голос Хагрида. Подняв голову, он обнаружил лесничего, склонившегося над одним из учеников. Над кем — Драко не видел — гигантская фигура Хагрида полностью закрывала обзор. Но вот он выпрямился и отошел, и Драко увидел Гарри.

Поттер нежно гладил своего дракончика — крохотного самца, белого и светлоглазого — и что-то говорил.

Драко разобрал слово "Всполох".

Несколько секунд Драко просто смотрел на Гарри и его дракончика, на Эсмеральду, и пытался понять, дурацкое ли это совпадение или что-то значит. Потом огневик Гарри, осоловевший от еды, повел мутным взором и остановил взгляд на Драко… или на его огневичке. Из пасти юного дракончика вырвалось довольное воркование, и он потянулся из рук Гарри. Эсмеральда заворковала в ответ.

— Ну уж нет, — Драко накрыл Эсмеральду ладонью и повернулся спиной к Поттеру. — Рано еще тебе пялиться на парней.

Эсмеральда тихо заскулила.

— О Боже!

Драко развернулся и увидел, что Поттер безуспешно пытается успокоить своего дракончика. Когда белый малыш увидел Эсмеральду, он снова радостно заворчал.

— Они часто… эта… нравятся друг другу с детства, — объяснил Хагрид, с удовольствием наблюдая за воркующими малышами. — Так что лучше их не разлучать… они очень переживают, могут даже умереть от горя. Чувствительные очень… да…

— Отлично, — сквозь зубы проговорил Драко, глядя, как белый огневичок и Эсмеральда воркуют друг с другом. — Теперь мы будем воспитывать влюбленных драконов — поздравляю, Поттер. Ты назвал его Всполох?

Ничего глупее ты не мог придумать?

— Если бы я захотел имя глупее, я бы назвал его в твою честь, — огрызнулся Гарри.

— Вот как? Тебе не нравится мое имя?

— А должно?

— Если бы ты что-нибудь понимал в древних именах, Поттер, тебе стыдно было бы зваться таким деревенским именем, как Гарри.

— Это имя дали мне мои родители, и если ты не заткнешься, я врежу тебе.

— Как ты остроумен и оригинален, Поттер!

— Повторяешься, Малфой.

Они могли еще очень долго продолжать в том же духе — подобные беседы доставляли Драко бездну удовольствия, — но неожиданно оба огневичка завыли в голос.

— О, черт! — прошипел Драко. — Надеюсь, они стонут не потому, что мы ругаемся?

— Похоже, что нет, — ответил Гарри, рассматривая что-то за спиной Драко. Драко обернулся. Группа девочек и Хагрид, возвышающийся над ними, подобно дозорной башне, столпились вокруг Лестранга.

Изумленный донельзя Драко увидел, что Блэйз гладит Лестранга по голове, а Хагрид, положив руку ему на плечо, что-то басит.

Сольвейг, стоявшая чуть в стороне, заметила взгляд Драко и подошла к нему.

— У Лестранга дракончик мертворожденный, — сообщила она.

— О… — ответил на это Драко. Он представления не имел, как он должен среагировать. У Сольвейг на плече дремал золотисто-рыжий огневичок, и она рассеяно поглаживала его спинку. — Девочка или мальчик?

— Этот? — Сольвейг довольно посмотрела на своего малыша. — Мальчик.

— И как ты его назвала?

— Э-э-э… — Сольвейг слегка смущенно посмотрела на Драко. — Как тебе сказать… Я не уверена… может, ты будешь возражать…

— А я тут при чем? — раздраженно спросил Драко.

— Ну… — девушка даже покраснела. — Просто я собиралась назвать его Драко…

Сзади громко хмыкнул Поттер.

Если бы Драко мог сказать, что жизнь в Хогвартсе потекла своим чередом, он был бы счастлив. Беда в том, что чертова жизнь не хотела вливаться в привычное русло. Дни не хотели сливаться в одну сплошную полосу "занятия — третирования Поттера и Ко — тренировки — третирования Поттера и Ко — домашние задания — третирования…" Время обнаружило в себе какие-то странные разрывы, в которых серая пелена ежедневной рутины прерывалась, как всполохами, вечерними зельями, из которых единственным, что запоминал Драко, были сосредоточенные глаза Поттера… зельями в понедельник — и странное ощущение близости к Поттеру, когда сидишь с ним за одной партой… уроками по Уходу за волшебными существами — тоже бок о бок с Поттером, потому что Всполох и Эсмеральда не желали расставаться ни на минуту.

Поттер, Поттер, Поттер… и Драко ловил себя на том, что с трудом доживает до конца занятия по арифмантике каждую среду, до окончания квиддичной тренировки вечером в пятницу, чтобы наскоро пообедать (или поужинать) и, дождавшись Поттера у дверей Большого зала, спуститься с ним в подземелья.

Когда он сделал это в первый раз, Гарри удивленно заметил:

— Ты же сказал, что больше не станешь меня провожать?

И Драко — может быть, впервые в жизни — не нашел, что сказать, просто развернулся и пошел прочь. И Поттер последовал за ним, нагнал и зашагал рядом.

Если бы Драко сказал, что на протяжении тех пяти лет, что он знал Поттера и ненавидел его, он не был рад встречам с ним, это была бы ложь. Драко был рад видеть Гарри. Не всегда, конечно, а когда он, Драко, был на высоте. Поиздеваться над Поттером, когда Златопуст Локонс едва не силой заставлял того позировать для Ежедневного Пророка — что бы ни говорил Драко, он всегда знал, что Гарри не выносит своей славы, — поддевать его на уроках Снейпа — Драко до сих пор как счастливейший момент своей жизни вспоминал, как он красовался раненой рукой, и Снейп превратил Поттера и Уизли в его персональных рабов на целых полтора часа. Драко плевал на Уизли. Ему нравилось доставать его, потому что так можно было достать Поттера.

Но теперь он был рад по-другому. Ему нравилось смотреть на Гарри, читать голова к голове с ним, вместе работать над зельем, тихо переговариваясь. Ему настолько не нравились собственные чувства, что он просто заставлял себя ненавидеть Гарри.

В результате их стычки, хоть и стали реже, оказывались страшнее, чем раньше.

На второй неделе занятий, в пятницу, Снейп собирался проверить их Производную Всеэссенцию. Драко задержался на тренировке, опоздал на ужин и, голодный и злой как черт, бегом примчался в лабораторию.

Но Снейпа там не было, был только Гарри, который возился над своим котлом.

— Где Снейп? — резко спросил Драко. Поттер даже головы не поднял.

— Не знаю, он мне не отчитывается.

— Будь повежливее, Поттер.

— С какой стати?

— С такой стати, что я так сказал.

— Это, конечно, аргумент.

— Слово Малфоя — это аргумент, Поттер. Тебе не понять.

— Ты мне еще про родовую честь расскажи, Малфой.

— Я бы рассказал, если б это имело смысл. Но с тобой…

— Ты бы рассказал, если бы было о чем рассказывать. Не уверен, что твоя семья вообще знает, что такое честь.

— Что ты можешь знать о том, что вообще такое семья?

До этой фразы Гарри переругивался с ним, уткнув нос в свое зелье. Но тут он поднял глаза на Драко, и это были очень злые глаза.

— Если ты скажешь еще хоть что-нибудь на эту тему, Малфой, я вырву тебе язык.

— Ой, посмотрите на него! — пропел Драко. — Как Гарри Поттер защищает свою несуществующую семью!

Просто заголовок для Пророка: "Я храню память о моих героически погибших родителях"! А ты знаешь, Поттер, — он понизил голос и приблизился к Гарри, — что если бы не ты, твои родители были бы живы?

Ты-Знаешь-Кто охотился вовсе не за твоими родителями, он охотился за тобой. Это ты виноват, что они умерли.