Ливанское правительство выпустило марку в её честь, а в 1995 году французский еженедельник "Экспресс" (L'Express) назвал Фейруз одной из "тысячи женщин, которые изменили мир".
К певице относятся с особым почтением, в частности, за то, что она отказывается от заказных выступлений. Она никогда не поёт в угоду какому–либо главе государства, всегда подчёркивая свою преданность народу, и никому более.
Чувство любви и преданности, вдохновлённое творчеством Фейруз, очень хорошо показано в словах Сихан Тергеман, известной сирийской писательницы, которая завершила одну из своих книг следующим признанием: "Я счастлива жить в эпоху Фейруз".
Из песни Фейруз "Воздух Бейрута":
"Такие счастливые долгие дни, словно остановились, застыли на дороге.
Бесконечное шоссе, встречи в старом ресторане. О, любовь Бейрута, о, любовь этих прекрасных дней. Они вернутся в Бейрут. Счастливые дни вернутся.
Это была всего лишь секунда лета. Луна разбита. Если это правда, ты можешь забыть меня, мою разрушенную любовь.
Я хотела вернуться в мой дом, но я его не нашла. Только дым и искореженные балки. Нет больше роз, и даже изгороди, за которой они росли…"
В Ливане и самих ливанцах все чрезмерно, на показ, и много. Очень любопытные, очень хвастливые. Слово "очень"— одна из характеристик ливанского менталитета во всем.
Если уж едят, так очень много и очень вкусно, даже мороженое невозможно съесть без слез – переслащено до умопомрачения. Если веселятся, то всю ночь, а "дабке" танцевать, пока пол не провалится, и ботинки не сотрутся.
Ливанцы живут, словно на пределе, словно каждый день для них последний, и они проживают его со всей страстью, радостью и наслаждением, а вдруг завтра больше не наступит… снова начнется война…
Все выше взбирается машина, воздух прохладней и чище. Миновав подземные туннели–катакомбы, миновав старые потрепанные кварталы и мега–маркеты, мы едем в знаменитый город Жунни. Здесь множество католических храмов и самая прекрасная статуя Девы Марии – Хариса.
Только здесь так сладко и знойно поют цикады в сентябре. С высоты птичьего полета, Жунни (а кажется и весь Ливан) , словно на твоей ладони. Как же он прекрасен. Возле собора, на большой смотровой площадке много людей – и мусульмане, и христиане, и немногочисленные туристы. По ступенькам, шаг за шагом, мы поднимаемся вверх. К подножию статуи Девы Марии, которая распростерла свои руки над Ливаном, пытаясь обнять его, спрятать в своих объятиях от бомбежек, боли и смерти. По мраморному лицу как будто стекают слезы. Скорбный лик заставляет сжиматься сердце. Величественный образ Божьей Матери возвышается над суетой, протыкает сегодняшнее серое небо и вспоминает, вспоминает… как падали бомбы на прекрасную страну, как превращались в кучи мусора дома, храмы и мечети. Боевые разряды, ракеты и пули не знают, в чей дом они залетели на этот раз – мусульманский или христианский. Главное, что в домах этих живут люди. Жили… хаос и безумие войны не щадит никого.
"Если я умру, значит умру. Я просто не думаю об этом. Ты видишь, как у нас красиво, какие добрые здесь люди. Мы все любим нашу страну и собираемся жить здесь. Мы живем, радуемся, танцуем и поем", — говорит мне сестра мужа. Глаза ее наполняются слезами, но это лишь секундная слабость, она быстро переключается на приготовление ужина и замолкает, "закрывается". Пытаясь забыть.
О том, как бежали в Сирию к родственникам, как боялись возвращаться, боялись увидеть руины вместо дома, как играли свадьбу, когда началось противостояние боевиков и армии в Нахр–аль–Бэред, и часть гостей не смогли приехать на торжество. Она вспоминает, как рядом с больницей, в которой работает, рухнул многоэтажный жилой дом. Сложился неровной стопкой, словно колода серых карт…
"В первый день я сидел весь день на диване, боялся пойти даже в туалет или на кухню выпить воды, — рассказывает, улыбаясь и подтрунивая над своим страхом, Хайсам.
"Рядом "бум!", "бах!" Страшно. Жена не испугалась, пошла купаться. Потом мы ловили такси, приехали в деревню. Бабушка жены обрадовалась – все родственники съехались к ней в дом из–за войны. Да, она была очень счастлива, что все дети и внуки собрались вместе".
Он рассказывает медленно, посмеиваясь, и все смеются тоже. А зачем плакать. Ведь все уже в прошлом. Да, было страшно. Но сейчас все хорошо. Все живы. Дома не разрушены, слава Аллаху.
Этими воспоминаниями переполнен весь Ливан.
Новорожденные дети помнят, как они рождались под разрывы бомб, когда в больницах от ударной волны вылетали стекла.
Их матери помнят животный, нечеловеческий страх и никогда его не забудут. А мужчины первое время после войны, заслыша громкие звуки праздничного салюта, еще бросаются на пол, прикрывая телом своих детей…
Эта вечная память навсегда поселилась в сердце.
С этой памятью рождаются и умирают в Ливане. И живут. Через силу. Через смерть. Смертью смерть поправ… Живут.
Полнолуние. Багряно–фиолетовый закат непередаваемой красоты. С балкона 9 этажа хорошо видна кромка моря и взлетная полоса аэропорта Бейрута. Кажется, что самолеты взмывают ввысь прямо из соленой воды. Аэропорт находится практически на пляже. Огни, огни, морской берег, самолеты. И здесь тоже рвались бомбы, высаживалась Израильская армия, под пулеметным огнем убегали–улетали беженцы…
14 сентября 1982 года в 16 часов 10 минут в восточном районе Бейрута Ашрафия в здании, в котором находилась штаб–квартира правохристианской партии "Катаиб", произошел сильный взрыв. К вечеру под обломками здания было найдено 24 трупа, среди которых находилось изуродованное тело Башира Жмайеля — нового президента Ливана, избранного меньше месяца назад.
Незамедлительно, уже в 18 часов этого же дня начал функционировать израильский воздушный мост, по которому в международный аэропорт Бейрута стали перебрасываться необходимые для вторжения техника и боеприпасы. В окрестностях аэродрома и других районах города сосредоточивались израильские танки и солдаты.
16 сентября израильтяне осуществляли контроль над всеми основными перекрестками и дорогами в городе, танки окружили лагеря палестинских беженцев Сабра и Шатила.
И началась резня. Фалангистская милиция правохристианской партии при поддержки Израильских военных уничтожало население палестинских лагерей, прикрываясь поиском террористов. Убивали ножами, топорами, закалывали штыками. Толпами сгоняли на расстрел, грузовые машины вывозили людей в неизвестном направлении. Кровавое преступление продолжалась 40 часов. Убивали без разбору мужчин, женщин, детей, престарелых. Убивали не только палестинцев, но и ливанцев, живущих в лагерях. В течение дня с помощью бульдозеров, предоставленных израильтянами, были вырыты общие могилы, чтобы свалить туда трупы. Бульдозерами срывали дома, погребая под их обломками расстрелянные семьи палестинцев. С 16 по 18 сентября из 20 тысяч населения двух лагерей – Сабра и Шатила — погибло до 5 тысяч человек. Примерно четверть из них – ливанцы… Лишь к полудню 18 сентября ливанская армия смогла прорваться в лагеря, но было уже слишком поздно.
Это лишь одна кровавая страница истории, коих тысячи помноженные на бесконечность…
Ливанская земля пропитана насквозь кровью. Прижми ладонь к земле посильнее – она станет мокрой и красной. Пурпур Финикии – это кровь ливанцев, разливающаяся по рекам и ручьям, это кровь палестинских скитальцев, просачивающаяся сквозь каждую трещинку земли. Это трагедия Сабры и Шатила, братские могилы по всей стране, междоусобная резня христиан и мусульман, взрывы политиков, их отцов, братьев, сыновей..
Нет конца и края кровавому пурпуру. Утробно воет земля о детях своих. И бархатный голос Фейруз наполнен смертным плачем по утраченной надежде на мир. На жизнь.
На протяжение долгих лет здесь война. Люди, привыкшие смотреть в глаза самой смерти, живут этим днем и часом, сегодня и сейчас. А вдруг, "завтра" больше не наступит?
