Утром, подозвав к себе Митрича, Донцова и Пруидзе, лейтенант долго беседовал с ними. О чем они говорили, никто не знал, но все понимали — было важное совещание.

Немного погодя, Митрич отозвал внучку в сторону и очень строго и таинственно сказал:

— Ты, значит, остаешься, а мы уходим.

— Куда?

— На кудыкину гору, — нахмурился дед. — По военному времени спрашивать не положено, вот что. А тебе говорю, чтоб знала: вернусь. И курносого этого остерегайся, о котором рассказывала, Зубова, значит. Не лежит у меня к нему душа!..

Солдаты, собравшиеся в поход, топтались на месте, поджидая старика, а он будто нарочно тянул время. Наконец простился с внучкой, пожал руку лейтенанту и сказал, будто слово с него взял:

— На тебя оставляю Натаху-птаху. Ты, командир, гляди!

Только после этого Матвей Митрич вернулся к солдатам и, вскинув винтовку на ремень, повел их вниз по тропе. По той самой тропе, по которой всего два дня назад шли сюда. Замыкающим уныло брел Пруидзе: не хотелось ему возвращаться назад.

Егорка рванулся было вслед за дедом, но тут же остановился, услышав окрик лейтенанта:

— Отставить!

Ничего не поделаешь, теперь и он, Егорка, не может ослушаться: он теперь тоже военный, И лишь надул губы, взглянув искоса на командира. А тот, улыбнувшись, поманил Егорку к себе, о чем-то заговорил, обняв за плечи, и мальчишка, соглашаясь, закивал головою, а потом даже подпрыгнул от радости.

Наталка задумалась над словами деда. Невольно вспомнила тот вечер в Выселках. Дед прав: Зубов опять поглядывает на нее. И взгляд у него какой-то бегающий, вороватый.

Эти мысли привели ее к Головене.

— Можно к вам? — спросила она, не дойдя три шага до места, где он сидел и что-то писал.

— А почему нельзя? — поднял голову лейтенант и приветливо улыбнулся.

Наталка осмотрелась по сторонам и, присев на камень, тихо заговорила:

— Еще тогда хотела узнать… спросить хотела… Зубов, он ваш?

— Ну, как сказать. Конечно.

— А я думала… — она потупилась, не решаясь продолжать.

— Не понимаю, — насторожился Головеня. — Говорите, что же вы?..

— Боюсь.

— Это кого же боитесь? — удивился лейтенант.

Она поджала под себя ноги, обхватила колени руками:

— Приставал он ко мне, вот что… Еще там, в Выселках, когда вы ушли… Стрелял.

— Стрелял?

— Серка хотел убить… Я его, Сергей Иванович, сразу узнала, как только к костру подошел… Неужто наши, советские, так могут?

Командир задумался. Сказать ей, что у самого не лежит сердце к Зубову, — нельзя: солдат. Но проверить его надо. И чтоб отвлечь девушку, заговорил о другом.

— Очень хорошо, что вы пришли, Наташа! Думаю назначить вас санитаркой… нашим доктором.

Девушка вскинула тонкие брови на лоб:

— Никогда не увлекалась медициной.

Подсев ближе, лейтенант начал уверять, что она вполне справится. И заключил:

— Меня лечили? Лечили. Значит, и дальше дело пойдет!

— Я рада, что вы так быстро выздоровели.

— С вашей помощью.

— Какая там помощь.

— Да что вы, Наташенька, без вас я бы до сих пор… Вы можете… У вас хорошо получается, — заговорил, стараясь не замечать ее смущения. — А о Зубове…

Закончить фразу не дал подошедший Донцов. Он доложил, что пулемет установлен и расчет ждет приказаний.

Головеня встал и, опираясь на палку, медленно пошел к пулеметчикам: боеготовность прежде всего.

Наталка посмотрела вслед, подумала: «Бодрится. Вон как хромает».

Вечером, составляя список личного состава, лейтенант задумался: как же озаглавить? Список взвода? Нет. Отряда — тоже не подходит. Отряд — это больше к партизанам относится, а тут войска… И вдруг мелькнула мысль: Орлиные скалы — крепость, а в крепости, ну конечно же, гарнизон!

Всего в гарнизоне оказалось семнадцать человек, включая деда, Егорку и Наташу.

Лейтенант еще раз просмотрел список, стараясь запомнить фамилии и, не найдя данных о Зубове, приказал вызвать его.

— Слушаюсь! — лихо откликнулся Егорка, взяв «под козырек», хотя был без шапки. Он как-то сразу вошел в роль посыльного и успел уже перезнакомиться со всеми солдатами.

Зубов вскоре показался из-за скалы, но, увидя Серка, лежавшего возле штаба, затоптался на месте. Пес вздыбил шерсть на загривке, оскалил желтые клыки.

— Да вы не бойтесь, — подал голос успевший вернуться Егорка. — Смелее идите!

Зубов не двигался.

— Ну, идите же!

— А ты не командуй. Придержи лучше свою дворнягу.

— А я что делаю. Не видите, что ли? — сердился Егорка. — Тоже мне солдат — простой собаки боится!

— Ну-ну, не очень-то, — бубнил Зубов, проходя с опаской. — Хватит зубами, носись потом с цацкой.

Наконец подошел к лейтенанту, выпрямился, доложил о себе. Командир велел садиться и почему-то прежде всего спросил о ранении.

— Заживает, — осклабился Зубов.

Помедлив, лейтенант заговорил о дисциплине, о том, что все сдали красноармейские книжки, а он, Зубов, до сих пор не принес… Ведь приказ был.

— Не знал… то есть мне Донцов говорил, но я…

— Приказы надо выполнять.

— Виноват, товарищ командир.

— Называйте меня по воинскому званию. Вы же не первый день в армии, пора знать.

— Так точно. Слушаюсь, — промямлил тот, пряча недовольный взгляд.

Головеня заметил этот взгляд, но не подал виду. Раскрыв красноармейскую книжку, стал спрашивать о прошлой службе.

— Служил в сто двадцать первом полку, товарищ лейтенант.

— Пулеметчик?

— Так точно. Второй номер.

Зубов встал, вытянулся — руки по швам, — хотя командир и не требовал этого. Лицо солдата непроницаемо. Полистав книжку, лейтенант выписал из нее необходимые сведения и, к удивлению Зубова, вернул назад.

— Беречь надо, вон как истрепалась, — только и сказал.

— Так она ж с финской войны, товарищ лейтенант.

— Вижу… На каком направлении были?

— На Ухтинском.

— А призваны?..

— Первого января тыща девятьсот тридцать девятого года! — отчеканил Зубов. И подумал: «Ишь, куда гнет. Хитро подкапывается».

Лейтенант прищурился:

— Так, так… Значит, ветеран. Вторую войну воюете. Тут, как говорится, и опыт и умение…

Солдат переступил с ноги на ногу, потупился, не выдержав взгляда Головени. А тот вынул из кармана щепотку табака, отсыпанного дедом, свернул козью ножку и в упор спросил:

— Скажите, вы давно знакомы с гражданкой Нечитайло?

— Это кто же такая? Впервые слышу, — пожал плечами Зубов.

— Нет, вы ее хорошо знаете: на кухне она…

— Ах, вот вы о ком!.. Я, признаться, фамилии не знал, — Зубов заулыбался, обнажив неровные зубы. — Да, эту, как ее, повариху нашу, видел… на хуторе одном.

— И как же произошла ваша встреча? — глядя в глаза, продолжал лейтенант.

«Успела-таки рассказать», — со злостью подумал Зубов. Решив идти напролом, покаянно опустил голову:

— Виноват. Сам не знаю, как получилось… Выпил и…

Лейтенант покачал головою:

— Солдат, нечего сказать. Да ведь за такие дела в штрафную роту направляют. Ваше счастье — нет у нас штрафной роты… Идите и не забывайте о воинской чести.

На огневой Зубов разыскал Крупенкова, присел рядом. Их тянуло друг к другу, и они часто проводили свободное время вместе.

— О чем так долго судачили? — поинтересовался Иван Крупенков.

— О службе, конечно… Книжку, понимаешь, не вовремя сдал. Вот и получил нагоняй.

— Да, он такой, этот лейтенант.

— А ты что, давно его знаешь?

— Еще бы. Полгода под его началом служил.

— Интересно, — заерзал на камне Зубов. — И часто от него бойцам попадало?

— Кто заслуживал, тому и попадало.

— А тебе?

— Досталось однажды. Так, ни за что… Затвор, понимаешь, пропал. Ищу его — нету, как в воду канул. А тут заваруха началась, фашисты полезли…

— Так, так… А дальше?

— Я, может, вовсе не виноват, потому, как бежал, зацепился за куст, затвор и выпал.