- Я буду у вас через одиннадцать минут. Начинаем взаимодействие к перехвату и стыковке.

- Роман, я его вижу! - сказал Фаг. - Ничего себе он идёт!

- "Карусель", "Карусель", здесь "Нелюбов", вы приближаетесь с опасной скоростью, повторяю, приближаетесь с опасной скоростью! - закричал вдруг Валехов, и Володница, оценив его тон, сразу полез ногами вперёд в адаптер. Перебираясь по шнуру в трубе, Володница слышал, как Валехов орёт в эфир:

- "Карусель", до столкновения сто секунд! Вый-еденные яйца! "Карусель", у вас двигатель выбирает форсаж за тридцать, повторяю, за тридцать секунд, немедленно начинайте торможение!

Выбравшись в шлюз и впервые в жизни не закрыв за собой входной люк, Володница закричал:

- Кросс, откуда он идёт?

- Штирборт!

Володница толкнулся и почти влип лицом в иллюминатор. Там сияло синее солнце: ИТМ с безумцем в пилотском кресле тормозил на форсаже, с четырёх дюз. Он шёл прямо на "Нелюбова".

- До столкновения двадцать секунд! У вас тяги одиннадцать, отвечайте, вы управляете ИТМ? - орал Валехов.

- Чем он тебе ответит, придурок?! Одиннадцать тяги! - Ничего не успеть. Сейчас шарахнет в штирборт. Все огранични-ки… Да!

- Кросс, герметизируй объёмы! - закричал Володница.

Валехов услышал его - в метре от Володницы обвалилась жёлто-чёрная плита.

- Роман, он успевает, - спокойно сказал Линёв. - Я веду его дальномером.

- Точно? - переспросил Володница.

- Точно. Иначе бы я с тобой сейчас прощался.

- Он (…)[82] псих! - зачаровано сказал Фаг.

- Псих он или землянин, но в морду получит, - сказал Во-лодница. - EV, первый, второй - на борт, немедленно. Бросайте всё (…)[83] ! Кросс, спроси идиота, изволит ли он стыковаться или пойдёт улицей?

- Их там двое, Роман, - сообщил сорванным голосом Вале-хов. - Пилот и баба. Они уже идут, улицей. Роман, ты знаешь, а они на скафандровом кислороде шли. "Карусель" без атмосферы. Они даже не шлюзовались. Зря, пожалуй, мы на вызов не ответили, да? Очень я удачно гальюнное время выбрал!

Володница тем временем подплыл к первому шлюзу, открытому в Космос. В иллюминаторе люка камеры перепада он увидел две чёрные фигуры, уже вплывавшие в объём. Одиннадцать единиц в ось, хорошая физика, подумал Володница с уважением, давая автомату шлюза команду "принять".

Дейнеко вошла в "Нелюбова" первой. Чудовищный хрустящий удар в переносицу выключил сознание Володницы.

До поездки верхом на коне моя, заведённая в "лётке" "машинка времени" отказывала трижды: в незапамятные времена в Касабланке, когда я проходил тест на определение индекса SOC и сидел незабываемые сто часов в "бутылке Эдисона", и два раза - во времена менее незапамятные, после моего приключения с Щ-11. Это были сбои, контузии. Но впервые я вывел "машинку" из контура внимания сознательно, слишком занятого психологическим демпфированием (тело давно перестало отвечать на команды и тупо страдало) беспощадных ударов снизу через копчик в позвоночник. Зачем прикажете его, такое время, считать?

…Ехали на коне по холмам чужой планеты двое, где я был - сзади, носом в назатыльник спецкостюма Мерсшайра, и я не видел, как Мерсшайр выбирал направление. Видимо, по блику, а за рельефом под ногами следил конь. Ехали мы - не знаю сколько. Вечность, и ещё немного сотен лет. Темнело - то ли в глазах, то ли в общем. Вдруг Мерсшайр затормозил коня - шарахнув для этого мне обоими локтями под дых, мне этого очень не хватало. Конь затормозил, присев, едва не пойдя юзом. Меня немедленно опять повело назад, к земле, удариться об неё и так остаться, и опять Мерсшайр, не оборачиваясь, успел придержать меня. В книгах пишут: "Герой не чувствовал своего избитого тела". Я, к сожалению, тогда был не герой, - я очень хорошо чувствовал своё избитое тело, все его клеточки, с детализацией болевых ощущений на генном уровне. Вот мозга я не чувствовал.

Сизые пятна медленно уплывали из глаз. Конь стоял недвижно. Мерсшайр тоже не шевелился. Из последних сил обняв ногами брюхо домашнего животного, я выглянул из-за Мерсшайра. Мерсшайр тяжело, как будто бежал с седоками, а не был одним из них, дышал.

Альфа сильно присела, над востоком тучи на куполе ещё светились изнутри, но здесь, в проёме между холмами, стояла почти мрачная тень. Нет, не совсем мрачная. Что-то просматривалось. Сначала решил - какая-то разновидность болезненных, уже родных, пятен. Но нет. Это принадлежало внешней реальности. Впереди по курсу пространство перечёркивал страшно светящийся извилистый горизонтальный шрам. Свечение меняло интенсивность так, что я скоро сообразил: это электрический свет из-под грунта, из какого-то провала, несомненно. Мы приехали.

Мерсшайр фыркнул, конь переступил с боку на бок. Мерс-шайр отпустил натянутые стропы управления, привязанные к железке во рту коня. Над плечом Мерсшайра показался ствол флинта.

- Хана! - шёпотом прокричал Мерсшайр.

- Мерс? - ответил женский голос таким же шёпотом на всю округу.

- Я, Мерсшайр!

- Здесь овраг. Мы ждём Хана. Спускайтесь, Адам. Коня оставьте наверху. Радиомолчание!

И нам помигали фонариком.

- СползАй, прик, - велел Мерсшайр. О, тут я был рад подчиниться. Я упёрся Мерсшайру в спину лбом и сполз по гладкой потной заднице коня, всей грудью хватанув её, задницы, запаха. Хвост коня, замотанный зачем-то скотчем до состояния палки, попал мне между ног… в общем, я упал навзничь. Удар меня потряс совершенно. Глаза закрылись сами собой. Отдохновения не наступало, контузия продолжалась. Меня продолжали бить с четырёх подкованных ног в копчик. Но всё равно мне было хорошо лежать. Не заботиться о равновесии. Но Мерсшайр сильным пинком в бедро заставил меня подняться на четвереньки. (Отчётливо запомнилось удивление, которое я испытал оттого, что пинок меня ничуточки не оскорбил.) Проламывая ладонями и коленями подсохшую корку грунта и выдавливая из-под корки, словно зубную пасту, грунт мокрый, я добрался до провала. Мерсшайр надо мной вёл коня.

Это был молодой овраг, может быть, весенний. Внизу горели фонарики, двигались две фигуры. Глубину оврага я измерил точно: край обрыва у меня под руками обвалился, и я головой вперёд обвалился вместе с ним. Меньше трёх метров.