– Даже если и так, все равно Поупа и графиню явно что-то связывает, – заявил Белласис и допил последний глоток джина из стакана, с которым вышел на улицу из «Лошади и грума». – Помимо ее финансовых вложений, я имею в виду.

– Вы так думаете, сэр? Мне трудно в это поверить, – ответила служанка из-под накидки, которая надежно скрывала ее лицо в тени. Эллис надела ее в последний момент перед выходом, на случай если кто-то вдруг увидит, как она разговаривает с мистером Белласисом. Никогда не помешает позаботиться о своей репутации.

– Не поймите меня превратно. Я не беру на себя смелость сказать, что мне известны их дела, но что-то там у них такое происходит. – Джон уверенно покивал, словно этот пункт уже не вызывал сомнений. – И могу ручаться, что всех нас это еще удивит.

– Вам виднее, сэр. – Эллис поцокала языком и скрестила руки на груди. Она любила послушать сплетни, но эта история ей почему-то не нравилась.

– Помяните мое слово, – сказал Джон. – Не сомневаюсь, этот честолюбивый выскочка использует леди Брокенхёрст в своих интересах.

– Но как же он может ее использовать, сэр?

– Именно это нам и предстоит выяснить, – уверенно заключил Джон и поставил стакан на землю. – А когда выясним, то, не сомневаюсь, леди Брокенхёрст выложит кругленькую сумму, чтобы сохранить все в тайне.

– Кругленькую сумму? – раскрыла рот Эллис.

– Да, и вы поможете мне получить денежки!

На следующее утро Эллис стояла у входа в цокольный этаж Брокенхёрст-Хауса. Она волновалась и не стыдилась этого. Мистер Белласис предложил ей поговорить со служанкой леди Брокенхёрст и выяснить, нельзя ли что-нибудь узнать о делах ее хозяйки, в частности выведать, почему та среди бела дня принимает в своей личной гостиной, за закрытыми дверями, красивого молодого человека по имени Чарльз Поуп. Начать мистер Белласис посоветовал с вопроса, не оставила ли миссис Тренчард свой веер тогда, на ужине. Никакого веера Анна в гостях, разумеется, не забывала. Веер лежал у Эллис в кармане, на тот случай, если вдруг потребуется его неожиданно «найти». Служанка разгладила плащ и поправила шляпку, собираясь с духом, чтобы постучаться.

– Что вам угодно? – За дверью стоял мальчик-коридорный в темно-зеленой ливрее Брокенхёрстов.

– Меня зовут мисс Эллис, – начала она. – Я камеристка миссис Джеймс Тренчард.

– Кого? – переспросил мальчик.

Эллис в досаде прикусила губу. Работай она у герцогини, ее бы не держали столько времени на пороге.

– Миссис Джеймс Тренчард, – настойчиво повторила она. – На днях моя госпожа приходила на ужин к ее светлости и, кажется, оставила здесь свой веер.

– Вам лучше поговорить с мистером Дженкинсом.

В цоколе Брокенхёрст-Хауса кипела деятельность. В комнатах и коридорах, более широких, чем на Итон-сквер, было больше свободного места и естественного освещения. Все выглядело весьма впечатляюще, и Эллис, присаживаясь на большой деревянный стул у кладовой, почувствовала укол зависти.

Никто не обращал на нее особого внимания. Все занимались своими делами. Через открытую дверь напротив она видела, как три лакея полируют блюдо. Внушительная коллекция серебра: блюда для закусок, сервировочные блюда, подносы, соусники, супницы, чайники для заварки и для кипятка и по меньшей мере два десятка обеденных тарелок – была беспорядочно составлена на стол, накрытый подстилкой из мягкого серого фетра, и слуги понемногу разгребали завалы. Такой работе Эллис не завидовала. Нужно было опустить пальцы в миску с мягким красным порошком, смешанным с нашатырем, и натирать серебро, пока оно не засияет, а на пальцах не появятся волдыри. Но слугам, похоже, это занятие нравилось – может быть, оттого, что давало им возможность поболтать.

– Подождите здесь, я приведу мистера Дженкинса, – пообещал коридорный.

Эллис кивнула. Справа через внутреннее окно, выходившее на кухню, где на стенах висело бессчетное количество медных сковородок, она видела, как трудится кухарка. Наклонившись над доской, та месила тесто. Поднимала его, снова бросала, хлопая ладонями, вздымая облако муки. В воздухе вокруг нее висела пыль, играя в проникавшем через окно солнечном луче.

– Мисс Эллис?

Камеристка вздрогнула. Движения кухарки так заворожили ее, что она не услышала тихих шагов подошедшего мистера Дженкинса.

– Сэр, – сказала она, вставая.

– Как я понял, вы что-то ищете?

– Да, сэр, веер мой хозяйки. Она считает, что могла оставить его здесь после приема у графини. Я подумала, может быть, его перепутали с веерами ее светлости. Если бы я могла поговорить с камеристкой леди Брокенхёрст…

– Боюсь, никто не находил здесь никакого веера. Извините. – И Дженкинс повернулся к черному ходу, собираясь выпроводить гостью.

– Ой… – На секунду Эллис растерялась. Ей обязательно надо было пообщаться с камеристкой графини, иначе весь визит окажется бессмысленным. – Миссис Тренчард еще просила меня, если можно, узнать у камеристки ее светлости насчет волос…

– Насчет волос? – Широкие седые брови Дженкинса медленно поднялись.

– Да, сэр. На вечере прическа ее светлости произвела на мою хозяйку большое впечатление, и она интересовалась, могу ли я узнать, как достичь такого эффекта. – Эллис улыбнулась. Обезоруживающе, как ей казалось.

Дженкинс нахмурился. Подобные просьбы он слышал не в первый раз. Камеристки постоянно обменивались различными мелкими хитростями.

– Хорошо, я посмотрю, свободна ли мисс Доусон, – ответил он. – Будьте любезны подождать здесь. Может быть, она сейчас у ее светлости, в этом случае я ничем не смогу вам помочь.

Десять минут спустя появилась Доусон. Про себя камеристка сочла просьбу несколько бесцеремонной, но в то же время она ей льстила, поскольку своим парикмахерским искусством Доусон гордилась. Она часами причесывала накладные волосы госпожи, неукоснительно следила, чтобы краска не выцветала и отдельные пряди не выделялись, и в душе обрадовалась, что ее труды кто-то оценил. Вскоре она уже вела Эллис вверх по черной лестнице, затем по коридорам, а потом они вошли в обитую сукном дверь рядом с входом в личные покои хозяйки.

Комнаты леди Брокенхёрст, располагавшиеся на третьем этаже особняка, были просторными и уютными, а из подъемных окон открывался великолепный вид на парк и площадь. У графини была не только огромная спальня с кроватью под пологом, столиком и несколькими изящными креслами, расшитыми золотом, но и личная гостиная и, разумеется, гардеробная.

– Вам нравятся эти акварели? – спросила Доусон, оглядываясь на Эллис, которая шла вслед за ней через спальню. – Большинство из них написано ее светлостью. Вот это их дом. – Она ткнула коротким пальцем в какую-то картину. – Лимингтон-Парк. Семья владеет им с тысяча шестисотого года.

– Подумать только! А старым особняк вовсе не выглядит.

Эллис было ровным счетом наплевать и на дом, и на акварели.

– Его дважды перестраивали. Поместье занимает более десяти тысяч акров.

Похоже, служанка испытывала необъяснимую гордость за Брокенхёрстов, словно отблеск их величия попадал и на нее тоже. По мнению Доусон, так оно и было.

– Не сомневаюсь, что поместье великолепно, – сказала Эллис. – Должно быть, это замечательно – работать в такой благородной семье… Вот если бы мне так повезло!..

Когда они вошли в гардеробную, Эллис поняла, что задача будет трудной, если вообще выполнимой. Доусон принадлежала к старомодному типу слуг, которые не отделяли свою жизнь от жизни своих хозяев. Крепкая, с широким лицом и неспешной походкой, она была обходительна, но явно не любила сплетничать, по крайней мере с незнакомым человеком, а также наверняка хранила верность хозяевам. В этой семье она служила очень долго и по праву рассчитывала получить небольшое содержание в старости. Ей не было никакого расчета откровенничать с посторонними.

– Раньше я работала у вдовствующей графини, – объявила Доусон.

– Два поколения графинь, как же вам посчастливилось! – восторженно проговорила Эллис, стараясь быть любезной. – И должно быть, вы много путешествовали, намного больше, чем я, и повидали немало интересного.