Они держали только самую необходимую прислугу: повара и судомойку; дворецкого, он же камердинер; старшую служанку, которая одевала Грейс; и еще двух служанок, которые увольнялись с поразительной регулярностью. Грейс убеждала себя, что причиной служило маленькое жалованье, но уже начинала подозревать, что за некоторыми из поспешных уходов стоял Стивен. Если говорить начистоту, жизнь в столице была их семье не по карману, и, будь у Белласисов побольше здравого смысла, они бы еще много лет назад продали дом и преспокойно жили себе в Хэмпшире, откладывая деньги, которые им сейчас приходилось тратить на помощников священника. Но здравого смысла у них не было. По крайней мере, у Стивена, усмехнулась про себя Грейс. Ни здравого смысла, ни честолюбия, ни даже, видит Бог, желания исполнять свои весьма необременительные обязанности в приходе. Грейс принялась за неаппетитный завтрак. Она всегда гордилась, что не завтракает в постели, как прочие знакомые ей замужние дамы, но сегодня пожалела об этой своей привычке. В спальне, по крайней мере, было тепло.

На столе лежал конверт. Когда снизу пришел Стивен, Грейс читала письмо от дочери и даже не подняла глаз. Она знала, что накануне он играл и, видимо, продулся. Это было понятно по тому, как муж вздохнул, сев за стол. Если бы Стивен выиграл, то, войдя в комнату пружинящей походкой, он хлопнул бы в ладоши и потер руки. Но сейчас ему даже кусок в горло не лез. Сняв крышку со стоявшей на столе кастрюли, он уставился на подсохшую яичницу-болтунью.

– У Эммы все в порядке, – сказала Грейс и, взглянув наконец на Стивена, в ужасе застыла. – Боже милостивый, что с тобой случилось?

– Ничего страшного. Я стоял у окна, а стекло треснуло. Как дети?

Он положил себе полоску остывшего бекона.

– Пишет, что у Фредди кашель.

– Вот и хорошо… – Муж тяжело опустился на стул на другом конце длинного темного стола.

– Что значит «хорошо»? Хорошо, что мальчику нездоровится?!

Стивен несколько секунд рассеянно смотрел на нее:

– Я думал о том, что сегодня надо навестить брата.

– Это имеет какое-то отношение к тому, как ты провел вчерашний день? – спросила Грейс, вставая со стула.

– День был не из лучших, – признался Стивен, не глядя на жену и явно думая о чем-то своем.

Грейс поняла, что дело плохо. Как правило, Стивен сроду не рассказывал ей о своих поражениях и неудачах. Да и в том, что играл, он тоже никогда не признавался.

– А насколько день был плох? – поинтересовалась жена, думая о том, что из ее изрядно опустевшей шкатулки с драгоценностями продать уже почти нечего. Слава богу, что она хоть оплатила Джону ренту за его комнаты в «Олбани», хотя ей было не понять, почему бы мальчику не жить вместе с родителями на Харли-стрит.

– Не волнуйся, ничего особенного. – Стивен уже взял себя в руки и теперь лучезарно улыбался супруге. – Сегодня разберусь и все улажу.

– С лицом своим сначала разберись!

Приехав на Белгрейв-сквер, Стивен не сразу решился войти в дом. Стоя на широкой мощеной улице и глядя вверх на блестящую черную дверь, обрамленную белыми дорическими колоннами, он в который раз сокрушался несправедливости сущего, качая головой и мысленно прокручивая все ту же песню, что и обычно. Почему Перегрин, которому по случайности довелось родиться раньше брата, должен жить в таком великолепии, тогда как ему самому приходится довольствоваться тесным и убогим жилищем? «Как тут не играть! – подумал Стивен. – А кто бы не играл на моем месте, когда жизнь нанесла такой жестокий удар? Стоит ли удивляться, что я ищу утешения в объятиях женщин свободной морали? Моя ли вина, что я пристрастился к азарту и опасностям игры?»

Стивен постучался в дверь. Открыл молодой ливрейный лакей, который проводил его в библиотеку и оставил там дожидаться.

Перегрин не слишком торопился навстречу брату.

– Какая приятная неожиданность! – заявил он, минут через пять войдя в библиотеку. – Я как раз собирался в клуб «Уайтс».

– Тогда я рад, что застал тебя, – сказал Стивен.

Он не знал, как начать разговор, хотя прекрасно понимал, что брат и без того уже догадывается, о чем пойдет речь.

– Что у тебя с лицом? – Перегрин вгляделся в россыпь мелких подсохших ранок на щеках собеседника.

– Неудачно побрился у цирюльника, – ответил Стивен.

Отговорка эта звучала правдоподобнее, чем история про внезапно треснувшее стекло, хотя брат вряд ли ему поверил.

– Напомни мне, как зовут этого брадобрея, чтобы я к нему не ходил, – хохотнул Перегрин, усаживаясь за стол. – Итак, чем обязан такой честью?

Оба понимали, что он смеется над гостем. Стивену всегда были нужны от Перегрина только деньги, а тот хотел, чтобы младший брат непременно проговаривал это вслух. Если Перегрин и собирался удовлетворить его просьбу, то всегда требовал, чтобы этому событию предшествовало как можно более глубокое унижение.

– Кажется, я попал в большие неприятности, – начал Стивен, опустив голову. Он надеялся, что, изобразив угрызения совести или сделав вид, будто заискивает перед братом, он склонит Перегрина к большей щедрости.

– Насколько большие?

– В тысячу фунтов.

– Тысячу фунтов?!

Перегрин был откровенно потрясен. Любой время от времени может пойти вразнос. Его старый друг герцог Веллингтон был в состоянии за одну ночь просадить за вистом в «Крокфордсе» и значительно бóльшую сумму, но он мог себе это позволить. Неужели Стивен проиграл тысячу фунтов? Перегрин поднял брови. Услышать столь чудовищную цифру он не ожидал. А между прочим, совсем недавно, за обедом в Лимингтоне, он уже выдал брату почти столько же.

– Обычно я не прошу… – начал было Стивен.

– Да ничего подобного, – перебил его Перегрин, – обычно ты как раз просишь. Более того, ты постоянно клянчишь деньги. Не припомню, когда в последний раз ты приходил ко мне в дом с другой целью. – Он помолчал и решительно заявил: – Нет, дорогой братец.

– Нет? – обескураженно переспросил Стивен. – Что ты хочешь этим сказать?

– Нет, денег ты больше не получишь. Полагаю, я выразился достаточно ясно?

– Что? – Стивен не верил своим ушам. Деланое смирение улетучилось и сменилось откровенной яростью. – Но ты должен! Должен мне помогать! Я же твой брат и оказался в безвыходном положении! Где же мне теперь взять деньги?

– Об этом следовало подумать до того, как ты все проиграл. Ты играл на деньги, которых у тебя не было, и вот результат.

– Я их не проиграл! Причина совсем в другом!

Стивен сжал пухлые руки в кулаки. Не такого исхода событий он ожидал. Мысли лихорадочно метались: если он не играл, то какое придумать оправдание? Куда подевались деньги?

– Мы оба знаем, что это ложь.

Граф Брокенхёрст оставался совершенно спокоен. Его брат был невыносим, лишен малейшего чувства ответственности. Такие люди бесчестят семью. Хочет прожигать жизнь – на здоровье! Но с какой стати Перегрин должен снабжать его деньгами?

– Ты посмел обвинять меня во лжи? – вскинулся Стивен. – Меня, служителя Церкви! Это гнусная клевета!

– Я всего лишь констатировал факт, – покачал головой Перегрин. – Вот что, братец, я больше не стану оплачивать твои долги. Ты имеешь неплохой доход от своего наследства и от Церкви – по крайней мере, должен иметь, – да и жена у тебя тоже не бесприданница. Просто нужно научиться жить по средствам.

– Жить по средствам! – Стивен готов был взорваться. – Да как ты смеешь? Что ты о себе возомнил? Просто потому, что ты на два года меня старше, ты получил титул, дом, поместья и все родительские деньги…

– Не все.

– Ты когда-нибудь задумывался, насколько это несправедливо? Хоть раз задумывался? – захлебывался Стивен. – И тебе еще хватает наглости велеть мне жить по средствам?

– Жизнь вообще несправедлива, – согласился Перегрин. – Здесь ты прав. Но так уж заведено в обществе, и не нам менять систему. Ты всегда знал, что не можешь рассчитывать на большее, чем дано тебе от рождения. Полагаю, нашлось бы немало людей, кто счел бы твою жизнь прекрасной: ты служитель Церкви, живешь в просторном доме и выполняешь, прямо скажем, не слишком обременительные обязанности.