Света рассмеялась:
— Видишь он описывает ее, как реально существующую, но это же не значит, что Пропп верит в Бабу-Ягу.
Произнесеновсё это было непринуждённо и убедительно, и Лев бы поверил, если бы не прижимал Свету к себе не чувствовал под рукой удары её сердца…
— Света, я должен сказать…
— Да? — её глаза сверкали. Слёзы? Отблески зеркального шара под потолком?
— Света, я…- её губы так близко, влажные. .чуть приоткрытые. .- я…
Итог
Я люблю тебя» — три простых слова. Поцелуй. Она ждёт, это же видно. Нет. Нет! Это предательство. Позже, если будет возможно…
— Я наводил справки. О тебе. О детском доме. Ты до сих пор веришь в эльфов? В то, что ты эльфийка? Это ты убедила детей убежать в лес?
Она опустила голову.
— Я хотела оказаться в сказке. Оказалась…- Света отстранилась. Взглянула прямо, не пряча взгляд в тени ресниц. Глаза были сухие, — ты только что сжёг лягушачью кожицу, дядя Лёва. Как в сказке. Пока царевна была на балу. Никогда не думала, что это так больно. В сказке об этом не писали. Не провожай.
— Лана! — Лев бросился за ней.
Хлопнула дверь.
Свету он нагнал только у раздевалки. Как она на каблуках смогла так быстро сбежать по лестнице, было непостижимо, сам он чуть подвернул ногу. Девушка швырнула номерок на стойку, получила плащ и даже, не взглянув зеркало, на ходу накинула его на плечи.
— Света! Я не отпущу тебя!
— Вызовешь скорую?! Пусть приедут со смирительной рубашкой!
— Света, остановись, пожалуйста! — он догнал её, схватил за руку.
— А если нет? Сам скрутишь? Ударишь? Реализуешь свои фантазии? Я знаю, видела, что в тебе есть. Что прячется за этими очечками и костюмом. Почему же тогда ты судишь других? Кто дал тебе право?
— Но ведь ты же разбудила это нечто. А теперь уходишь. Я не смогу без тебя. И я никого не сужу. Тем более тебя. Я только хотел помочь.
Света остановилась:
— А в чём заключалась твоя помощь? Втереться в доверие? Влюбить в себя? Упечь в психушку? В чём именно? Что ты хотел? Или просто трахнуть училку? Как пикаперы. Применить, так сказать, свои знания на практике?
— Свет. Я психолог. Ты меня не шокируешь и не оттолкнешь.
Она опустила голову:
— Зачем ты это сделал?
— Я хотел помочь. Я видел, что тебе больно. И я помогу! Я не оставлю ни тебя, ни Вету.
— А если… если я попрошу тебя уйти?
— А ты попросишь?
Он взял её за плечи, — взгляни на меня, пожалуйста. Взгляни и скажи, что одной тебе лучше. Легче.
Она взглянула. Огромные глаза были полны слёз.
— Легче, да. Но не лучше. Я это поняла сегодня… Значит, так и надо. Может быть, я смогу… вернее ты сможешь… Она недоговорила. Всё равно бы я не смогла тебя обманывать. Скрывать. Я не полюблю тебя Лев. Я никого не полюблю. Но ты можешь мне дать Забвение… Дар это или наказание? Скорее судьба…
Лев молчал. Свете надо было выговориться. Её глаза подёрнулись ккой-то зловещей дымкой. Туманом Иномирья…
— Я верила в сказки. Вот только тропинка туда пролегает через пустоту. Не задумывался, почему? — она говорила странно, не обращаясь к нему, словно пыталась объяснить что-то себе самой. Наконец-то ответить на давно заданные вопросы Почему Кроличья нора манит чернотой оскала и улыбку Чеширского Кота можно увидеть, лишь шагнув в бездну? Почему дверь платяного шкафа всегда кто-нибудь захлопнет и не знаешь, чего коснутся пальцы в следующий миг? Не потому ли, что нужно пройти испытание, некий обряд инициации, что сказка принимает лишь достойных? Как Рай, как Вальгалла, — в голосе Светы слышалась затаённая боль, — хочется верить, что валькирия протянет тебе руку и поцелует. Необходимо верить. А поцелуй — это ведь не страшно. Страшно другое — знать, что ничего не будет, что пальцы ткнутся в деревянную стенку, что под ногой скрипнет шарик нафталина, а не снег Нарнии. Что ты забыла дорогу и не можешь вернуться, и путь только один — домой. Что ты — повзрослела!
Внезапно её глаза сверкнули холодной яростью, и Лев едва не отшатнулась… Но направлена она была не на него.
— Ты хочешь меня вылечить? Но беда в том, что я здорова! Я всего лишь повзрослела. Но чёрная дыра кроличьей норы сохраняет все свойства своей космической сестры. Она притягивает и не отпускает. Никогда. Если ты приблизился, — её голос стал тише:
— Прости мне ещё одну лекцию. Она последняя, уверяю. Мне больно. Больно потому, что только моя вина, что Волшебная Страна стала слишком маленькой. Понимаешь, мы уже не можем пролезть вслед за Кроликом. По разным причинам. Кто-то из-за потолстевшего живота, — Света хлопнула психолога по пряжке ремня-, а кто-то — из-за туго набитого кошелька в заднем кармане брюк, с которым он сросся уже органически, — она кивнула в сторону проехавшего джипа. Они стояли у самой обочины.- Иной же — из-за распухшей головы, так же туго набитой никчёмными знаниями, зачастую ещё более никчёмными, чем нелепые бумажки в кошельке.- Света ничего не делала, но Лев покраснел.- А кто-то — из-за силиконовых имплантов, попытавшись воплотить мечту фантастов и сказочников в реальность, стремясь заполучить принца, забыв, что они ловятся не на форму груди. Во всяком случае — настоящие. Не смотри на меня так, — горько усмехнулась Света, — это я не про себя. Про меня будет позже
Как бы то ни было, причины у всех разные. А итог, как правило, — один. Под рукой всегда находится пузырёк с манящей надписью — «выпей меня». Вот только действие почему-то иное… и остаётся только ломать ногти, царапая землю или биться головой о заднюю стенку платяного шкафа.- Лев вздрогнул и отвёл глаза. Лана коснулась его руки.- Прости, я не хотела сделать тебе больно, Может быть, чуть-чуть. Чтоб ты понял, что я права. — Но есть ещё путь, и ты выбрал его, и поэтому я выбрала тебя и путь этот: рассказать сказку другим, тем, кто ещё слушает, кто умеет прощать, кто хочет верить. И тогда, может быть, нам позволят вернуться. Нам помогут. Возьмут за руку и проведут той дорогой, о которой мы успели забыть или никогда не знали. Но какой будет эта сказка для нас и наших маленьких провожатых? Доброй? Хотелось бы верить, потому что иначе и не стоило ничего затевать. Ей- богу, не стоило…
— Лана, я понимаю, о чём ты говоришь, но сказки — это всего лишь сказки! Эльфы. Нет их! Ни фей, ни эльфов. Как сказка может изменить нашу жизнь?
— Может быть, ты и прав. Никаких фей. Никаких эльфов. Тогда послушай, пожалуйста, одну историю. Она короткая. Представь себе картину: тебе она, собственно, очень знакома!
— Света, взрослым надо поговорить! Возьми фломастеры и порисуй, зря их купили что ли?! — и мы отворачиваемся от распахнувшейся двери…
Девочка опускает голову, делает несколько шагов и забирается в кресло. Берёт альбом и…
Зашелестит ли зелёная дубрава, улыбнётся ли Солнышко, отталкивая мягкими лучами облачко в синеву неба….
…или серым холодом надгробья дохнут нарисованные стены знакомого дома…
Сгорбленный высохший вяз, казалось, тянет узловатые руки, чтоб опереться на молодые деревца, но те в страхе отшатнулись, тесно прижавшись друг к другу, но освободив небольшую полянку в непролазной чащобе. Невозможно поверить, что когда-то здесь был перекрёсток дорог. Но если бы у кого-то появилось желание разодрать одежду, руки и лицо, он мог бы поискать среди колючего кустарника (но это не значит, что нашёл бы) старый полусгнивший указатель, теперь уже покосившимся могильным крестом отмечающий место былой значимости. Буквы разобрать вряд ли бы удалось, но догадаться, куда он показывал, было несложно: за деревьями возвышается громадное мрачное строение. Груда кирпича и камня с зарешечёнными пустыми глазницами окон. Трудно поверить, что кто-то обитает в этой постройке: слишком уж давящий и гнетущий вид у прямоугольного потрескавшегося массива. Первое, что приходит в голову, — склеп. Какое-то чудовищное существо покоится за этими стенами. Боль, страх и одиночество серым туманом окутывает всё вокруг. Так что крест-указатель приходится весьма к месту. Ещё более уместен полуистлевший обрывок верёвки, слабо покачивающийся в скрюченных лапах старого вяза, невольно заставляющий вспомнить рассказы о перекрёстках и неприкаянных душах их обитателей… Кстати, одно из таких существ и копошится в корнях умирающего дерева.
