Девочка старалась, а дядечка в очках то и дело поглядывал то на рисунок, то на маму, наверное, сравнивал, похоже ли. Судя по всему – не очень, потому что дядечка всё время хмурился и крутил в пальцах ручку. Дядечка Вете очень нравился: он был чуть-чуть похож на её Кирюшу. Вета чувствовала, что ему, почему-то, очень одиноко и грустно. Наверное, он понравился бы и Нежке. Она тоже была одинокой. Жаль, что он не видел Нежку. Не знал, где она живёт. А именно её дом Вета и рисовала. А вообще дядя был весёлый. Вернее, старался таким быть. Показывал разные забавные картинки. Спрашивал, что на них нарисовано, будто сам не видел. Просил разложить цветные карточки, а потом вот, предложил порисовать.

Эх, как же изобразить то, что Нежка живёт на небе в большом-большом доме, а в комнате её – одно окно, которое нельзя открывать, и у неё нет никого: ни папы, ни мамы? Как такое может быть, Вете было даже страшно представить, хотя иногда… во сне... Она сама росла без папы, потому что мама не захотела жениться, но, когда СОВСЕМ никого… это жутко. Очень. А вот у Нежки не было совсем никого, только Вета, которую Нежка считала совсем ненастоящей. Смешная…

Нежку Вета нарисовала у окна её комнаты, а вот с мамой всё оказалось намного сложнее. Как нарисовать мамину работу, Вета не знала. Мама читала сказки, а потом долго-долгоо говорила о них с другими взрослыми дядями и тётями. Вета задумчиво погрызла карандаш, а потом улыбнулась…

Кроме работы и сказок, мама очень любила танцевать. Раз в месяц она ходила на занятия, в клуб к своей подуге тёте Зи и всегда брала Вету с собой. Это и вправду было красиво. Мама кружила по гладкому полу иногда в паре с каким–нибудь дядечкой или тётенькой, иногда одна, а иногда даже с ней, с Ветой, но всегда так, что захватывало дух. Как в сказке, как на балу. Как Золушка. Как эльфийка на лесной поляне. Такой сказочной феей Вета и решила изобразить маму. Тут и работа и танцы.

Вот и всё – девочка, положила карандаш на стол. Закончила, но… нет, дядечка сказал нарисовать всех, кто рядом… Девочка задумалась, а потом вдруг довольно хрюкнула, и, бросая из- под ресниц взгляды на дядечку в очках, снова взялась за карандаш. Пусть и дядечке не будет одиноко! Мама говорила, что танец – это сказка, в которую пускают всех. А вот дядечке за столом надо обязательно попасть в сказку. Вета это чувствовала.

Но как нарисовать сказку? Вета думала не долго. Сразу же вспомнилась любимая книга «Лев, Колдунья и платяной шкаф» Её Вета знала почти наизусть. И, конечно же, помнила, что сказочная страна начинается с Фонаря…

– Ну как, Виолетта, успела, что планировала?

– Да, – кивнула Вета, разворачивая рисунок, – успела. Правда, я волновалась немножко. Дома бы лучше вышло. Вы приходите к нам, я покажу… мама покажет…

Дядечка внезапно закашлялся.

… покажет, как танцует. У нас видео есть.

– Спасибо, – прохрипел дяденька, покраснел, видимо от кашля, бросил взгляд на маму, которая как раз вставала с дивана. Затем взглянул на рисунок почему–то побледнел и снял очки. Потом снова надел. И опять снял.

– Виолетта, это твоя семья?

– Да, конечно!

– Ага.

– А это – мама?

– Да. Мама. Красивенькая?

– Очень. Прости, а с ней кто?

– Вы.

– Я? – дядечка почему-то запнулся… – Угу. А он на вас не похож? Я старалась. Вы красивый. Другие хуже были.

– Д-другие? Дяденька как-то странно сглотнул, смешно дёрнулся шарик на шее, – а много… других?

Вета поняла, что спрашивает он про тех, с кем мама танцевала. Вопрос был не совсем лёгкий. Танцы раз в месяц за вечер мама танцует с двумя или тремя знакомыми, но чаще одна… Вета принялась загибать пальчики, – Я не всех помню. А те, кто маме не понравился? Ну, с кем она попыталась, а потом не захотела, они считаются?

– Не считаются… Раз уж не захотела, то, конечно, не считаются,– дядечка как–то странно взглянул на маму, застывшую в углу, – Прости меня, пожалуйста, Виолетта, – наконец, проговорил он, – я немножко поговорю с твоей мамой, ладно? Побудь тут, а мы на минутку выйдем в коридор…

***

– Алён! Этот… психонавт… За кого он меня принял? За какую-то мартышку у шеста? Мармозетку с задранным хвостом? – мама разошлась не на шутку. – Столбовую дворянку? Нет, Лен, ты представляешь, он спросил меня… спросил меня… – мама что-то горячо зашептала на ухо подруге. Представляешь? Поинтересовался, чем я зарабатываю себе на жизнь? Он спросил, не нужна ли мне помощь!!! МНЕ!!! Представляешь?! – Вета давно не видела маму такой злой. Её глаза сверкали точь в точь как у Белой Колдуньи.

Тётя Лёна, мама Кирилла, не испугалась, а лишь чуть заметно улыбнулась:

– Ну, он хоть и большеват… местами, но всё ж симпатичный. Так что от помощи-то так сразу не отказывайся.

– Алёнка! Ещё слово – я тебе в волосы вцеплюсь, ты меня знаешь! И вообще, я на работу опаздываю, у меня лекция через 20 минут. Ты за Веткой присмотришь? Нет, ну вот же психолог девиантный! Всё настроение испоганил!!! На целый день, а может и больше.

– Да не бери в голову, Свет, ты же видела творение своей маленькой художницы? И столб там и ты в прозрачном неглиже. Между прочим, усыпанном блёстками

– Это не… не…глиже ,-возмутилась Вета, – Это платье феи из волшебной травки и никакие это не блёстки, а камушки и росинки, – Она насупила брови, вспоминая и прочитала:

Топнув ножкой, молвит Фея,

К себе вызвав паучка:

«Мне сплети наряд скорее

Из волшебного пучка

Трын-травы, что на рассвете

Можно только собирать…»

…вот и всё, ложитесь, дети.

Вам пора уже в кровать.

– Ого! – Тётя Лёна прищурилась и недоверчиво взглянула на маму,- Бальмонт что ли? Ты совсем зверь, Светка? Подготовишку заставляешь такое учить?

– Стыдно, Ленка, Бальмонта с шестилетней девочкой путать, –засмеялась мама, – Это Виолетта Гостемирова, тихому часу в детском садике посвящается…. А Бальмонт другой. Совсем. Мой любимый:

У Феи глазки изумрудные

Всё на траву она глядит

У ней наряды дивно-чудные

Опал, топаз и хризолит

Мама на секунду замолчала, словно пытаясь разглядеть что-то в необразимой дали, потом тряхнула головой и улыбнулась:

– Как говорится, Лён, почувствуй разницу. Вета не любит учить или читать, она любит слушать и сочинять, немилосердно коверкая услышанное, – Мама обернулась, – Может вернуться, и объяснить, что она гуманитарий? А то я выскочила как ошпаренная. Только визитку на стол швырнула, ну чтоб знал, чем зарабатываю.

– О! Молодец, Светка, так держать! Хоть и в блондинку покрасилась, а башка-то доцента осталась. И про визитку не забыла и повод вернуться уже нашла! Ага, вернись. И стихи прочитай… с выражением,– тётя Алёна подмигнула маме. Та, ни слова не говоря, сильно дёрнула Кирюшкину маму за волосы.

– Ой! – вскрикнула тётя Лёна отшатнувшись,– ты что?! Больно же! Светка, ты совсем отмороженная! Чуть целую прядь не выдрала! Шизанутая! Правильно психолог тебе помощь предложил! Хоть и толстый, но в своём–то деле шарит. С ходу определил, кому она нужна.

– Во-первых, я не красилась. А во-вторых, не поможет он, – горько произнесла мама, – пытались уже. Да и не предлагал он свою помощь. Предлагал специалиста. Глупый он, смотрит и не видит.

– Тебя что ли не видит? Как же… не заметишь такую. Ноги от ушей. Вместо пояса ожерелье нацепить можешь.

– То-то и оно, что только ноги и видит. И вообще, если они от ушей, то голова в… – замолчав, мама вздохнула.

– Светка! Опять захандрила что ли?– глаза тёти Алёны сузились, – Отпусти ты Вадима, Свет. Нет его. Три гогда как нет. Влюбиться тебе надо. Вернее нет! Не полюбишь ты никого. Мужа тебе надо! А не любви. Ты совсем одичала да одурела одна. Ветка, заставляй маму, пусть тебе папу ищет. Свет, давай берись за ум, есть же в вашем университете мужики неженатые? А если нет, давай к нам в медицину… Ромке скажу, он те быстро пару сыщет. У них в хирургическом одиноких – уйма. Выпивают, правда... Но ты давай, решайся…