В дверях показался офицер. Он ошарашенно посмотрел на наше собрание, щелкнул каблуками, произнес «Честь имею», развернулся и ушел.
Гости его даже не заметили. Мы с Фролом переглянулись, я пожала плечами и продолжила.
Мне нравится еще, что вы при мне
Спокойно обнимаете другую,
Не прочите мне в адовом огне
Гореть за то, что я не вас целую.
Что имя нежное мое, мой нежный, не
Упоминаете ни днем, ни ночью — всуе…
Что никогда в церковной тишине
Не пропоют над нами: аллилуйя!
Спасибо вам и сердцем, и рукой
За то, что вы меня — не зная сами! —
Так любите: за мой ночной покой,
За редкость встреч закатными часами,
За наши не-гулянья под луной,
За солнце, не у нас над головами, —
За то, что вы больны — увы! — не мной,
За то, что я больна — увы! — не вами!
Аплодисменты — это всегда приятно.
Потом гитара перешла к Рябинкину, у которого получалось куда лучше, чем у меня.
Минутная краса полей,
Цветок увядший, одинокой,
Лишен ты прелести своей
Рукою осени жестокой.
Увы! нам тот же дан удел,
И тот же рок нас угнетает:
С тебя листочек облетел —
От нас веселье отлетает.
Отъемлет каждый день у нас
Или мечту, иль наслажденье.
И каждый разрушает час
Драгое сердцу заблужденье.
Смотри… очарованья нет;
Звезда надежды угасает…
Увы! кто скажет: жизнь иль цвет
Быстрее в мире исчезает?
И я не доживу до рок-музыки. Иногда это непереносимо.
Дальше все читали стихи. Я даже выступила со своими собственными. Имела успех.
Потом мы долго прощались с гостями, Фрол отправился их провожать, позже долго провожался с Рябинкиным и вернулся, когда я уже спала. А я лежала в кровати вдыхая запах незнакомого мужчины. Позабытое чувство, вызывающее странное томление в душе и теле.
* * *
Утром я распахнула портьеры солнечному весеннему дню. На лице блуждала улыбка, и мир казался каким-то чарующим, готовящим приятные сюрпризы. Один сюрприз я увидела у подсвечника — несколько купюр. Несколько минут смотрела в недоумении, а потом поняла — он же помнил, что пришел в бордель. Стало смешно, но еще немного горько, как от несостоявшейся сказки.
Мы позавтракали с Фролушкой, ни словом не упомянув вчерашний инцидент и вернулись к нормальной жизни. На Святой неделе лавка работала полный день моими заботами — это давало существенный прирост выручки, так как соседи наши уходили в праздник с головой. Мальчики работали, я подбивала счета, когда вошел очередной посетитель.
Посыльный из цветочной лавки принес букет белых лилий.
— Вам, барышня, велено передать. — выпалил конопатый мальчуган лет 10. Младше наших.
— Уверен? — я угостила его конфетой, которая была принята с благодарностью.
— Да! Его высокоблагородие так и велели барышне с зелеными глазами передать.
И сбежал. Я же осталась наедине с охапкой одуряюще пахнущих цветов. Мальчишки переглядывались и хихикали.
Со вздохом пришлось отнести это великолепие наверх, потому как аромат заполнял все помещение. Нашла вазу, поставила букет. Красиво.
До вечера я непроизвольно улыбалась. А с первыми сумерками в наши пенаты заглянул Катусов. С книжкой.
— Ксения Александровна, добрейшего Вам дня! — он аж заикаться начал. — Я был потрясен вчерашним вечером и вот принес Вам удивительнейшую книгу. Молодой автор, но уже известный.
«Иванов». Вот за что мне этот курс школьной литературы?
— Антон Павлович Чехов мне очень нравится, Дмитрий Денисович. Особенно пьесы у него удаются.
— Вам тоже так кажется? — и он говорил, говорил, говорил. Еле проводила.
* * *
За ужином Фрол долго глядел то на меня, то в тарелку.
— Ксения Александровна, я вот что спросить хотел…
— Да? — не люблю, когда он так мнется.
— Вам тут не скучно со мной?
Ой ты ж… Это к чему такое? Неужели Рябинкин, собака, таки ревнует?
— Нет, Фрол Матвеевич, мне очень интересно. Я люблю свою работу и очень благодарна за все, что для меня сделали. И Вы и матушка Ваша….
Он засопел, покраснел.
— Что-то случилось? — кто и что ему наплел? Отравлю гада без излишней щепетильности. — А насчет офицера этого — ну не буду больше людей подбирать на улице, если Вы против…
— Да что это…. Греху не дали случиться — дело богоугодное. — отмахнулся он. — Я ж понимаю, что Вам в обществе надо бывать, общаться с образованными, культурными.
Я выдохнула, подбежала к нему и обняла, поцеловав в макушку.
— Мне Вы — дороже любого общества.
Он хрюкнул и неловко обнял меня в ответ. Жаль, что мама не родила мне брата в свое время. Мы бы ладили.
— Да вчера вот сидели, беседовали… Я ж столько не читаю как вы все, песен не знаю, стихов не пишу. Как бревно с глазами.
Ой, а у нас комплексы. Кто же их так умело пестует-то?
— Фрол Матвеевич, при всем уважении, эрудиция не заменяет ума. Прочитать модный роман и прихвастнуть этим куда проще, чем делать свое дело, обеспечивать благополучие других людей и быть достойным человеком.
— Ну скажете тоже…. — Сдается мне, Фрола особенно никто и не хвалил. Мать была суровой, отец, видимо, тоже не успел, все время совершенствовал придирками, а любезный Антуан помыкает, как умеет.
— И скажу, и повторять буду покуда не поверите.
И воцарился у нас мир и благолепие.
* * *
Утром в лавку снова принесли цветы. На этот раз дюжину чайных роз.
Фрол с подозрением оглядел букет, пунцовую меня, хихикающих мальчишек и посыльного.
— Любезный, кто же у нас такой щедрый?
— Их вскблагородие….
— Вот значит, как. — Он нахмурил брови и рявкнул — Пусть сами придут, а не посыльных гоняют.
— Ну зачем Вы так, Фрол Матвеевич…. - робко квакнула я из-за конторки.
— А то взяли моду, уходить не прощаясь, а потом цветочки слать. — пробурчал он себе под нос, но так, что я услышала.
После обеда я отправилась в аптеку, и пропустила историческую встречу. О ней мне рассказал прибежавший впопыхах Данилка.
— Ксения Ляксандровна, там в лавке такое!!!! Там к Вам офицер пришли, а Фрол Матвеич его с лестницы грозятся спустить!
